29 марта 2024  02:35 Добро пожаловать к нам на сайт!
Поиск по сайту

Русское православие в Англии


Английский Сурож – частица России

 

Альманах


(Все фотографии кликабельны)

 

 

Михаил Сарни

 

Русская церковь в Лондоне

 

В начале XVIII века в Англию стали прибывать русские люди. Царь Петр I, проживший в Лондоне инкогнито три с половиной месяца в начале 1698 г., и закончивший тут свое обучение корабельному делу, стал посылать в Англию молодых дворян и простолюдинов для обучения морскому делу. К середине 1710-х годов десятки русских морских офицеров и матросов жили и учились в Англии. Они по нескольку лет не приобщались Святых Таин, ибо православной церкви тогда в Великобритании не было. В 1712 году из Александрийской Церкви в Лондон прибыл для сбора пожертвований митрополит Фиваидский Арсений с группой греческих клириков. Среди них отметим благочинного Александрийского Свято-Саввина монастыря архимандрита Геннадия, родом киприота, и его племянника чтеца Варфоломея Кассано. Владыка Арсений снял в Лондоне дом и устроил в нем часовню, где совершал регулярные богослужения. Там православные русские люди могли исповедаться (через переводчика) и причаститься. На службах бывали местные и приезжие греки, заходили и англичане, интересовавшиеся Православием. Пробыв в Англии более трех лет, посланцы Александрийского патриарха отплыли в Голландию.

В то время в Лондоне действовала постоянная Русская миссия (посольство). В октябре 1716 года секретарь миссии Яков Синявич, в обязанности которого входила забота о молодых соотечественниках, обучавшихся в Англии, обратился к митр. Арсению с просьбой вернуть в Лондон архимандрита Геннадия для устроения в столице Англии Православной церкви при Российской миссии. Вскоре о. Геннадий с племянником прибыли в Лондон. Синявич нанял дом в переулке Эксчейндж-корт близ Стрэнда, в большой гостиной которого была устроена Русская Посольская церковь, освященная во имя Успения Божией Матери. В верхних этажах дома поселились архим. Геннадий и Варфоломей Кассано. Яков Синявич добился приема у англиканского епископа Лондона Джона Робинсона и, представив ему архим. Геннадия, рассказал, что волею царя Петра на английском флоте служат русские люди, нуждающиеся в духовном окормлении. Заметив, что «Русский царь в своем государстве английским протестантам церковь содержать милостиво соизволяет», он получил от епископа Робинсона разрешение совершать в Лондоне православные богослужения – при условии, чтобы «приватно службу Божию отправляли». Робинсон велел «англичан до церкви не допускать», а петь тихо, «чтоб простой народ какой обиды не учинил».

Первая Божественная Литургия была совершена в Успенской церкви конце ноября 1716 г., скорее всего 21го ноября, на праздник Введения Пресвятой Богородицы. В Патриаршем Успенском соборе хранится реликвия – первое напрестольное Евангелие Русской церкви в Лондоне, изданное по-гречески в Венеции в 1686 г. Вскоре Яков Синявич и архим. Геннадий отправились в Голландию и получили аудиенцию у находившегося там царя. Петр Алексеевич именным указом повелел выдавать средства на содержание лондонской Посольской церкви и священника при ней. Он также пожелал, чтобы у русских в Лондоне была церковь, построенная на своей земле. Царскому желанию Бог судил сбыться лишь в последней четверти XX века. Архим. Геннадий и его племянник также выполняли роль посредников в тайных переговорах между англиканами и православными. «Неприсягающие» – группа англиканских епископов, отделившихся от официальной церкви, – желали воссоединения с Восточной Церковью. В 1716 г. они, назвавшись «кафолическим остатком Британских Церквей», через архиеп Арсения отправили Восточным Патриархам предложения о соединении церквей. В ответ на сдержанный отклик Патриархов неприсягающие вынуждены были признать себя неготовыми принять ряд важных положений православного вероучения и церковного предания. Однако на предложение англикан с радостью откликнулся Петр I, приказавший Государственному Канцлеру и Синоду Русской Церкви оказать содействие неприсягающим. В 1725 г. с кончиной Петра Великого переговоры прервались.

Хотя в конце 1720 г. дипломатические отношения между Россией и Англией были прерваны и почти все русские вернулись на родину, службы в Успенской Греко-Российской церкви не прекращались. Большинство прихожан были греки – купцы, моряки; было и несколько русских. Стали понемногу принимать Православие англичане – чаще всего невесты и жены православных. Согласно «Книге церковной записной», 15 августа 1724 г. к Св. Церкви была присоединена англичанка Елисавета, жена Варфоломея Кассано. Чтобы подготовить Элизабет Бартон к св. Крещению, Варфоломей перевел православный катехизис на английский. На Рождество 1731 г. приняла Крещение первая английская семья – Роберт Райт с женой Елисаветой и детьми. В 1726 г. архим. Геннадий попросил Святейший Синод рукоположить находящегося тогда в Петербурге Варфоломея Кассано в священный сан. По указанию архиепископа Новгородского Феофана (Прокоповича) просьба была исполнена. Через три года архим. Геннадий отправился в Россию, где встретился с пребывающем на покое митр. Арсением. Получив средства на содержание церкви, иконы и плащаницу, он вернулся в Лондон. Убранство посольской церкви было весьма скромным: по описи 1739 г., кроме двухъярусного иконостаса в девять икон, церковь имела две малые иконы и четыре складня.

Первый настоятель Посольской Успенской церкви архимандрит Геннадий отошел ко Господу в начале 1737 г. О. Варфоломей, к тому времени овдовевший и принявший монашество, вступил в должность настоятеля. По свидетельству князя Антиоха Кантемира, первого после двенадцатилетнего перерыва российского посланника в Лондоне и известного поэта, о. Варфоломей «говорил и писал по-английски как природный англичанин». В описи церковного имущества за 1749 г. имеются английские переводы двух Литургий, Служебника, Катехизиса, и ящик с проповедями по-английски и гречески. Служил иеромонах Варфоломей большею частью по-гречески, а также по-английски. Небольшая церковная община состояла из русских дипломатов и их семей, немногих греческих и русских купцов (с 1681 по 1838 г. лондонские греки не имели своего храма), простолюдинов, оказавшихся в Англии, и дюжины английских семей, принявших Православие (особо назовем проживавшего в Лондоне американца Филиппа Лодвелла с дочерьми).

После кончины архим. Геннадия Святейший Синод отправляет в Англию в помощь о. Варфоломею иеромонаха Иоанна (Ястрембского), впрочем, скоро переведенного в Голландию. С ним прибыли два псаломщика, в старое время именовавшиеся дьячками или церковниками (псаломщик, т. е. церковный чтец – низший чин церковнослужителя). Псаломщиков обычно выбирали из семинаристов или певчих Придворной капеллы. Церковники готовили службы, пели на клиросе, убирали церковь. После этого штат Посольской церкви не изменялся 130 лет – один священник и два церковника.  В 1746 скончался иером. Варфоломей. В церкви по ходатайству российского посланника временно служат афонские иеромонахи Геннадий и Иеремия.

Синод направил в Лондон протоиерея кремлевского Архангельского собора Антипу Мартинианова, но тот вскоре занемог и попросился обратно. Настоятелем Лондонской церкви по рекомендации российского посла стал рукоположенный во иерея лондонский псаломщик Стефан Ивановский, воспитанник Московской Славяно-Греко-Латинской академии. О. Стефан, «человек тихий, благочестивый и довольно ученый», женатый на англичанке Анне Джонсон, служил в Успенской церкви до своей кончины в 1765 г. При иерее Стефане Посольская церковь впервые переехала. «Церковь… пришла в крайне ветхое и в скудное состояние, а именно дом, в коем св. церковь состоит, так уже древен, что ежедневно ожидаю его разрушения» – писал о. Стефан послу. Дом стоял «в неприличном и позорном месте» – узеньком переулке у Стрэнда, главной торговой улицы Лондона, куда по вечерам выходили уличные женщины (приходилось нанимать сторожа у дверей во время службы).

В 1756 г. церковь переместилась на Берлингтон-гарденс близ Пиккадилли, поближе к посольству. Как прежде, церковь была устроена из большой гостиной. Годовая аренда дома в достойном месте обходилась в 80 фунтов или 400 руб. (в двадцать раз дороже прежнего). После кончины о. Стефана в Лондон прибыл проповедник Киево-Софийского монастыря и «учитель великой инструкции» иеромонах Ефрем (Дьяковский), прослуживший здесь совсем недолго. Из Лондона он отправился в Молдавию, где двадцать пять лет подвизался под началом своего земляка прп. Паисия Величковского. После кончины преподобного в 1794 г. о. Ефрем – в схиме Иоанн – составил ему Надгробное рыдание и первую службу, а через четыре месяца последовал за своим старцем.

 

 

Новым настоятелем Успенской церкви Синод назначил харьковского уроженца Андрея Самборского, церковника, прибывшего в Лондон с о. Ефремом. Обвенчавшись в Амстердаме с Елизаветой Фильдинг, Самборский был рукоположен во иерея в Санкт-Петербурге в сентябре 1769 г.

О. Андрей, как и его преемники протоиереи Яков Смирнов и Евгений Попов, брили бороду и одевались, подобно англиканскому духовенству, по тогдашней моде. Одним из основных требований к кандидату было знание греческого языка, так как значительную часть прихожан составляли греки. О. Андрей греческий знал: по окончании Белгородской семинарии он обучался в Киевской Духовной академии. Перед отъездом на место служения новопоставленный священник получал от Синода письменную инструкцию. Так иером. Иоанну (Ястрембскому) предписывалось носить «платье колера черного не весьма дорогой цены, но только чистое», длинное («не выше 2 вершков от земли»); «босоножно не ходить, но в сапогах, какие там употребляются, или в башмаках с чулками черными». Запрещалось «монашеское одеяние во время ношения на руку заметывать», «продавать на улице свечи церковные, или выставлять столики на улице для сбора денег», «выдумывать чудеса и видения». По городу надлежало «чистою коляскою ездить, а не пешком ходить».

Инструкция свящ. Андрею Самборскому из 21 пункта предписывала формы поминовения Императрицы Екатерины, августейшего семейства, всей палаты и воинства их, а также Святейшего Правительствующего Всероссийского Синода. Дан список служб и молебнов в высокоторжественные дни – рождения, тезоименитства, восшествия на престол и коронации монарха. Указаны требования к поведению священника, обязанного «смотреть прилежно» за подчиненными ему церковниками. Священник должен прилежать о проповеди слова Божия; всегда иметь в алтаре запасные Св. Дары, «смотреть за тем, чтобы при богослужении на смеялись, не шумели и не бесчинствовали» (о нарушителях порядка, после двукратного увещания, надлежало сообщать Российскому послу). Со всеми необходимо вести себя благонравно, особо с англичанами, а также «с приезжими греками с потребным снисхождением и приятностью обходиться». Приведем примечательные пункты инструкции о. Андрею: «6. Смотреть прилежно, дабы в городе Лондоне обретающиеся Православно-восточной, Греко-Российской веры всякого чина Российского народа люди во все установленные посты, паче же во святой Великий, постились и исповедовались, и по достоинству Св. Таин приобщались неотменно». «7. В прение о вере ни с кем, паче же с иного исповедания людьми, не вступать». «8. При присутствии, где бы то ни быти не имело, Его Королевского Величества, ежели тебе тут же быти случится, поступать честно и учтиво и ни в какие дальные и неумеренные разговоры и действа отнюдь не вступать…» «9. За крещение, браки, благословение и погребение не домогаться, но кто что доброю волею подаст, принимать с благодарностью и довольствоваться Ее Императорского Величества милостивым жалованьем». «12. К людям иного исповедания со святынею не ходить, да и к своим ходить токмо когда будешь приглашен».

Протоиерей Андрей Самборский открывает череду незаурядных людей, настоятельствовавших в Лондонской Посольской церкви. Он знакомится с людьми науки и искусства, становится членом Королевского Общества Искусств. Дружеские контакты с английскими помещиками, развивавшими новые, научные методы ведения сельского хозяйства наводят его на мысль обучать передовым методам сельского хозяйства юношей из России. Иерей Андрей составляет докладную записку на имя императрицы Екатерины II, и в 1776 г. по велению царицы отправляется в Харьков и Белгород, чтобы отобрать молодых семинаристов, желающих отправиться учиться в Англию, а также набрать псаломщиков для лондонского храма. В 1780 г. императрица отзывает о. Андрея в Россию, и отправляет его сопровождать цесаревича Павла Петровича в путешествие по Европе. Позднее прот. Самборский становится законоучителем сыновей цес. Павла, Александра (будущего императора) и Константина. Позднее прот. Андрей был настоятелем новопостроенного Царскосельского Софийского собора, а в самом начале XIX века был назначен духовником великой княгини Александры, дочери Павла I и супруги Австро-Венгерского наследника престола.

По отъезде о. Андрея настоятелем был назначен привезенный им из Харькова и служивший прежде псаломщиком Яков Иванович Смирнов, прослуживший в Лондоне дольше всех – 65 лет, из них почти шестьдесят – настоятелем. О. Яков был человек весьма незаурядный, начитанный, знал много языков. Он помогал Уильяму Туку, бывшему настоятелю англиканской церкви в Санкт-Петербурге, в работе над «Историей России в царствование Екатерины II»; в Лондоне имел успех его перевод на английский «Описания Российской Империи» Ивана Плещеева. Протоиерей Яков (получил протоиерейство на тридцать восьмом году служения) поражал гостей из России непоповской внешностью. Одевался он на английский манер, несколько старомодно; носил длиннополый сюртук, штиблеты, напудренную косицу. «Молодой, прекрасно образованный английский лорд!» (журналист Петр Макаров, 1795 г.); «одеждой – лорд прежних времен…, он казался мне ожившим портретом голландской школы» (художник Федор Иордан, 1830 г.). Но ср.: «Казалось я посетил благочестивого отшельника… Русские иконы, портреты русских царей, русские книги и русское сердце» (журналист Николай Греч, 1839 – за год до кончины о. Якова). Многие отмечали его радушие и готовность помочь многочисленным путешественникам.

Помимо священнических обязанностей, о. Яков Смирнов был надежным помощником многолетнего посла России в Лондоне, выдающегося дипломата графа Семена Воронцова. В 1791 г., во время одного из кризисов отношений между Россией и Англией, о. Яков вместе с православным англичанином Джоном Парадайзом, зятем Филиппа Лодвелла, и секретарем посла в течение нескольких месяцев работали с утра до ночи над организацией кампании в прессе против войны с Россией, которую намеревалось начать английское правительство. Войну удалось предотвратить. Девять лет спустя, во время нового обострения англо-российских отношений, когда все сотрудники посольства покинули Англию, священник Яков Смирнов рескриптом императора Павла I был назначен исполняющим обязанности Российского посланника (по-видимому, единственный в истории Русской церкви случай).

Шестисот рублей, выделявшихся Сенатом на аренду и содержание храма, едва хватало на текущие расходы, и к началу служения о. Якова здание пришло в негодность. При нем Посольская церковь переезжала дважды – в 1784 г. на Грейт-Портланд-стрит, а в 1813 г. – в арендованный на долгий срок просторный дом № 32 по Уэльбек-стрит. По этому адресу Русская церковь в Лондоне пребывала более ста лет – дольше, чем где-либо. Вскоре, получив позволение домовладельца и согласие жильцов соседних домов, о. Яков снес конюшни во дворе дома и построил православную часовню.

Последние три года жизни о. Якова были омрачены наступающей слепотой. С середины 1837 г. в помощь ему в Лондон приезжал клирик Парижской Посольской церкви иеромонах Нифонт. В это же время прихожане-греки решили отделиться, устроив свою церковь в купеческом доме в Сити. После кончины о. Якова в 1840 г., в Лондон был переведен из Копенгагена свящ. Евгений Попов, магистр богословия Санкт-Петербургской Духовной Академии. Общительный и деятельный, он вскоре стал душой небольшой русской колонии. В годы Крымской войны и по ее окончании о. Евгений часто ездил в портовые города Англии, где содержались сотни русских военнопленных, и не только заботился об их духовных нуждах, но и много хлопотал о них перед местными властями. Когда в Португалии свирепствовала эпидемия холеры, он, оставив в Лондоне сына-священника, отплыл в Лиссабон и в течение нескольких месяцев окормлял и утешал православных людей.

 

 

Прот. Евгений имел обширные связи в английском обществе. Он был главным консультантом англиканского священника Джона Мэйзона Нила, который много лет трудился над многотомной «Историей Православной Восточной Церкви». О. Евгений печатал статьи и заметки в российских журналах духовного направления, в частности о возможности соединения с англиканами (его вывод в последнем случае – отрицательный). Впервые русская церковная общественность знакомилась с религиозной жизнью Англии глазами доброжелательного православного очевидца. Сохранились его докладные записки (среди них доклад о церковно-политическом урегулировании положения Константинопольского Патриархата, терпевшего притеснения от Османского правительства).

 

 

В середине 1860-х годов о. Евгений, принявшись за ремонт обветшавшего церковного здания, принял решение на том же месте построить новое. Часовня была увенчана куполом и расписана. Над иконостасом работал приглашенный из Петербурга академик живописи. Большую помощь в устроении нового храма оказала проживавшая в Лондоне великая княгиня Мария Александровна, дочь Александра II и супруга герцога Эдинбургского.

Русская часовня на Уэльбек-стрит сохранилась до наших дней. Ныне это памятник архитектуры, охраняемый законом, но, увы, не используемый по назначению: в прежней церкви теперь склад гомеопатических лекарств. В 1875 г. прот. Евгений, будучи в Санкт-Петербурге, неожиданно скончался. Настоятелем церкви стал его сын Василий, также магистр богословия СПб Духовной Академии, но через два года он скоропостижно скончался от эпилепсии. Отпеть о. Василия из Брюссельской Посольской церкви был вызван священник Евгений Смирнов, ставший настоятелем Лондонской Успенской церкви, и прослуживший в Лондоне более 45 лет, до своей кончины в 1923 г.

О. Евгений Смирнов (однофамилец о. Якова) после окончания Санкт-Петербургской Академии несколько лет служил псаломщиком в Русской церкви в Нью-Йорке. Подобно о. Попову, о. Евгений Смирнов был талантливым церковным писателем. Он опубликовал несколько книг по-русски, а также по-английски (среди последних – чин присоединения к Православию инославных, и первая история миссий Русской Церкви), и множество статей о жизни христиан Запада и проектах соединения церквей, печатавшихся в русских церковных журналах. Вел обширную корреспонденцию: сохранилась его переписка с архиепископом Ярославским Тихоном – будущим Патриархом и исповедником, равноап. Николаем, архиепископом Японским, и обер-прокурором Священного Синода Победоносцевым.

В конце XIX в. все зарубежные приходы в Европе были переданы в ведение митрополита Санкт-Петербургского, а в 1908 г. управление ими было поручено его викарию, епископу Кронштадскому с резиденцией в Риме. С 1867 г. в штате Лондонской церкви появляется диакон (первым диаконом был сын о. Евгения Попова Василий). В 1897 г. решением Синода в Лондон назначен хор из четырех кандидатов богословия СПб Духовной Академии (прежде пели псаломщики).

Случались с клириками в Лондоне и несчастья. О иеромонахе Ефреме (Дьяковском) посол Мусин-Пушкин писал в докладе за 1767 г.: «здоровье его упало и из дому выходить не мог, ибо от дерзновенного и необузданного здешнего народа, к одежде его непривыкшего, не раз были учинены ему на улицах огорчения и обиды». О. Ефрема жестоко били, принимая его за католического священника, каковых в Англии за полтора века до того положено было ловить и казнить. Особенно тяжелой была жизнь псаломщиков – до конца XIX века их жалование было весьма скудно, а Лондон был одним из самых дорогих городов мира. Посол гр. Чернышов писал в Коллегию Иностранных дел о том, что труд церковнослужителей в Лондоне оплачивался хуже, чем труд лакеев (имея от господ даровую квартиру, стол и одежду). Церковники входили в неоплатные долги; под влиянием нужды и лишений некоторые впадали в отчаяние, начинали пить. Дьячок Сила Бархатов подрался на улице с солдатами и был осужден на год тюрьмы, где через два месяца неожиданно скончался.

Были среди псаломщиков весьма заслуженные люди, прослужившие в Лондонской церкви многие десятилетия: Леонтий Литкевич (служил 54 года, скончался в 1834 г.), Николай Орлов (служил 46 лет, скончался в 1916 г.). Псаломщик Орлов последние годы жизни профессорствовал в Лондонском университете (Кингс-колледж, русский язык и литература). Он также перевел на английский и издавал богослужебные тексты, что особо ценили архиереи и клирики Алеутской епархии, окормлявшие православных Северной Америки. О. Евгений Смирнов отправлял в Америку множество книг для православных семинарий.

 

 

С концом Российской Империи начинается новый этап в жизни Русской церкви в Лондоне. Поддержки Российского государства ждать не приходилось; к тому же количество верных, молящихся в Посольской церкви, выросло в несколько раз за счет беженцев, и на праздники часовня на Уэльбек-стрит никак не могла вместить всех молящихся.

В октябре 1919 г. решением общего собрания был учрежден Лондонский Успенский приход Русской Православной Церкви, а в качестве приходского устава был взят устав, утвержденный Поместным Собором 1917-18 гг. Было создано сестричество во имя прп. Ксении; первой старшей сестрой стала великая княгиня Ксения, сестра императора-страстотерпца Николая. Была заведена Приходская книга, куда записалось более 400 прихожан. Примечательно, что часть русских указывала своё лондонское место жительство как временное, а российское – как «постоянное» (гр. Дмитрий Шереметев, к примеру, записал себя, жену и детей по адресу: Петроград, наб. Фонтанки 34). Довольно много было англичан – потомков смешанных браков, а также тех, кто много лет прожил в России, и вернулся с русскими женами и детьми (заметим, что по законам Российской Империи все без исключения дети смешанных браков воспитывались в Православной вере).

С 1921 г. богослужения совершались в здании бывшей англиканской церкви св. апостола Филиппа, неподалеку от вокзала Виктория (церковь, разумеется, была освящена во имя Успения Божией Матери, но в просторечии осталась церковью ап. Филиппа). Когда в 1923 г. скончался о. Евгений, Приходской совет предложил в настоятели прот. Иоанна Лелюхина, бывшего настоятеля кафедрального собора Архангельска, эвакуировавшегося с белым ополчением. В 1926 г. в Лондон приехал бывший архиепископ Финляндский Серафим (Лукьянов). В том же 1926 году разгорелся открытый спор между митрополитом Евлогием (Георгиевским), которого св. Патриарх Тихон поставил управлять западноевропейской епархией, и Заграничным Синодом в Сремских Карловцах (Югославия) во главе с митр. Антонием (Храповицким), известный также как Синод Русской Православной Церкви Зарубежом. Часть лондонских клириков – прот. Николай Бер и свящ. Владимир Феокритов (с 1907 – лондонский певчий, позже диакон) держала сторону митр. Евлогия и его парижских сторонников, другая – вл. Серафим и прот. Иоанн Лелюхин – сторону Синода в Карловцах.

 

 

Сторонники митр. Евлогия заявили о создании отдельного, подчинявшегося ему, прихода (патриаршего или «евлогианского»), и предложили архиеп. Серафиму и прихожанам, верным Синоду в Карловцах, поделить Успенский храм между двумя приходами. Служили попеременно: одну субботу и воскресенье – евлогианский приход, следующие – зарубежный; праздники также делились. Оба прихода со временем обзавелись приходским домом с часовней, где совершались богослужения, когда в соборе служили «соседи». Так продолжалось 30 лет. Впрочем, до войны отношения между прихожанами были вполне теплыми, ибо выбор прихода часто диктовался политическими симпатиями. В одной семье сторонники монархии могли ходить в зарубежный приход, а люди либеральные – в евлогианский.

 

 

Благотворительный предрождественский «bazaar» (распродажу) устраивали совместно, как и ежегодную кампанию по сбору средств на текущие расходы. Хор был один на два прихода. В 1930 г. митр. Евлогий принял участие в англиканской молитвенной службе о страждущих христианах в России, за что митр. Сергий (Страгородский) под давлением советских властей подверг его прещениям.

Вскоре митр. Евлогий с западноевропейской епархией, насчитывавшей около ста приходов, был принят в общение Константинопольским патриархом Фотием на правах экзарха. Был принят временно, до избавления от гонений безбожной власти в России. Лондонский приход стал «евлогианским». В 1940 г. почил в Бозе настоятель Евлогианского прихода прот. Николай Бер, и приход возглавил прот. Владимир Феокритов. Во время войны церковь несколько пострадала от бомбежки, но были и случаи, когда зажигательные бомбы, пробив крышу церкви, не разрывались. В 1945 г. престарелый митр. Евлогий решил вернуться в лоно Русской Церкви, и просил Патриарха Московского Алексия I принять его и его паству под свой омофор.

В августе 1945 г. в Париже и Лондоне побывала делегация Русской Церкви во главе с митр. Крутицким Николаем (Ярушевичем). Прот. Владимир и прихожане встретили вл. Николая очень радушно. Осенью того же года Святейший Синод Русской Церкви удовлетворил просьбу митр. Евлогия.

В следующем, 1946 году, по кончине митрополита, его последователи в Париже отказались подчиниться этому решению, и убедили нового главу экзархата архиеп. Владимира (Тихоницкого) остаться под Константинополем (ссылаясь на то, что ответа оттуда на письменное уведомление Патриарха Алексия и прошение митр. Евлогия о переходе епархии так и не последовало). Из всего экзархата только Лондонский Успенский приход сохранил верность Патриарху Московскому. Оба лондонских Русских Успенских прихода существуют и ныне; оба – наследники Русской Посольской церкви. В мае 2007 г. Божией милостью произошло восстановление единства разделенных частей Русской Церкви. Уповаем на то, что прежнее разделение – углубившееся после войны, когда зарубежный приход пополнился т. н. «ди-пи», «перемещенными лицами», т. е. взятыми в плен советскими солдатами и русскими беженцами из Югославии и других стран, оказавшимися в Англии – Богу споспешествующу, сменит братская любовь.

Особо уповаем на молитвенную помощь свт. Иоанна (Максимовича), чудотворца Шанхайского и Сан-Францискского, в 1951-63 гг. Архиепископа Брюссельского. Владыка Иоанн имел попечение о Западно-Европейской епархии Зарубежной Церкви, много раз бывал в Англии. В нескольких церквах РПЦЗ в Англии благоговейно хранятся его реликвии. Назовем настоятелей Успенского прихода Русской Зарубежной Церкви: приснопоминаемый архимандрит Николай (Карпов), в 1929 году хиротонисанный во епископа Лондонского, архиепископы Нафанаил (Львов) и глубокочтимый Никодим (Нагаев), епископы Константин (Есенский) и Виталий (Устинов) (в 1986-2001 гг. митрополит, четвертый предстоятель РПЦЗ), архимандриты Николай (Гиббс) (англичанин, бывший учитель цесаревича Алексея Николаевича) и Никанор (Троицкий) и Алексий (Побджой), протоиереи Борис Молчанов, Михаил Польский, Георгий Шереметев, Иоанн Сыщенко, Вадим Закревский, Ярослав Беликов, иерей Николай Савченко. Службы совершаются в недавно построенном двухпрестольном храме во имя Успения Божией Матери и Новомучеников и Исповедников Российских, расположенном на западе Лондона в районе Чизик.

 

 

В начале 1949 г. в Лондон из Парижа по приглашению Содружества во имя преподобного Сергия, игумена Радонежского, и первомученика Британского Албана приезжает иеромонах Антоний (Блум). Содружество было основано в 1920-е годы верующими студентами – православными, англиканами, католиками, и проводило ежегодные конференции, на которые о. Антоний к тому времени приезжал уже трижды. Некто, пожелавший остаться неизвестным, внес сумму, достаточную для содержания православного священника и лектора Содружества в течение двух лет. Кроме своих обязанностей в Содружестве (он служил, проповедовал и читал лекции в часовне Содружества во имя свт. Василия Великого на ул. Ноттинг-Хилл-гейт), о. Антоний помогал прот. Владимиру на патриаршем приходе. И когда летом 1950 г. о. Владимир неожиданно скончался, прихожане с любовью приветствовали нового настоятеля иеромонаха Антония.

О. Антоний восстановил приходскую школу для детей, существовавшую до войны. Начал регулярно выходить «Приходской вестник» с приложением для детей и английским отделом («The Parish Herald»). О. Антоний по-прежнему активно работал в Содружестве, и, мало-помалу в церковь потянулась молодежь – второе поколение эмигрантов. После большого перерыва в храм стали приходить англичане, изъявлявшие желание присоединиться к Св. Церкви. В 1952 г. о. Антоний был возведен в сан игумена, в 1956 – архимандрита, а в 1957 г. был хиротонисан во епископа Сергиевского. В 1962 г. решением Св. Синода на территории Великобритании была образована епархия, носящая имя ныне упраздненной, а некогда славной епархии на юге Крыма – Сурожской. Еп. Антоний стал архиепископом (с 1966 митрополитом) Сурожским.

 

 

В 1953 г. городские власти Лондона приняли решение построить на месте церкви ап. Филиппа новый автовокзал. После довольно запутанных переговоров в распоряжение патриаршего прихода было предоставлено пустующее здание англиканской церкви во имя Всех Святых по адресу 67 Эннисмор Гарденс.

Образцом для церкви, построенной в романском стиле в 1849 г., послужила базилика свт. Зинона еп. Веронского в г. Верона, Италия. Осенью 1956 г. престол храма был освящен во имя Успения Божией Матери. Митр. Антоний благословил оставить в имени собора и прежнее посвящение Всем Святым (храм однопрестольный). В октябре 1964 г. службу праздника Воздвижения Животворящего Креста Господня возглавил находившийся в Англии с визитом Святейший Патриарх Алексий I.

В 1979 г. усилиями прихожан здание церкви было приобретено в собственность прихода. Значительную часть собранных средств составили добровольные пожертвования англикан, весьма ценивших труды митр. Антония на ниве Евангельской проповеди – с начала 1960-х годов он регулярно проповедовал на местном радио и телевидении.

Служение митр. Антония было по преимуществу служением выдающегося проповедника и апологета. Его радиопередачи на Би-Би-Си, а позднее многочисленные книги (литературно обработанные записи бесед, выступлений и проповедей) помогли множеству людей войти в Церковь, услышать Благую Весть о Христе - Спасителе мира, и о Его заповедях. В 1966 - 74 гг. митрополит Антоний нес служение Патриаршего Экзарха Западной Европы. С конца 50-х годов он принимал участие во многих встречах и собеседованиях с инославными, но позже отошел от этой деятельности. Митр. Антоний был удостоен звания почетного доктора богословия Московской и Киевской Духовных академий, Кембриджского и Абердинского университетов.

В 1991 г. Святейший Патриарх Алексий II посетил Лондон, и благословил строительство прихрамовых помещений. В том же году по приглашению митр. Антония в Лондон прибыл епископ (с 1992 г. архиепископ) Анатолий (Кузнецов), получивший титул Керченского. С начала 1990-х годов все большую часть прихожан составляют новоприезжие, как те, кто воцерковился на Родине, так и пришедшие в Церковь уже в Англии.

За последние пятнадцать лет приход вырос в несколько раз. В 1991 г. митр. Антоний благословил местное почитание убиенных императора Николая Александровича и семейства его в лике страстотерпцев и мучеников. Ежегодно 4 / 17 июля в Соборе совершался молебен Царственным страстотерпцам. С середины 90-х годов, задолго до начала сближения Русской Патриаршей Церкви и РПЦЗ, митр. Антоний и архиерей РПЦЗ архиеп. Берлинский Марк, не афишируя этого, совместно решали сложные проблемы приходской жизни в Германии и других странах Западной Европы.

В 2003 г., после пятидесяти пяти лет трудов по устроению Церкви в Великобритании, почил в Бозе митрополит Сурожский Антоний. В 2003 г. временным управляющим епархии был назначен епископ Сергиевский Василий (Осборн), весной 2006 г. решивший перейти с частью прихожан под омофор Патриарха Константинопольского. Между 2003 и 2006 гг. настоятелями собора были его старейшие клирики – прот. Михаил Фортунато, затем прот. Иоанн Ли.

На Троицкую Родительскую субботу 2005 г. православные обоих Успенских приходов собрались после Литургии на лондонском кладбище Кенсал Грин чтобы помолиться об упокоении душ покоящихся там лондонских настоятелей XVIII – XX веков – протоиереев Якова и Евгения Смирновых, священника Василия Попова и их родных. Заупокойные литии у полузабытых могил попеременно совершили протоиереи Андрей Тетерин (Патриарший приход) и Вадим Закревский (Зарубежный приход).

В мае 2006 г. Архиерейский Синод Русской Православной Церкви поручил временное управление Сурожской епархией архиепископу Корсунскому Иннокентию (Васильеву), а осенью того же года – новопоставленному епископу Богородскому Елисею (Ганабе). В декабре 2007 г. епископ Елисей решением Синода был назначен правящим архиереем епархии с титулом епископа Сурожского. Владыка Елисей также является настоятелем Лондонского прихода. Предстательством Пречистой Божией Матери, святых, в землях Русских и Британских просиявших, и всех святых, Господи Иисусе Христе, сохрани и утверди Церковь Свою в Лондоне на многая лета!

 

=====================================================================

 

Владыка Антоний Сурожский

 

Биография и избранные труды.

 

 

 

Митрополит Антоний (Антоний Сурожский, в миру Андрей Борисович Блум; (19 июня 1914, Лозанна, Швейцария — 4 августа 2003, Лондон) — епископ Русской православной церкви, митрополит Сурожский. Философ, проповедник. 

Автор многочисленных книг и статей на разных языках о духовной жизни и православной духовности. 

Биография 

Андрей Блум родился 19 июня 1914 года в Лозанне, в семье сотрудника российской дипломатической службы (у отца были шотландские корни), по материнской линии — племянник знаменитого композитора Александра Скрябина. Детство Андрея прошло в Персии, где его отец был консулом. После революции в России семья была вынуждена эмигрировать и в 1923 году поселилась во Франции. 

В 14-летнем возрасте Андрей прочёл Евангелие и обратился ко Христу, состоял активным членом РСХД, был прихожанином Трёхсвятительского подворья в Париже. 

В 1931 году был посвящен в стихарь для служения в храме Трёхсвятительского подворья, единственного тогда храма Московского Патриархата в Париже. 

По завершении курса школы поступил в Сорбонну и окончил там биологический и медицинский факультеты (1938). 

10 сентября 1939 года тайно принял монашеские обеты и отправился на фронт в качестве армейского хирурга (1939—1940), затем работал врачом в Париже. Во время оккупации Франции участвовал в движении Французского сопротивления, был врачом в антифашистском подполье. 

17 апреля 1943 года был пострижен в мантию с именем Антоний в честь преподобного Антония Киево-Печерского. Постриг совершал настоятель Подворья и духовник постригаемого архимандрит Афанасий (Нечаев). 

27 октября 1948 года митрополитом Серафимом (Лукьяновым) рукоположен во иеродиакона. 
14 ноября 1948 года митрополит Серафимом (Лукьяновым) рукоположён во иеромонаха и направлен в Великобританию в качестве духовного руководителя англо-православного Содружества святого Албания и преподобного Сергия (1948—1950). 

С 1 сентября 1950 года — настоятель патриаршего храма святого апостола Филиппа и преподобного Сергия в Лондоне. 

7 января 1954 года возведён в сан игумена. 

9 мая 1956 года возведён в сан архимандрита. 

В декабре этого же года назначен настоятелем патриаршего храма Успения Божией Матери и Всех святых в Лондоне. На должности настоятеля данного храма, впоследствии кафедрального собора, он оставлялся до своей кончины. 

29 ноября 1957 года — наречён, а 30 ноября 1957 года в Лондоне хиротонисан во епископа Сергиевского, викария Западно-Европейского экзархата Московского Патриархата с местопребыванием в Лондоне. . 


Архиерейскую хиротонию совершили архиепископ Клишинский Николай (Ерёмин) и епископ Апамейский Иаков (Вирвос), викарий Экзарха Патриарха Константинопольского в Западной Европе. 

В 1958 году был участником богословских собеседований между делегациями Православных Церквей и представителями Англиканской Церкви. 

В 1961 году в составе делегации Русской православной церкви участвовал в работе съезда Всемирного совета церквей (ВСЦ) в Нью-Дели. 

В 1962 году возведён в сан архиепископа с поручением окормления русских православных приходов в Великобритании и Ирландии во главе учреждённой 10 октября 1962 года Сурожской епархии РПЦ в Великобритании. Его проповеди привлекли в лоно православной Церкви сотни англичан. 

В 1963 году — член делегации Русской Православной Церкви на праздновании 1000-летия православного монашества на Афоне. 

3 декабря 1965 года возведён в сан митрополита и назначен Патриаршим экзархом Западной Европы. 5 апреля 1974 года заменён на посту экзарха митрополитом Никодимом (Ротовым). 
В 1968 году в составе делегации Русской православной церкви участвовал в работе съезда Всемирного совета церквей (ВСЦ) в Упсале. 

С 1968 по 1975 года — член Центрального комитета ВСЦ. 
Участник Поместного Собора Русской православной церкви 1971 года. 
В 1972—1973 годы — читал лекции в Кембриджском университете. 

31 января 1983 года Совет Московской духовной академии присудил митрополиту Антонию степень доктора богословия honoris causa за совокупность его научно-богословских и проповеднических трудов, опубликованных с 1948 года и по настоящее время в «Журнале Московской Патриархии» и в других изданиях3 февраля в Актовом зале МДА состоялось торжественное вручение докторского креста и диплома учёной степени доктора богословия. Было отмечено, что за 34 года пастырского служения он прочитал в инославных общинах, храмах, студенческих и иных группах свыше 10 тысяч лекций. 

Часто выступал на Британском радио и телевидении. Неоднократно приезжал в СССР, где активно проповедовал, участвовал в собраниях единомышленников на квартирах. 

На Поместном Соборе Русской православной церкви в июне 1990 года был предварительно выдвинут в качестве дополнительного кандидата на Патриарший престол; кандидатура была отведена председательствовавшим в первый день Собора митрополитом Филаретом (Денисенко) ввиду того, что у предложенного кандидата не было советского гражданства (что было требованием Устава к кандидату в Патриархи). Был председателем счётной комиссии на Соборе, избравшем митрополита Ленинградского Алексия (Ридигера). 

 

Решением Ученого совета Киевской Духовной академии от 24 сентября 1999 года «за выдающиеся труды на богословской ниве и в знак глубокого уважения к святительским заслугам на благо Святой Православной Матери-Церкви» митрополиту Антонию Сурожскому присуждена степень доктора богословия honoris causa. 
За годы своего служения в Великобритании трудами митрополита Антония на основе единственного небольшого русского прихода в Лондоне образовалась целая епархия. В епархии читались лекции, проводились ежегодные приходские собрания, общеепархиальные съезды и собрания духовенства. Митрополит Антоний активно участвовал в церковной и общественной жизни и пользовался известностью в разных странах. 

 

 

 

Захоронение митрополита Антония в Лондоне  

 

Последний, 2002 год, управления епархией был омрачён острыми личными конфликтами, в особенности епископа Василия (Осборна) с новопоставленным викарием епархии — епископом Иларионом (Алфеевым). 

В начале 2003 года перенёс хирургическую операцию, после чего 1 февраля 2003 года подал прошение об уходе на покой по состоянию здоровья, а 30 июля 2003 года постановлением Священного Синода РПЦ освобождён от управления Сурожской епархией и уволен на покой. 

Скончался 4 августа 2003 года в Лондоне в хосписе около 19 часов по Москве. На момент смерти был старейшим по хиротонии епископом Русской православной церкви. Отпевание состоялось 13 августа в Лондонском кафедральном соборе Успения Пресвятой Богородицы и Всех Святых; его совершили митрополит Минский и Слуцкий Филарет (Вахромеев) в сослужении архиепископа Фиатирского Григория (Феохаруса-Хатцитофи) (Константинопольский Патриархат), архиепископа Керченского Анатолия (Кузнецова), архиепископа Корсунского Иннокентия (Васильева) и епископа Сергиевского Василия (Осборна), клира Сурожской епархии, других епархий Русской Православной Церкви в Европе и в России, а также представителей греческого и сербского духовенства. Похоронен на Бромптонском кладбище. 

После смерти митрополита Антония его ближайший помощник викарий Василий (Осборн) сделал попытку разделить Сурожскую епархию по национальному признаку, впоследствии самовольно перешёл в Константинопольский патриархат, а позднее был лишён сана и монашества по собственному прошению по причине желания вступить в брак.

 

Награды 

Медаль Общества поощрения добра (1945, Франция, «за активную деятельность на благо Православной Церкви») 
Орден святого равноапостольного князя Владимира I степени (1961) 
Орден святого Андрея (1963, Константинопольский Патриархат), 
Ламбетскй крест (1975, Англиканская Церковь) 
Орден преподобного Сергия Радонежского 2-й степени (1979) 
доктор богословия honoris causa (1973, Абердинский университет, «за проповедь слова Божия и оживление духовной жизни в стране») 
почётный доктор Московской Духовной академии (1983) 
почётный доктор Кембриджского университета (1996) 
почётный доктор Киевской духовной академии (1999) 

 


«Духовность и духовничество»

(полный текст доклада)

 

Я должен сначала просить прощения у вас за то, что у меня нет текста доклада, и я надеюсь только на молитвы некоторых из вас для того, чтобы какой-нибудь доклад получился сегодня.

(Звонит маленький электронный будильник, стоящий на кафедре перед митрополитом. Он берет его в руки, выключает и выставляет время, продолжая говорить)

Второе – у меня тут будильник, который будет честно звонить через 20 минут, поэтому вы обеспечены в том, что я не превзойду свое время.

Тема моего доклада – духовность и духовничество или, если вы предпочитаете, духовное окормление или душепопечение.

Я хотел бы…

(звонит будильник, митрополит выключает его и кладет в карман)

Я хотел бы сначала определить слово «духовность». Потому что обычно, когда мы говорим о духовности, мы говорим об определенных религиозных выражениях нашей духовной жизни, –таких как молитва, как подвижничество; и это ясно из таких книг, как, например, книги Феофана Затворника.

Однако мне кажется, что говоря о духовности, надо помнить, что духовность заключается в том, что в нас совершает действие Святого Духа. И то, что мы называем обычно духовностью, – это проявление этого таинственного действия Духа Святого.

И это сразу нас ставит по отношению к духовничеству в очень четкое положение. Потому что тогда речь [идет] не о том, чтобы воспитывать человека по каким-то принципам и научить его развиваться, в молитве ли или аскетически, по каким-то трафаретам, – духовничество будет заключаться не в этом. А в том, что духовник, на какой бы степени духовности он сам ни находился, зорко следил за тем, что над человеком и в человеке совершает Святой Дух, и взгревал бы Его действие, защищал бы против соблазнов или падений, против колебаний неверия. И в результате этого духовническая деятельность может представиться, с одной стороны, гораздо менее активной, а с другой – гораздо более значительной, чем мы часто думаем.

Я хочу сказать два слова предварительно, раньше, чем пойти дальше, о том, что духовничество – не однозначное понятие. Есть, как мне кажется, три степени или три типа духовников.

С одной стороны, на самом основном уровне, это – священник, которому дана благодать священства, которая заключает в себе не только право, но и благодатную силу совершать таинства – таинство Евхаристии, таинство Крещения, таинство Миропомазания, – но также и таинство Исповеди, то есть примирения человека с Богом.

Большая опасность, которой подвергается молодой неопытный священник, полный энтузиазма и надежды, заключается в том, что часто молодые люди, выходящие из богословских школ, воображают, будто рукоположение их наделило и умом, и опытностью, и «различением духов», и делаются тем, что в аскетической литературе называли «младостарчеством». То есть молодыми людьми, не обладающими еще духовной зрелостью, не обладающими еще тем знанием даже, которое дает просто личный опыт, но которые думают, что их научили всему тому, что может им помочь взять кающегося грешника за руку и возвести от земли на небо.

И, к сожалению, это случается слишком часто, во всех странах: молодой священник, в силу своего священства, – не потому, что он духовно опытен, не потому, что Бог его к этому привел, – начинает руководить своими духовными детьми приказами: этого ты не делай; это ты делай; такую-то литературу не читай; в церковь ходи; отбивай поклоны...

И в результате получается некая карикатура духовной жизни у его жертв, которые делают всё то, что, может быть, делали и подвижники, – но они [подвижники] делали это из духовного опыта, а не потому, что они дрессированные животные. А со стороны духовника это – катастрофа, потому что он вторгается в такую область, в которую у него нет ни права, ни опыта вторгаться. Я настаиваю на этом, потому что это насущный вопрос для священства.

Старцами можно быть только по благодати Божией, это харизматическое явление, это дар. И научиться быть старцем нельзя, – так же, как нельзя выбрать своим путем гениальность. Мы все можем мечтать о том, чтобы быть гениальными, но мы отлично понимаем, что Бетховен или Моцарт, Леонардо да Винчи или Рублев обладали такой гениальностью, которой нельзя научиться ни в какой школе, и даже длительным опытом нельзя научиться, и которая является Божественным даром благодати.

Я настаиваю на этом, – может быть, слишком долго, – потому, что мне кажется, это насущная тема, и здесь, может быть, больше, чем, скажем, на Западе, потому что роль священника здесь гораздо больше центральна. И часто молодые, – или по возрасту, или по своей духовной зрелости или незрелости, – священники управляют своими духовными детьми вместо того, чтобы их взращивать.

Взращивать – это значит относиться к ним и поступать с ними так, как садовник относится к цветам или к растениям. Надо знать природу почвы, надо знать природу растения, надо знать условия, в которые они поставлены, климатические или другие, и только тогда можно помочь, – и это всё, что можно сделать, – помочь этому растению развиться так, как ему свойственно по его собственной природе.

Ломать человека для того, чтобы сделать его подобным себе, нельзя. Какой-то духовный писатель Запада сказал: духовное чадо можно привести только к нему самому, и дорога внутрь его жизни бывает иногда очень долгая.

Если вы прочтете жития святых, вы увидите, как большие старцы умели это делать: как они умели быть собой, но прозреть в другом человеке его исключительные, неповторимые свойства и дать этому человеку, – и другому, и третьему, – возможность тоже быть самим собой, а не репликой этого старца или, еще в худшем случае, трафаретным повторением.

Возьмите, например, из истории Русской Церкви встречу Антония Печерского и Феодосия. Феодосий был воспитан Антонием, и однако, их житие ничего общего не имеет в том отношении, что Антоний Печерский был отшельником, а Феодосий был основоположником общего жития. Казалось бы, как мог Антоний его приготовить к тому, чтоб делать то, чего он сам не стал бы делать, и быть таким человеком, которым он сам [преподобный Антоний] не хотел быть, и к чему Бог его самого не призывал?

Мне кажется, что тут надо очень зряче различать наше желание сделать человека подобным себе и желание сделать его подобным Христу.

Старчество, как я сказал, это благодатный дар, это духовная гениальность, и поэтому никто из нас не может думать о том, чтобы вести себя подобно старцам.

Но есть еще промежуточная область – это отцовство. И очень часто опять-таки молодые, – и не такие молодые, – священники потому, что их называют «отец такой-то», воображают, что они не просто исповедальные священники, а действительно отцы, – в том смысле, в котором Павел говорил в своем Послании, что пестунов у вас много, но я родил вас во Христа; и то же самое в свое время говорил святой Серафим Саровский.

Отцовство заключается в том, что какой-то человек – и это может быть даже не священник – родил к духовной жизни другого человека. И этот человек, вглядевшись в него [духовного отца], увидел, как старое присловье говорит, в его глазах и на его лице сияние вечной жизни, и потому мог к нему подойти и просить быть его наставником и руководителем.

Второе, что отличает отца, – это то, что отец одной крови как бы и одного духа со своим учеником, и может его вести, потому что между ними есть истинное, не только духовное, но и душевное созвучие. Вы, наверное, помните, как в свое время пустыня египетская была перенаселена подвижниками и наставниками, и однако люди не выбирали себе наставника по признаку его выдающейся славы, не шли к тому человеку, о котором говорили больше всего хорошего, а находили такого наставника, которого они понимали, и который их понимал.

И это очень важно, потому что послушание не заключается в том, чтобы делать слепо то, что говорит некто, имеющий над вами или материально-физическую, или душевно-духовную власть. Послушание заключается в том, что послушник, выбрав себе наставника, которому он верит безусловно, в котором он видит то, чего ищет, вслушивается не только в каждое его слово, но вслушивается и в тон голоса, и старается через все то, чем проявляется личность этого старца и его духовный опыт, перерасти самого себя, приобщиться к этому опыту и стать человеком, который уже вырос за пределы той меры, которой он мог бы достичь своими собственными усилиями.

Послушание – это, прежде всего, дар слушания, и слушания не только умом, не только ухом, но всем существом, открытым сердцем, благоговейным созерцанием духовной тайны другого человека.

А со стороны духовного отца, который, может быть, вас родил или который вас воспринял уже рожденными, но стал отцом для вас, должно быть глубокое благоговение к тому, что в вас совершает Святой Дух.

Духовный отец – так же, как самый простой, обыкновенный и заурядный священник, – должен быть в состоянии (и это может даться порой усилием, вдумчивостью, благоговейным отношением к тому, кто к нему приходит) видеть в человеке неотъемлемую красоту образа Божия. Если даже человек поврежден грехом, священник должен видеть в нем икону, которая пострадала или от условий жизни, или от человеческой небрежности, или кощунства; видеть в нем икону и благоговеть перед тем, что осталось от этой иконы, и только ради этого, ради той божественной красоты, которая в нем [человеке] есть, работать над тем, чтобы устранить все, что уродует этот образ Божий.

Отец Евграф Ковалевский, когда он еще был мирянином, как-то мне сказал, что когда Бог смотрит на человека, Он не видит в нем ни тех добродетелей, которых в нем может и не быть, ни тех успехов, которых он не имеет, но Он видит незыблемую, сияющую красоту Собственного Образа.

И вот, если духовник не способен видеть в человеке эту извечную красоту, видеть в нем уже начинающееся свершение его призвания стать по образу Христа богочеловеком, то он не может его вести. Потому что человека не строят, не делают, а ему помогают вырасти в меру собственного его призвания.

И тут слово «послушание», может быть, следует немножко уяснить. Обыкновенно мы говорим о послушании как о подчиненности, подвластности, а очень часто и порабощении духовнику или тому, кого мы назвали, совсем напрасно и во вред не только себе, но и священнику, духовным отцом или своим старцем.

Послушание заключается именно в том, что я говорил, – в слушании всеми силами души. Но это обязывает в равной мере и духовника, и послушника; потому что духовник должен прислушиваться всем своим опытом, всем своим существом и всей своей молитвой, и, скажу больше, всем действием в нем благодати Всесвятаго Духа, к тому, что совершает Дух Святой в том человеке, который ему доверился. Он должен уметь проследить пути Духа Святого в нем, он должен благоговеть перед тем, что Бог совершает, а не стараться воспитать либо по своему образцу, либо по тому, как ему кажется, человек должен бы развиться, жертву своего духовного водительства.

И другой стороны, это требует смирения с обеих сторон. Ожидаемо и легко смирение со стороны послушника или духовного чада. Но сколько смирения нужно для священника, для духовника для того, чтобы никогда не вторгаться в святую область, чтобы относиться к душе человека так, как Моисею было приказано Богом отнестись к той почве, которая окружала Купину Неопалимую. И каждый человек – потенциально или реально – уже является этой Купиной; и всё то, что его окружает, – это почва святая, на которую духовник может ступить, только иззув свои сапоги, никогда не вступить иначе, как мытарь, стоящий у притолоки храма, глядящий в храм и знающий, что это область Бога Живого, что это святое место, и что он не имеет права войти туда иначе, как если Сам Бог велит или Сам Бог ему подскажет, какое действие совершить или какое слово сказать.

И одна из задач духовника заключается в том, чтобы воспитать человека в духовной свободе, в царственной свободе чад Божиих. Не держать его в состоянии инфантильности всю жизнь, чтобы он всегда прибегал по пустякам, пусто, напрасно, к своему духовному отцу, а чтоб он вырос в такую меру, чтобы он сам научился слышать то, что Дух Святой глаголет неизреченными глаголами в его сердце.

Если вы подумаете о том, что значит смирение, я вам дам два коротких определения.

(в сторону) Владыка, вы меня остановите, потому что я потерял счет времени!

Смирение – по-русски это состояние примиренности, когда человек примирился с волей Божией, то есть отдался ей неограниченно, полностью, радостно, и говорит: «Делай со мной, Господи, что Ты хочешь!». Но и в результате примирился и со всеми обстоятельствами собственной жизни: всё – дар Божий, и доброе, и страшное. Бог нас призвал быть Его посланниками на земле, и Он нас посылает туда, где мрак, чтоб быть светом; где безнадежье – чтоб быть надеждой; где радость умерла – чтоб быть радостью. И так далее. И наше место не там, где покойно, – в храме, при совершении литургии, когда мы защищены взаимным присутствием, – а там, где мы в одиночку стоим, как присутствие Христово во мраке обезображенного мира.

С другой стороны, если подумать о латинских корнях слова, которое обозначает смирение, – humilitas – то это слово происходит от слова humus, которое является обозначением плодотворной земли. Подумайте, – об этом пишет тоже Феофан Затворник, – подумайте о том, что представляет собой земля. Она лежит, безмолвная, открытая, беззащитная, уязвимая, перед лицом неба; она принимает от неба и зной, и лучи солнечные, и дождь, и росу. Но она принимает также и то, что мы называем удобрением – то есть навоз, всё, что мы в нее кидаем. И что случается? Она приносит плод. И чем больше она выносит того, что мы душевно называем унижением, оскорблением, тем больше она приносит плода.

И вот смирение заключается в том, чтобы раскрыться перед Богом так совершенно, чтобы никак против Него, против воздействия Святого Духа или против положительного образа Христа, Его учения, не защищаться. Быть уязвимыми в благодати, как в греховности нашей мы уязвимы бываем от рук человеческих, от острого слова, от жестокого поступка, от насмешки, отдать себя так, чтобы Бог право по нашему собственному желанию совершить над нами, что бы Он ни захотел. Всё принимать, открыться, и тогда дать простор Святому Духу нас покорить.

Мне кажется, что если и духовник будет учиться смирению в этом смысле, – видению красоты извечной в человеке, – будет знать свое место, которое является ничем иным (а это место такое святое, такое дивное), как место друга жениха, которому невеста – не его невеста, но который поставлен оберечь встречу жениха и невесты, – тогда духовник может действительно быть спутником своего духовного чада, идти шаг за шагом с ним, оберегая его, поддерживая его и никогда не вторгаясь в область Святого Духа.

И тогда духовничество делается частью той духовности и того возрастания в святость, к которой каждый из нас призван, и которую каждый духовник должен помочь своим духовным детям совершить.

Я прошу у Преосвященного председателя прощения за то, что говорил дольше, но он тоже передо мной виноват, – он ни разу меня не остановил.

 

Ступени



 

О христианстве


Что значит быть христианином? Как оставаться христианином в современном мире?

Быть христианином, в каком-то отношении, очень просто. Христианин – это ученик и друг Христов. Эти понятия смежные, но есть между ними и различие. С одной стороны, мы ученики Христовы, Его последователи, и мы должны учиться от Него через Евангелие тому, во что Он верит, тому, чему Он учит.

Я не напрасно употребил выражение "во что Он верит". Однажды в Москве, на ступенях гостиницы "Украина", молодым офицером мне был задан вопрос:

– Хорошо. Вы верите в Бога, а Бог-то, во что Он верит?

– Бог верит в человека, – ответил я ему. Это очень важный момент в христианской жизни: вместе с Богом верить в человека, начиная с себя самого. Христос не напрасно нам говорит, что мы должны любить себя самих и ближнего, как самих себя. Любить – это быть готовым делать все возможное для того, чтобы любой человек ликовал в своей жизни, рос бы в полную меру своих возможностей и был бы достоин своего человеческого звания. Поэтому первое, чему нас учит Христос, когда мы делаемся Его учениками это верить в человека, надеяться на него, любить его даже ценой собственной жизни. И это не обязательно означает умереть за него, можно целую жизнь отдать для одного человека или для какой-нибудь группы людей без того, чтобы умереть за это, в прямом смысле слова, телесно. Но ученики Христовы умирают телесно, свидетельствуя о своей вере во Христа. Иногда человек должен умереть для того, чтобы другой мог бы дышать свободно, ожить, найти простор в своей жизни, жертвовать собой, забывая о себе для того, чтобы помнить о другом человеке. Никто большей любви не имеет, как тот, который жизнь свою готов отдать для своего ближнего. А жизнь может быть долгой и трудной. Когда человек не думает ни о чем, относящемся к себе, но только о возможности служить другому человеку и другим людям – это первый шаг.

Быть учеником Христа – это значит верить в человека, начиная с себя и продолжая всеми другими. Мы убеждены, что в каждом человеке есть свет, есть добро. Свет во тьме светит. Тьма не всегда этот свет принимает, но она не в состоянии заглушить или потушить его. Свет имеет самобытность, силу, жизнь, тогда как тьма – отсутствие всего этого. В этом отношении мы готовы в человекаверить. Кроме того, в Евангелии мы находим много указаний на то, каким образом мы можем осуществлять свою веру в человека вместе с Богом, как можем вместе с Богом надеяться до последнего мгновения жизни на то, что даже преступник может вырасти в меру достоинства своего человеческого звания. Случается, что человек проживет недостойно в течение всей своей жизни, а вдруг, оказавшись лицом к лицу с возможностью, более того, с уверенностью в том, что ему грозит смерть, опомнится и станет совершенно другим человеком. Человек может прожить преступником, а умереть праведником. Об этом косвенно свидетельствует преп. Серафим Саровский. Он говорит, что начало жизни, годы детства и конец жизни большей частью покойны, светлы и хороши, но в середине жизни бывает сплошная буря. С этим мы должны считаться, когда думаем о себе и о других.

Часто мы слышим: чтобы быть христианином, надо выполнять заповеди Христовы. Конечно! Но заповеди Христовы – это не приказы: надо прожить так, прожить этак; и если не проживешь таким образом, то будешь наказан. Нет, заповеди Христовы – это Его попытка образно нам показать, каким бы был каждый из нас, если бы стал и был настоящим, достойным человеком. Заповеди Христовы – это не приказ, это откровение о том, какими мы призваны быть, можем быть, следовательно, и должны быть.

Я упомянул также о том, что мы должны быть не только учениками Христа, но и Его друзьями.

Случается, что ко мне приходит на исповедь, вернее, посылается на исповедь ребенок лет семи-восьми, впервые. На исповеди он перечисляет целый ряд прегрешений. Я слушаю, а потом обыкновенно спрашиваю его:

– Скажи: это ты чувствуешь себя виноватым или ты мне повторяешь то, в чем упрекают тебя твои родители?

– Нет. это мне мама сказала, что я должен исповедовать то или другое, потому что это ее сердит, и этим я нарушаю покой домашней жизни.

– Теперь забудь. Не об этом речь идет. Ты пришел не для того, чтобы мне рассказывать о том, на что сердится твоя мать или твой отец. А ты мне скажи вот что: ты о Христе что-нибудь знаешь?

– Да.

– Ты читал Евангелие?

– Мне мама и бабушка рассказывали, и я кое-что читал, да и в церкви слышал…

– Скажи мне: тебе Христос нравится как человек?

– Да.

– Ты хотел бы с ним подружиться?

– О, да.

– И ты знаешь, что такое быть другом?

– Да. Это значит: быть другом.

– Нет, этого недостаточно. Друг – это человек, который верен своему другу во всех обстоятельствах жизни; который готов все делать, чтобы его не разочаровать, его не обмануть, остаться при нем, если все другие от него отвернутся. Друг – это человек, который верен своему другу до конца. Вот представь: ты в школе. Если бы Христос был простым мальчиком, и весь класс на Него ополчился, что бы ты сделал? У тебя хватило бы верности и храбрости стать рядом с Ним и сказать: если вы хотите Его бить, бейте и меня, потому что я – с Ним? Если ты готов быть таким другом, то ты можешь сказать: да, я друг Христов: и уже ставить перед собой вопросы для твоей исповеди. Читай Евангелие! Ты можешь узнать из него о том, как можно прожить, чтобы в самом себе не разочароваться; как можно прожить, чтобы Он радовался за тебя, видя, какой ты человек, каким ты стал, ради этой дружбы. Ты понимаешь это?

– Да.

– Ты готов на это идти?

– Да…

Вся христианская жизнь заключается в том, чтобы быть верным другом Христа и учиться постоянно тому, что Он любит, что для Него отвратительно, что привело к Его смерти, и соответственно себя вести. В ранние века христианства быть другом Христовым, быть верным Ему, быть преданным Ему значило – быть готовым перед лицом ненавидящих Его людей, гонителей веры, которую Он исповедовал, сказать: «Я один из них». Если нужно, пострадать за Него. И не только самому пострадать. В древности пострадать за Христа считалось честью, считалось самым замечательным, что может случиться в жизни. Есть очень трогательный рассказ в житиях святых об одной матери. Мчится она в Риме к Колизею и встречает своего знакомого, который говорит ей:

– Куда же ты бежишь? Там христиан мучают.

– Да, – говорит она, – и я хочу умереть с ними.

– Что же ты влечешь туда своего маленького мальчика?

– А как же? Неужели я его лишу радости умереть за Христа?

В наше время нам не грозит смерть или опасность в таком размере и так постоянно. Но перед нами постоянно ставится вопрос: ты со Христом или против Него? Если ты даже в самых мелких вещах готов лгать, готов обманывать из трусости, ради выгоды, – ты не ученик Христа. Если ты готов забыть нужду другого человека, потому что тебе не выгодно и это требует от тебя усилий, которые ты не готов отдать, – ты не ученик Христа. Быть учеником Христа – это вовсе не означает необходимости совершать все время героические поступки. Достаточно героически совершать добрые мелкие поступки изо дня в день; иметь мысли чистые, которые достойны были бы той любви, какую Бог по отношению к тебе имеет; иметь правоту жизни сколь только это возможно, даже с опасностью, даже при риске: не стыдиться своего звания христианина.

Быть учеником Христа – это быть готовым перед людьми сказать:

– Да, я Христов. Вы хотите меня отвергнуть? Отвергайте. Но я не отойду от Христа ради того только, чтобы остаться вашим другом.

Это очень важно. Героические поступки нам даются редко, ежедневно героизм не нужен. Отец Сергии Булгаков много лет тому назад написал статью под на званием "Героизм и подвижничество". Он говорил о том, что героизм – это момент, когда человек совершает один поступок, который может кончиться его жизнью или его победой. А подвижничество – это та форма жизни, при которой человек постоянно учится у Христа, как жить; постоянно проливает в свою душу свет Христов; постоянно добивается того, чтобы прожить достойно своего человеческого звания и Христа. А что такое человеческое звание? Я повторю: посмотри на Христа. Он единственный в истории человечества, в полном смысле слова Человек, который так велик, так прозрачен, так открыт Богу, что Бог и Он сливаются в одно, соединяются в одно без того, чтобы человек перестал быть человеком.

В рассказе о воплощении Христа это играет центральную, колоссальную роль. Мы верим, что Бог стал человеком, воплотился; что Иисус, рожденный от Девы, не перестал быть, в полном смысле слова, человеком, подобным нам. Как же это возможно? Как может Божество и человечество соединиться таким образом? Ответ есть у св. Максима Исповедника, который нам говорит, что Божество, соединилось с человечеством во Христе, подобно огню, пронизывающему положенное в жаровню железо. Вот положили в жаровню меч. Первоначально он был серым, тусклым. Вынимаешь: он весь горит светом и огнем. Железо и огонь так пронизали друг друга, что теперь можно резать огнем и жечь железом. Мы призваны именно так соединиться со Христом, чтобы Его жизнь стала нашей жизнью. В таинствах, о которых будет сказано ниже, раскрывается именно этот момент, когда мы соединяемся со Христом, когда наше тело делается Телом Христовым как в каждом человеке в отдельности, так и в совокупности, всех людей. Отец Сергий Булгаков сказал, что Христианская Церковь является присутствием воплощенного Христа на земле, потому что мы все делаемся членами, частицами Его Богочеловеческого Тела. Вот что значит быть христианином.

Как это применять практически в течение всей своей жизни на земле? Это так просто, а порой эта простота бывает такая страшная. Я помню рассказ моего товарища, который еще жив, он старше меня лет на десять. Он был епископом города Цюриха в Швейцарии. Будучи в Париже студентом, он всегда жаловался, что он был такого высокого роста, такой широкоплечий, что не мог незаметно пройти. Я помню, как однажды, когда он стоял в метро, какой-то мальчонка его дернул за рукав и сказал: "Дядя, тебе разве не скучно одному там наверху стоять?" Мальчик был маленький, а Володя был очень рослый.

Когда пришла война, я от него получил письмо, в котором он, между прочим, говорил: «Я всегда жаловался на то, что я такой широкоплечий, рослый, а теперь я так радуюсь этому. Когда бывает стрельба, два человека могут спрятаться за моей спиной».

Это были не просто слова, потому что он был на фронте. В него стреляли люди, он отдавал свою жизнь. Он не был убит, но жизнь-то он все равно отдавал. Если жизнь у него не отняли, то это не значит, что он не готов был ее отдать, ее положить "за други своя", то есть за другого человека. Не за личного друга, а просто за того солдатика, который за ним может спрятаться.

Вот так и мы можем в течение всей своей жизни и в большом, и в малом быть не героями, потому что для этого редко предоставляется возможность, а быть подвижниками, постоянно двигаться,чтобы быть все более похожими на Христа, все более радовать Его этим; все время светлеть, принимая черты Его Личности, учась тому, что для Него отвратительно, и что для Него – радость.

Я помню одного священника, тогда еще совсем молодого, который мне казался очень ветхим, потому что я был мальчиком десяти лет. Он меня очень поразил. Его звали отец Георгий Шумкин. Он был священником нашего детского лагеря. И нас, всех мальчиков поражало, в нем то, что он умел нас всех любить без разбора. Когда мы были хорошими, его любовь была ликующей радостью. Когда мы отпадали от благодати, делались плохими, его любовь не менялась, но она делалась острой болью, которая нас оздоровляла и нас меняла. В то время я о Боге ничего не знал. Это меня поразило и осталось в моей памяти и в моем сердце. Это раскрылось, когда я о Боге узнал… Бог нас любит именно так. Он ликует, и Он умирает на кресте. Острая боль в сердце отца Георгия стала возрождением нашим и возрождением других людей. Многие из нас переменились от того, что не могли вытерпеть, видя его страдания.

Вот в чем, как мне кажется, в простых словах и в масштабе обыкновенной простой жизни заключается жизнь христианина в современном мире.

 

 

 

О церкви


Первое, о чем я хочу сказать, и это мне кажется очень важным: Христос сам лично ничего не написал. Евангелие, которое у нас есть – это память Церкви, память самых ближних Его учеников о том, что они пережили, чему они научились, общаясь со Христом.

Христос не оставил после себя книгу, как оставляли многие другие учителя. Что же Он после себя оставил? Можем ли мы быть уверены в том, что в Евангелии содержится именно то, что Он говорил, чему Он учил, что именно таков был Его образ. Да, можем. Мы можем себе это представить гораздо лучше, чем если бы была у нас книга, которую мы бы читали, и каждый из нас бы вычитывал то, что ему хочется в ней увидеть, как мы постоянно это делаем, читая произведения разных писателей. Мы видим себя в них и воспринимаем книги только в размере своего понимания. Христос книги не оставил, но оставил живое общество, которое называется Церковью и которое Его лично знает. Я говорю: знает, а не только знало. Из столетия в столетие все те, кто стали верующими, так или иначе встретили Христа, могут повторять слова апостола Иоанна, сказанные им в одном из своих посланий: «Мы вам говорим о том, что наши глаза видели, что наши руки осязали, что наши уши слышали».

Мы говорим о том, что для нас абсолютная, несомненная реальность, потому что она – в пределах нашего опыта. И так из столетия в столетие это случается с бесчисленным количеством людей. И нам надо помнить, что Церковь – это общество, которое соединено, как говорится в катехизисе, не только общностью таинств, догматической веры, обрядами. Все это, конечно, есть в Церкви и является как бы составной частью ее, но в Церкви сердцевина другая. Это – встреча, встреча лицом к лицу со Христом. Это может быть потрясающая встреча, она может произойти исподволь, еле-еле заметно, но она всегда должна присутствовать, чтобы человек мог сказать: "я – верующий".

Вера, то есть опыт встречи со Христом, невыразима. Сказать то, что случилось, невозможно. Можно только передать на человеческом языке то, что доступно нашему пониманию, нашему восприятию. Я вам расскажу, что со мной случилось и потом перейду к вопросу о том, как вера может найти себе выражение.

Я родился до первой мировой войны, мой опыт жизни заключает в себе все трагические годы России и заграничную жизнь эмиграции. Обстоятельства были такие, что я церковного или просто христианского учения не слышал. Когда мы очутились в эмиграции, я оказался живущим в закрытой школе. Я выходил из нее только на несколько часов в воскресенье. Тогда было не до того, чтобы меня учить, меня надо было утешить, обрадовать. Поэтому я о Боге никаких понятий не имел. Я знал, что мои родители верят в Бога, но более этого ничего не знал. И так длилось довольно долго. Я поступил мальчиком в русскую молодежную организацию. Там я встретил отца Георгия, о котором упомянул выше, и который передо мной открыл таинство всепобеждающей любви, любви, которая может ликовать, и которая может быть крестной мукой. Я это воспринял тогда только как его личное, непонятное мне свойство. А потом прошли годы. О Боге я слышал, но не интересовался Им. Однажды во время игры ко мне, как и к другим мальчикам лет четырнадцати, подошел наш руководитель и сказал:

– Ребята, мы пригласили священника провести беседу с вами, потому что наступает Страстная седмица. Идите в зал.

Мы все отказались. Я особенно не хотел идти, потому что другие были хоть сколько-то церковные, а я никакого представления об этом не имел. И я ему ответил, что я ни в Бога не верю, ни в священников не верю, и у меня нет никакого желания идти учиться тому, что мне совсем не нужно. Руководитель мой был умным. Он мне не сказал, что "это будет полезно для моей души". Он сказал:

– Ты себе представляешь, что разнесется по Парижу, если никто из вас не пойдет на эту беседу. Я тебя не прошу его слушать: пойди, стань в угол и думай о своем.

Я подумал: "Ну хорошо, из уважения к организации, в которой я проходил обучения, я это могу сделать". Я пошел, сел в угол и собирался думать свои думы, но, к моему несчастью, а может быть к счастью, этот священник говорил слишком громко и мешал мне думать. А то, что он говорил, меня начало возмущать в такой степени, что я стал прислушиваться. Он говорил о Христе. Нас тогда готовили к тому, чтобы с мечом в руках возвратиться и спасать Россию от большевизма: а он плел нам о смирении, о терпении, о скромности, о всех добродетелях, до которых нам никакого дела не было, потому что никакой пользы они не могли принести нашему делу, как нам казалось. Я слушал с возрастающим возмущением. После того, как он кончил свою беседу, я помчался домой и попросил свою мать дать мне ее Евангелие, чтобы проверить… Помню, как я ей сказал:

– Я сам хочу проверить, и если в Евангелии сказано то, что этот батюшка говорил, то я кончу с Богом, кончу со Христом и выкину свой крестильный крест.

Перед тем, как начать читать, я вспомнил, что нам батюшка говорил о существовании четырех Евангелий. Из чего я заключил, что одно из них должно быть короче остальных. И если уж терять время на чтение Евангелия, давай-ка прочту самое короткое.

И тут я попался. Попался не батюшке, а Богу. Я начал читать Евангелие от Марка, которое было предназначено для таких мальчиков, как я, дикарей. Я начал читать, и между первой и третьей главами, которые читались медленно, потому что я не привык к устарелому языку даже русского перевода, я вдруг почувствовал, что по ту сторону стола, за которым я читаю, стоит Живой Христос.Я Его не увидел, я не обонял ничего, я не слышал ничего. Я откинулся на своем стуле, смотрел и убедился в том, что это не видение и не галлюцинация. Это была совершенно простая уверенность, что Он тут стоит. Я тогда подумал: «Если это так, то все, что сказано о Нем, должно быть правда. Если Он умер и теперь живой, значит Он тот, о Котором говорил отец Сергий».

Я начал читать Евангелие уже вразбивку и обнаружил несколько вещей, которые меня тогда особенно поразили. Я привык жизнь рассматривать, как джунгли. Всякий человек был для меня опасностью, врагом. Для того, чтобы выжить в этих «джунглях» ранней эмиграции, надо было окаменеть, стать твердым, непроницаемым. И вдруг я читаю в Евангелии от Матфея о том, что Бог светит Свой свет и на добрых и на злых. Я подумал, что если Он любит добрых и злых, и я хочу быть с Богом, то я должен начать любить не только добрых, которые меня любят, которые ко мне хороши, но и злых, которых я так боюсь, и которых до сих пор я так ненавидел. И я решил: чтобы остаться со Христом, я буду любить людей, что бы мне они ни делали. Пусть они меня хоть кипятком ошпарят, я все равно не откажусь от этой любви. Это было мое первое впечатление.

На следующий день, выйдя на улицу, я смотрел на толпу людей, которые мчались на вокзал (мы тогда жили за городом) и думал: «Бог их всех сотворил. Он всех любит, и я всех буду любить». До конца в скудных словах я не могу этого выразить. Но то, что произошло в моей душе, когда я оказался лицом к лицу со Христом, я никаким образом вам передать не могу.

Что же это значит? По словам апостола Павла, вера – это «уверенность в вещах невидимых». Христа я не видел, но я Его встретил: я абсолютно в этом уверен и сейчас, почти через восемьдесят лет. Мне пришлось выражать свою веру, передавать что-то. Много лет спустя мне в руки попала книга преп. Макария Египетского, где он делает различия между опытом веры и выражением ее на словах. Он говорит: «Представьте себе, что вы лежите в челноке, который несет река или море в темную ночь. Вы лежите, над вами бездонное небо, звезды; светит луна: а вас качает волна. И вы тогда всем существом переживаете это убаюкивание, а потом начинается отлив, и челнок ваш садится на песок. В тот момент вы уже не чувствуете этого убаюкивающего качания челнока. Но в вашем всем существе оно продолжается. Вы знаете, что оно было, и вы все еще чувствуете его в себе».

Это очень важный момент духовной жизни, момент, когда из опыта веры мы можем перейти к ее выражению. Мы можем начать говорить о том, что мы пережили всем телом, всей душой. Все апостолы, все святые, все грешники, которые когда-либо прикоснулись хотя бы до края ризы Христовой, могут сказать: в этот момент что-то со мной случилось, в тот момент я что-то пережил, я что-то почувствовал. Я могу попробовать вам передать косвенно. Мы все умеем говорить, но передать… Неужели человек просто поверит мне или кому-нибудь из вас, если он скажет: вот это со мной случилось. А может, врешь? А может, ты ошибаешься? А может, тебе показалось?

И вот тут мне вспоминается рассказ из Евангелия о том, как Христос является к десяти своим ученикам после своего Воскресения. Иуда уже умер, а Фомы с ними не было. Они встретили Христа и возликовали о том, что Он жив, что смерть над Ним не имела власти, что победа принадлежит Ему. А потом пришел Фома, и они ему начали рассказывать, что они видели воскресшего Христа. Он окинул их взором и ответил: "Если я не вложу пальца в Его раны, не поверю". Почему? Потому что, глядя на них, он увидел, что с ними ничего решительного не случилось. Они ликовали, но они остались теми же самыми учениками, какими были раньше. Преображения он в них не увидел. Это преображение случилось позже, когда они приняли дар Святаго Духа. Он не мог поверить их словам, потому что он не увидел решительной и решающей перемены. Но если человек увидит какой-то свет, то он поверит нашему слову. Если он, глядя на нас, увидит, что мы не такие, как все люди, что из нас льется свет вечной жизни, тогда он поверит нам.

Один святой говорил, что разница между неверующими и верующими такая же колоссальная, как разница, существующая между изваянием, статуей и живым человеком. Статуя может быть прекрасна, она может быть прекрасней всякого человека, но она навсегда остается деревом или камнем. А человек может быть и невзрачным, но в нем есть что-то, что может сиять Божественным светом. И вот в этом сущность Церкви, которая может открыться в личности каждого человека по мере его приближения ко Христу, приобщения ко Христу, принятию Святаго Духа.

Это может возникнуть и у неверующего человека. Чуждый веры в Бога человек тоже является человеком в полном смысле слова. Этот человек, как сухие дрова, ждет момента, когда искра падет, и он сам загорится. Это не тот человек, который обесчеловечен своим неверием. Это тот человек, который не нашел еще полноты жизни. И нам, верующим, нам, которые встретили Бога и Христа надлежит таким светом сиять, излучать такой свет, не обязательно слепящий. Он может быть тихим светом малой свечки, который составил бы существо Церкви, ее настоящую природу.

Чрез это Церковь в сознании людей неверующих становится тем, чем она по существу и является – Телом Христовым, то есть сохранением через тысячелетия и века воплощенного присутствия Бога, Плотию Сына Божия, которая преподается нам в таинствах, и присутствием Святаго Духа.

Церковь – это явление Христа, это явление Святого Духа, это явление вечной жизни. Церковь – это место, где Бог и человек соединены воедино; это место, где Бог может встретить чуждого до сих пор к ему человека. Это само чудо этой встречи.

 

 

О таинствах церкви


Для того, чтобы понять значение церковных таинств, надо углубиться в понимание самой Церкви. Церковь – это Богочеловеческое общество, где полнота Божества присутствует так же, как полнота человечества. Вместе с этим, она является человеческим обществом на пути ко спасению. Это я хочу пояснить.

Божественная природа Церкви определяется тем, что первым ее членом является Господь наш Иисус Христос. В нем полнота Божества обитает телесно, со слов Священного Писания. Благодаря тому, что Христос присутствует полнотой своего человечества и полнотой своего Божества в Церкви, Церковь соединена неразлучно и с Богом Отцом и со Святым Духом, который послан в нее и ей в день Пятидесятницы. Чье присутствие продолжает действовать в каждом члене Церкви. Человечество же в Церкви присутствует в двух видах. С одной стороны, совершенное человечество, каким мы его видим во Христе; с другой стороны, несовершенное человечество, каким является каждый из нас в отдельности, так и мы все вместе. Следовательно, о Церкви можно сказать, что она – Богочеловеческое общество, но человеческий элемент в ней непрост.

С одной стороны, явлена полнота того, чем может и должен быть человек, и, с другой стороны, неполнота того, чем человек является в данное время. Можно сказать словами отца Георгия Флоровского, одного из самых великих богословов нашего времени, что Церковь одновременно и «дома», и «на пути». С одной стороны, прибавить к тому, что представляет собой Церковь, ничего нельзя, а с другой стороны, каждый из нас должен себя перерасти благодатью Святаго Духа и входить в течение всей жизни все глубже и глубже в полноту церковную. И это не может совершиться только человеческой волей, даже самой доброй волей. Мы можем жаждать, мы можем томиться по Богу, мы можем делать все, что нам доступно, чтобы вырваться из нашего греховного состояния к Богу. Но до конца своими силами совершить это мы не можем.

Подобное происходит и в человеческих отношениях: можно любить человека всем сердцем, всем существом, но без ответной любви соединение двух не может совершиться. Конечно, Бог нас любит. Он нас любил и раньше, прежде, чем мы его познали, чем мы себе представляли, кто Он таков и каков Он. Апостол Павел нам говорит о том, как изумительно, непонятно то, что Бог мог свою жизнь отдать за нас, когда мы были Ему еще врагами. Он говорит, что за друга своего мало кто жизнь свою положит, а за врагов…

И вот Христос нас так полюбил. Бог во Христе такую любовь проявил к нам.

И вот, чтобы мы могли совершить то, к чему мы призваны, Господь учредил таинства.

Что такое таинство? Таинство – это такое Божественное действие, которое нас приобщает к тому, что является полнотой нашей и тварной, и благодатной природы. С одной стороны, мы перестали быть тем творением, которое задумал и сотворил Бог: невинным, чистым, открытым Богу до конца, без тени. С другой стороны, мы призваны эту меру перерасти. Поэтому таинства изумительным образом употребляют вещество тварного мира, чтобы нас приобщить к тайне Божества. Каким же образом тварное вещество может нас приобщить к тому, что мы сами не можем совершить?

Дело в том, что тварь порабощена грехом или, вернее, поражена несовершенством, человеческим грехом. Но тварь остается безгрешной, поэтому Бог может все тварное освятить полнотою Своего присутствия и благодати и передать этот дар благодати и Богоприсутствия через тварь нам. Когда Бог стал человеком, Он приобщился ко всему веществу вселенной, потому что вещество вселенной могло Его принять, оно никогда Ему не изменяло, никогда не восставало против Него. В таинствах Господь Иисус Христос берет хлеб, берет вино, берет воду (при крещении), берет масло (при елеосвящении), каждое вещество соединяет с Собой, чтобы вещество, передаваемое нам, могло освятить нас. В водах крещения мы очищаемся от нашего греха силой освященных вод. В даре Святых Тайн мы приобщаемся Телу и Крови Христовым. Хлеб и вино могут приобщить к Богу непосредственно даром Божиим, тогда как мы сами своей волей этого сделать не можем. Таинство является действием Божиим.

Совершителем всякого таинства является сам Господь Иисус Христос и Дух Святой. Человек никакими своими силами, даже при рукоположении в священство, даже при посвящении в епископство, не получает власть над тварным миром, чтобы взять просто хлеб земли и сделать его Телом Христовым или взять чашу вина и сделать его Кровию Христовой. Это может совершить только Сам Господь Иисус Христос. В этом отношении, единственный тайносовершитель – это Бог.

Какова же роль священника? Нужен ли он для чего-либо? Да, он нужен. Для того, чтобы совершилось чудо, нужно сотрудничество человека, нужна добрая его воля, нужна его вера, нужна его открытость, нужен его дар самого себя. Священник – это человек, которого Бог ставит на такой грани, где только сам Иисус Христос по праву может стоять. Это одно из самых потрясающих переживаний в жизни, когда человек, поставляемый в диаконы и потом в священника, проходит в первый раз грань Святых Врат. До этого он входил в алтарь боковыми вратами, теперь он входит через Царские Врата, через которые только Царь Славы может по достоинству и по праву вступить. В этот момент рукоположения священника я всегда его останавливаю:

– Ты понимаешь, что сейчас совершается? Ты сейчас пройдешь грань, которую только Христос может по праву пройти. И ты можешь пройти эту грань, если ты так соединен со Христом, что Его смерть, Его мертвость по отношению к греху, становится твоей; Его жизнь становится тоже твоей…

Только тогда человек может пройти эту грань и будет участвовать в таинствах. Да, Он участвует как икона. Он глас Божий, Он глас народа. Он кричит Богу от имени всей твари и всего собравшегося народа:

– Господи, приди! Господи, соверши над нами неповторимое таинство, соедини нас с Самим Собой, очисти нас от греха, приобщи нас к Твоей святости…

И в ответ на это Дух Святой сходит на воды крещения, на хлеб и на вино причащения, на елей елеопомазания. Это мы должны помнить, это должен помнить каждый священник, потому что он стоит во имя всего народа, являясь как бы частью этого народа, который требует спасения. Он стоит, произнося слова, которые только Христос может произнести, которые только Он может изречь над хлебом, над вином, над водами крещения и т. д. Таинство является действием Божиим, оно приобщает нас к Божественной тайне и к тайне нашего истинного человечества. В тайне крещения мы становимся постепенно теми людьми, которыми мы призваны стать, и возрастаем в этом отношении постоянно, очищаемся от греха, который нас отделяет от Бога; делаемся чистыми по подобию первых людей в момент когда они были сотворены. Мы перерастаем эту меру приобщенностью ко Христу, который присоединяет нас к Своей человечности, человечности совершенной, и в ней приобщает нас к Своему Божеству.

Хотелось бы остановиться на тайне крещения отдельно, потому что из всех событий, описанных в Евангелии, тайна крещения нам понятна более других. Есть как бы три момента в тайне крещения. Первое крещение – это крещение Иоанново. Иоанн Креститель звал к себе народ и говорил: «Покайтесь, то есть отрекитесь от всего того, что вас делает противниками Бога или чуждыми Богу. Отрекитесь от всего греховного, от всей нечистоты, от всей неправды, от всей своей порабощенности злу. И для того, чтобы показать эту свою готовность, погрузитесь в эту воду, как бы омыв с себя всю нечистоту».

Я помню, один пастырь мне говорил, как он понимает таинство крещения. Он говорил, что Христос погружается в воды, которые отяжелели всем грехом человечества, отяжелели смертностью, которую за собой влечет грех. Он, погружаясь в эти воды, погружается в смертность, принимая на Себя не грех, но все последствия греха. Он говорил, что это подобно погружению чистого льна в красильню. Лен, конечно, не меняется по существу, но становится окрашенным кровью. Да! Это то, что совершается крещением Христовым, которое необходимо, неизбежно связано с крещением Иоанновым. В крещении покаяния эти воды как бы заполняются смертностью человеческой, принимаются Христом на Себя, как смерть всего человечества, которую Он понесет до креста. Когда мы погружаемся в воды крещения, мы погружаемся в воды, из которых Христос извлек всю смертность, всю нечистоту; которые прикоснулись к чистоте, к святости самого Христа; которые преисполнены огнем Божества, сжигающего смертность, приняв ее на Себя. Когда мы приходим креститься, мы должны помнить, что мы погружаемся в воды, которые являются символом смерти и воскресения.

Если человека погрузить с головой в воду, то это для него смерть. Когда нас погружают с головой в крестильные воды, мы должны это ощутить как момент, когда смерть пришла к нам, если только мы не будем вызваны из этой стихии смерти голосом Божиим. И следующее действие: мы восходим, выходим из этих вод, что является символом нашего воскресения. Мы выходим и в первый раз не дышим; мы дышим по-новому. Мы очищены от нашего первородного греха – отречения от Бога, чуждости к Богу. Мы входим в область новой жизни. Теперь мы становимся Христовыми. Мы несем в себе чистоту, святость Христа вместе с Его вечной жизнью, которая нам дана. Что это значит? Апостол Павел об этом говорит так: «Раньше, перед крещением мы оскверняли только себя самих; а после крещения, когда мы оскверняем нашу плоть и нашу душу, мы оскверняем Самого Христа». Он трагически об этом говорит, когда взывает к верующим: «Неужели мы возьмем члены тела Христова, то есть наши члены: руки, ноги, все тело и отдадим все это в осквернение блуднице?»

Это не обязательно блудный грех, а все то, что является блудом по отношению к Богу: действие, мысли, чувства, желания, поступки, которые никак не совместимы с нашим единством со Христом. Вот в этом трагическое значение крещения, в этом предельное его значение. В крещении мы делаемся Телом Христовым, и все то, что мы совершаем над своим телом, над своей душой, над своей жизнью, мы совершаем, как богоубийцы или люди, вторично отрекающиеся от Христа после того, как стали едины с Ним. Это очень большая ответственность. И только погрузившись в эти воды и приняв единство со Христом, мы можем идти дальше от крещения к дару Святого Духа, который нам дается немедленно, как он был дан Христом, когда тот вышел из вод иорданских. И мы можем идти к Царским Вратам, через которые мы еще не пройдем, но из которых к нам выйдет Христос, приобщая нас к Телу Своему и к Крови Своей. В этом сущность и всех других таинств.

 

 

О покаянии


В чем заключается покаяние? Человек, который отвернулся от Бога или жил собой, вдруг или постепенно понимает, что его жизнь не может быть полной в том виде, в каком он ее переживает. Покаяние заключается в том, чтобы обернуться лицом к Богу. Этот момент изначальный и решительный. Когда мы вдруг меняем курс, и вместо того, чтобы стоять спиной или боком по отношению к Богу, по отношению к правде, по отношению к своему призванию, мы уже сделали первое движение, мы обратились к Богу. Мы еще не покаялись в том смысле, что мы не изменились; но, чтобы это случилось, мы должны что-то пережить, потому что мы не отвращаемся от себя и не обращаемся к Богу просто так, как нам вздумается. Бывает: человек живет себе спокойно, ничего с ним не происходит особенного. Он как бы «пасется» на поле жизни, щиплет траву, не думает, что над ним небо бездонное, не думает ни о какой опасности, ему жить хорошо. И вдруг что-то случается и обращает его внимание на то, что все не так просто. Это происходит у всех людей по-разному.

Бывает так, что человек совершает тот или другой, как будто незначительный, поступок и вдруг видит его последствия. Я помню одного мальчика, который размахивал перед своей сестренкой кинжалом. Размахивая этим кинжалом, он ее ослепил. В тот момент он вдруг понял, что бездумно, безответственно играть таким предметом, как кинжал. Эта женщина оставалась слепа на один глаз в течение всей своей жизни, но ее брат этого никогда не мог забыть. Он помнил об этом не в том смысле, что боялся прикоснуться к кинжалу или к перочинному ножу, он знал, что самые незначительные действия могут иметь окончательно трагическое значение. Иногда мысль, которая нас приводит к покаянию, бывает не так трагична, мы слышим вдруг то, что о нас думают люди. Мы представляем себя всегда в хорошем виде. Когда нас критикуют, у нас появляется тенденция думать, что человек, который нас не видит такими прекрасными, какими мы себя видим, ошибается. Но вот мы услышали еще несколько мнений других людей о самих себе. Мы думали, что мы герои, а все думают, что мы трусы. Мы думали, что мы безукоризненно правдивы, а люди думают, что мы лукавы и т. д. Если мы остановим внимание на этом, мы уже ставим перед собой вопрос: кто я? каково мое призвание в жизни? Я не говорю о ремесленном призвании, а о том, каким человеком я могу стать. Неужели я удовлетворен тем, кем я являюсь, не могу ли я себя перерасти, стать лучше?

Случается, что обращает мое внимание на себя самого не голос одного или другого нашего знакомого, а чтение Евангелия. Я читаю Евангелие и вижу, каков может быть человек. Я вижу образ Христов во всей его красоте или, во всяком случае, в той мере красоты, какую я способен увидеть. Я начинаю себя сравнивать. Я начинаю обращаться не на себя самого, а на другое: или на образ Христа, или на то, что обо мне думают люди: и начинается суд над собой. В момент, когда начинается суд, начинается и покаяние. Это еще не полнота покаяния, потому что произвести над собой качественный суд – это не значит быть в душу раненным тем, что я совершил, и чем я являюсь.

Иногда мы сознаем головой, что мы плохи и в том и в другом отношении должны быть иными, а чувством мы этого не можем пережить. Мне вспоминается один случай. Много лет назад (еще в 20-х годах) был съезд русского студенческого христианского движения. На этом съезде присутствовал один замечательный священник – отец Александр Ельчанинов, писания которого сейчас переизданы в России. К нему пришел на исповедь офицер и сказал:

– Я могу вам выложить всю неправду моей жизни, но я только ее головой сознаю. Мое сердце остается совершенно нетронутым. Мне все равно. Головой я понимаю, что это все зло, а душой никак не отзываюсь: ни болью, ни стыдом.

И отец Александр сказал потрясающую вещь:

– Не исповедуйтесь мне. Это будет совершенно напрасное дело. Завтра, перед тем как я буду служить литургию, вы выйдите к Царским Вратам. И когда все соберутся, вы скажите то, что вы только что сказали мне, и исповедуетесь перед всем собравшимся съездом.

Офицер на это согласился, потому что он чувствовал себя мертвецом; он чувствовал, что в нем жизни нет, что у него только память и голова, а сердце мертво, и жизнь в нем погасла. Он вышел от священника с чувством ужаса. Офицер думал, что начни он сейчас говорить, и весь съезд от него отвернется. Все с ужасом посмотрят на него и подумают: «Мы считали его порядочным человеком, а какой он негодяй, он не только негодяй, но и мертвец перед Богом». Но он пересилил свой страх и ужас, встал и начал говорить. И случилось для него самое неожиданное. В момент, когда он сказал, зачем он встал перед Царскими Вратами, весь съезд обратился к нему сострадательной любовью. Он почувствовал, что все ему открылись, что все открыли объятия своего сердца, что все с ужасом думают о том, как ему больно, как ему страшно. Он разрыдался и в слезах произнес свою исповедь; и для него началась новая жизнь.

И вот тут мы касаемся очень важного момента, именно покаяния. Покаяние заключается не столько в том, чтобы хладнокровно увидеть в себе грех и принести его Богу на исповеди, сколько в том, что нас что-то так ударило в душу, что вырвались из наших глаз и из нашего сердца слезы. Св. Варсонофий Великий говорит, что слезы истинного покаяния могут нас очистить так, что даже отпадет необходимость идти на исповедь: если нас Бог простил, то человеку нечего больше прощать.

Есть интересная мысль у ученика преп. Симеона Нового Богослова, преп. Никиты Стифата, где он говорит, что слезы истинного покаяния могут человеку вернуть даже потерянную телесную девственность. Покаяние должно быть именно такое.

Но мы не можем так каяться постоянно. Это нам не под силу. Что же нам делать? Вы, наверно, читали о том, как совершаются раскопки древних городов или памятников. Приходит археолог и начинает скрести землю. Сначала он видит обыкновенную почву, но постепенно начинает различать какие-то очертания того, что давным-давно легло под землю. Это уже первое видение. Когда мы в себе видим самым зачаточным образом что-либо, что недостойно ни нас самих, ни той любви и уважения, которыми мы окружены, ни той любви, которую Бог нам проявляет – это уже начало нашего прозрения. Мы можем пойти на исповедь и сказать, что под почвой, может быть, очень глубоко лежит мир греха, но я узнал на поверхности кое-что о нем. Я хотел бы это принести Богу и сказать:

– Я это увидел! Ты мне помог это увидеть. Господи! И я отрекаюсь от этого зла. Я пока еще не умею каяться, но я знаю, что это несовместимо ни с моей дружбой с Тобой, ни с тем отношением, моих близких которым я окружен, ни с тем, чем я хочу быть.

Есть старая средневековая разрешительная молитва, которая заканчивается словами: «И да простит тебе Господь все грехи, в которых ты истинно раскаялся». Не то, что ты просто рассказал, а то, перед чем ты содрогнулся душой, что тебя охватило ужасом. Эти грехи тебе прощаются. Остальное является твоей новой задачей. Ты должен дальше и дальше, глубже и глубже уходить в себя, в эти раскопки, и начать находить то, что недостойно ни тебя, ни Бога, ни того, что о тебе думают люди. Исповедь, таким образом, делается частью прогрессивного, постепенно углубляющегося покаяния. Постепенно раскрываются перед тобой новые глубины. Вы тогда скажете:

– В чем же заключается жизнь? В том, чтобы уходить в эти глубины и видеть в себе только зло, зло, зло?.. Уходить во тьму? С этим нельзя жить!

Да, с этим нельзя жить. Но тьму разгоняет свет. Если мы видим в себе что-нибудь умное – это значит, что свет проник в новую глубину нашей жизни. Я хочу привести пример, который я привожу детям.

Ко мне приходит ребенок и говорит:

– Я всматриваюсь во все зло, которое во мне есть, и не умею его искоренить, вырвать из себя.

Я его спрашиваю:

– А скажи: когда ты входишь в темную комнату, неужели ты машешь в ней белым полотенцем в надежде, что тьма разойдется, рассеется?

– Нет. Конечно, нет!

– А что ты делаешь?

– Я открываю ставни, я открываю занавески, я открываю окна.

– Вот именно! Ты проливаешь свет туда, где была тьма. Так же и тут. Если ты хочешь по-настоящему каяться, исповедоваться поистине и меняться, тебе не надо сосредотачиваться только на том, что в тебе плохо. Тебе нужно впустить в себя свет. А для этого нужно обратить внимание на то, что у тебя уже есть светлого. И во имя этого света бороться со всей тьмой, которая в тебе есть.

– Да, но как это сделать? Неужели я буду о себе думать, что вот я такой хороший в том или другом отношении?

– Нет. Читай Евангелие и отмечай в нем те места, которые ударяют тебя в душу, от которых трепетно делается сердце, от которых ум светлеет, которые подстегивают твою волю к желанию новой жизни. И знай, что в этом слове, в этом образе, в этой заповеди, в этом примере Христа ты нашел себе искорку Божественного света. И оскверненная, потемневшая икона, которой ты являешься, просветлела. Ты уже немного становишься похожим на Христа, в тебе понемногу начинает проявляться образ Божий. А если так, то запомни это. Если ты будешь грешить, то будешь осквернять святыню, которая в тебе уже есть, уже живет, уже действует, уже растет. Ты будешь тушить в себе образ Божий, тушить свет или окружать его тьмой. Этого ты не делай. Если ты будешь верен тем искрам света, которые в тебе уже есть, то постепенно тьма вокруг тебя будет рассеиваться. Во-первых, там, где свет, тьма уже рассеяна. Во-вторых, когда ты обнаружишь в себе какую-то область света, чистоты, правды; когда смотришь на себя и думаешь, что ты на самом деле настоящий человек, тогда можешь начинать бороться с тем, что наступает на тебя подобно врагам, наступающим на город, затемняя этот свет в тебе. Вот ты уже научился почитать чистоту, и вдруг к тебе подымается грязь мыслей, телесных желаний, чувств, чувствительности. В этот момент ты себе можешь сказать: нет, я обнаружил в себе искорку целомудрия, искорку чистоты, желание кого-то полюбить без того, чтобы этого человека осквернять даже мыслью, не говоря уже о прикосновении. Эти мысли я допустить в себе не могу, не стану, буду бороться против них. Для этого я обращусь ко Христу и буду кричать Ему: "Господи, очисти! Господи, спаси! Господи, помоги!" И Господь поможет.

Но Он не поможет тебе, прежде чем ты сам не поборешься. Есть рассказ в жизнеописании преп. Антония Великого, как он отчаянно боролся с искушением. Боролся так, что, наконец, в изнеможении упал на землю и лежал без сил. Вдруг перед ним явился Христос, и, не имея сил подняться к Нему, Антоний Ему говорит: "Господи, где же Ты был, когда я так отчаянно боролся?" Христос ему ответил: "Я стоял невидимо рядом с тобой, готовый вступить в бой, если бы ты только сдался. Но ты не сдался, и ты победил".

И вот я думаю, что каждый из нас может научиться каяться и приходить на исповедь всякий раз с новой победой и с новым видением того поля битвы, которое перед ним раскрывается все шире и глубже. И мы можем получить прощение наших грехов от Христа, прощение того, что мы уже начали в себе побеждать, и благодать – новую силу, чтобы победить то, что мы еще не победили.

 

 

Об исповеди


Выше я говорил о покаянии и только коснулся вопроса исповеди. Но исповедь настолько важный вопрос, что я хочу на нем остановиться подробнее. Исповедь бывает двоякая: бывает личная, частная, исповедь, когда человек подходит к священнику и открывает в его присутствии свою душу Богу; бывает общая исповедь, когда люди сходятся большой или малой толпой, и священник произносит за всех, включая и себя самого, исповедь.

Я хочу остановиться на частной исповеди и обратить ваше внимание на следующее: человек исповедуется Богу. В поучении, которое священник произносит перед исповедью каждого человека, говорится: «Се чадо, Христос невидимо стоит перед тобою, приемля исповедание твое. Я же только свидетель». И это надо помнить, потому что мы исповедуемся не священнику, и не он является нашим судьей. Я бы сказал больше: даже Христос не является в этот момент нашим Судьей, а является сострадающим нашим Спасителем. Это очень, очень важно.

Когда мы приходим на исповедь, мы находимся в присутствии свидетеля. Но что это за свидетель? Какова его роль? Свидетели бывают различные. Вот случилась авария на дороге. Какой-то человек стоял при дороге и увидел, что случилось. Его спрашивают: "Что произошло?" Ему совершенно все равно, кто прав, кто виноват. Он просто говорит, что он видел своими глазами. Есть другой род свидетеля. На суде один свидетельствует против подсудимого, а другой свидетельствует в его пользу. Так и священник. Он стоит перед Христом и говорит:

– Господи, прими его, потому что он к Тебе пришел в покаянии. Прими его. Если мне его жалко, то, конечно, и Тебе его жалко, даже больше, чем мне. Я его спасти не могу. Я могу с ним чем-то поделиться, в чем-то помочь, но Ты можешь его преобразить.

Есть третий род свидетеля. Во время заключения брака самого близкого человека приглашают быть свидетелем. Им является тот, который в Евангелии назван другом жениха. Можно было бы сказать, что в нашей практике он также и друг невесты. Человек, близкий жениху и невесте, может разделить с ними самым полным образом радость преображающей встречи, соединяющей чудо. Священник занимает именно такое положение. Он друг жениха. Он друг Христов, который кающегося приводит к жениху – Христу. Он тот, кто так глубоко связан любовью с кающимся, что готов с ним разделить его трагедию и привести ко спасению. Под трагедией я подразумеваю что-то очень, очень серьезное. Мне вспоминается один подвижник, которого однажды спросили:

– Каким это образом бывает, что каждый человек, который к тебе приходит и рассказывает о своем житье-бытье, даже без чувства покаяния и сожаления, вдруг становится охвачен ужасом перед тем, каким он является грешником? Он начинает каяться, исповедоваться, плакать и меняться.

Этот подвижник сказал замечательную вещь:

– Когда человек ко мне приходит со своим грехом, я этот грех воспринимаю как свой, потому что этот человек и я – едины. И те грехи, которые он совершил действием, я непременно совершил мыслью или желанием, или поползновением. И поэтому я переживаю его исповедь, как свою собственную. Я иду ступенькой за ступенькой в глубины его мрака. Когда я дохожу до самой глубины, я связываю его душу со своей и каюсь всеми силами своей души в грехах, которые он исповедует и которые я признаю за свои. Он тогда становится охвачен моим покаянием и не может не каяться. Он выходит освобожденным, а я по-новому каюсь в своих грехах, потому что мы с ним едины сострадательной любовью.

Это предельный пример того, как священник может подойти к покаянию любого человека, как он может быть другом Жениха, как он может быть тем, кто приводит кающегося ко спасению. Священник для этого должен научиться сострадать, научиться чувствовать и сознавать себя единым с кающимся. Произнося слова разрешительной молитвы, он предваряет их поучением, что тоже требует честности и внимания.

Иногда бывает, что во время исповеди священнику явно, как бы от Бога, от Духа Святого открывается то, что он должен сказать кающемуся. Ему может показаться, что это не относится к делу, но он должен послушаться этого голоса Божия и произнести эти слова, сказать то, что Бог положил ему на душу, на сердце и на ум. Если он так поступит даже в тот момент, когда это как будто не относится к исповеди, которую принес кающийся, он скажет то, что кающемуся нужно. Иногда у священника нет чувства, что его слова – от Бога. У апостола Павла это тоже было. В своих посланиях он не единожды об этом рассказывает: «Это я вам говорю именем Божиим, именем Христовым, а это – я вам говорю от себя. Это не отсебятина, это то, что я познал из своего личного опыта, и я с тобой поделюсь этим опытом, опытом моей греховности, моего покаяния и того, чему меня научили другие люди, которые чище и достойнее меня». А бывает так, что и этого священник не может сказать. Тогда он может сказать то, что он вычитал у святых отцов или вычитал во Священном Писании. Он может тебе это предложить, ты это прими во внимание, задумайся, и, может быть, через эти слова Божественного Писания тебе Бог скажет то, что он не мог сказать.

А иногда честный священник должен сказать следующее:

– Я всей душой болел с тобой во время твоей исповеди, но сказать тебе на нее ничего не могу.

У нас есть пример этого в лице св. Амвросия Оптинского, которому два раза приходили люди и открывали свою душу, свою нужду, и который три дня их держал без ответа. Когда на третий день в обоих случаях (это были различные случаи, они не вместе приходили) к нему пришли за советом, он сказал:

– Что я могу ответить? Три дня я молил Божию Матерь меня просветить и дать мне ответ. Она молчит. Как же я могу говорить без Ее благодати?

В частной, личной, исповеди человек должен придти и свою душу изливать. Не смотреть в книжку и не повторять слова других. Он должен поставить перед собой вопрос: если бы я стал перед лицом Христа Спасителя и перед лицом всех людей, которые меня знают, что бы явилось предметом стыда для меня, что я не мог открыть с готовностью перед всеми, потому что слишком было бы страшно от того, что меня увидят таким, каким я себя вижу? Вот в чем надо исповедоваться. Поставь себе вопрос: если моя жена, мои дети, самый мой близкий друг, мои сослуживцы знали бы обо мне то или другое, было бы мне стыдно или нет? Если стыдно – исповедуй. Если то или другое было бы мне стыдно открыть Богу, Который и без того это знает, но от Которого я стараюсь это спрятать, мне было бы страшно? Было бы страшно. Открой это Богу, потому что в тот момент, когда ты это откроешь, все, что ставится в свет, делается светом. Тогда ты можешь исповедоваться и произносить свою исповедь, а не трафаретную, чужую, пустую, бессмысленную.

Особенно, когда речь идет о детях, надо помнить, что детям нельзя навязывать исповедь, которая не является их исповедью. Им нельзя говорить: "Ты запомни, что ты меня рассердил таким-то образом, что ты поступил неправо таким-то образом, вот покайся в этом". Надо дать ребенку стать перед Богом, как перед другом, и с ним поделиться всей своей жизнью и душой, своей болью о родителях, даже тем, как он ее иногда тяжело переживает.

Я коротко скажу об общей исповеди. Общая исповедь может произноситься по-разному. Обыкновенно она произносится так: собирается народ, священник говорит какую-нибудь вступительную проповедь и затем, как по книге, произносит наибольшее число грехов, которое он ожидает услышать от присутствующих. Эти грехи могут быть формальными, например: невычитывание утренних и вечерних молитв, невычитывание канонов, несоблюдение поста. Это все формально. Это неформально в том смысле, что перечисленные грехи могут быть реальными для каких-то людей, может быть, даже для священника. Но это не обязательно реальные грехи данных людей. Реальные грехи бывают иными.

Я вам расскажу, как я провожу общую исповедь. Она у нас происходит четыре раза в году. Перед общей исповедью я произвожу две беседы, которые направлены на понимание того, чем является исповедь, чем является грех, чем является Божия правда, чем является жизнь во Христе. Каждая из этих бесед длится три четверти часа. Все собравшиеся сначала сидят, слушают, затем наступает получасовое молчание, в течение которого каждый должен продумать то, что он слышал; продумать свою греховность; посмотреть на свою душу.

А потом бывает общая исповедь: мы собираемся в середине церкви, я надеваю епитрахиль, перед нами Евангелие, и обыкновенно я читаю покаянный канон Господу Иисусу Христу. Под влиянием этого канона я произношу вслух свою собственную исповедь не о формальностях, а о том, в чем меня попрекает моя совесть, и что открывает передо мной читаемый мной канон. Каждый раз исповедь бывает разная, потому что слова этого канона всякий раз меня обличают по иному, в другом. Я каюсь перед всеми людьми, называю вещи своими именами не для того, чтобы они меня потом упрекали конкретно в том или ином грехе, а чтобы каждый грех был раскрыт перед ними как мой собственный. Если я не чувствую, произнося эту исповедь, что я истинно кающийся, то и это произношу в качестве исповеди. «Прости меня. Господи. Вот я произнес эти слова, но они до моей души не дошли».

Эта испбведь обыкновенно длится три четверти часа, или полчаса, или сорок минут в зависимости от того, что я могу поисповедовать перед людьми. Одновременно со мной люди исповедуются молча, а иногда как бы вслух говорят: «Да, Господи. Прости меня, Господи. И я в этом виноват». Это является моей личной исповедью, и, к сожалению, я настолько греховен и настолько похож на каждого, находящегося при этом действии, что мои слова раскрывают перед людьми их собственную греховность. После этого мы молимся: читаем часть покаянного канона; читаем молитвы перед Святым Причащением: не все, а избранные, которые относятся к тому, о чем я говорил, и как я исповедовался. Затем все встают на колени, и я произношу общую разрешительную молитву, чтобы каждый, кто считает нужным подойти и отдельно рассказать о том или другом грехе, мог бы это свободно сделать. Я на опыте знаю, что такая исповедь учит людей произносить частную исповедь. Я знаю многих людей, которые мне говорили, что они не знают, с чем придти на исповедь, что они согрешили против множества заповедей Христовых, сделали очень много дурного, но не могут собрать это в покаянную исповедь. А после такой исповеди, общей, люди приходят ко мне и говорят, что они теперь знают, как надо исповедовать свою собственную душу, что они этому научились, опираясь на молитвы Церкви, на покаянный канон, на то, как я сам в их присутствии исповедовал свою душу, и на чувства других людей, которые эту же самую исповедь воспринимали как свою. Поэтому после общей разрешительной молитвы люди, которые считают, что они должны что-то частным образом, отдельно поисповедовать, подходят и исповедуют. Я думаю, что это очень важно: общая исповедь становится уроком того, как исповедоваться лично.

Ко мне иногда приходят люди, которые вычитывают мне длинный список грехов, какие я уже знаю, потому что у меня те же самые списки есть. Я их останавливаю.

– Ты не свои исповедуешь грехи, – говорю я им, – ты исповедуешь грехи, которые можно найти в номоканоне или в молитвенниках. Мне нужна твоя исповедь, вернее, Христу нужно твое личноепокаяние, а не общее трафаретное покаяние. Ты не чувствуешь, что ты осужден Богом на вечную муку из-за того, что ты не вычитывал вечерних молитв или не читал канона, или не постился.

Иногда бывает так: человек старается поститься, потом срывается и чувствует, что он осквернил весь свой пост и ничего не остается от его подвига. На самом деле все совершенно не так. Бог иными глазами на него смотрит. Это я могу разъяснить одним примером из своей собственной жизни. Когда я был доктором, то занимался с одной очень бедной русской семьей. Денег я у нее не брал, потому что никаких денег не было. Но как-то в конце Великого поста, в течение которого я постился, если можно так сказать, зверски, т. е. не нарушая никаких уставных правил, меня пригласили на обед. И оказалось, что в течение всего поста они собирали гроши для того, чтобы купить маленького цыпленка и меня угостить. Я на этого цыпленка посмотрел и увидел в нем конец своего постного подвига. Я, конечно, съел кусок цыпленка, я не мог их оскорбить. Я пошел к своему духовному отцу и рассказал ему о том, какое со мной случилось горе, о том, что я в течение всего поста постился, можно сказать, совершенно, а сейчас, на страстной седмице, я съел кусок курицы. Отец Афанасий на меня посмотрел и сказал:

– Знаешь что? Если бы Бог на тебя посмотрел и увидел бы, что у тебя нет никаких грехов и кусочек курицы тебя может осквернить, Он тебя от нее защитил бы. Но Он посмотрел на тебя и увидел, что в тебе столько греховности, что никакая курица тебя еще больше осквернить не может.

Я думаю, что многие из нас могут запомнить этот пример, чтобы не держаться устава слепо, а быть прежде всего честными людьми. Да, я съел кусочек этой курицы, но я его съел для того, чтобы не огорчить людей. Я ее съел не как скверну какую-то, а как дар человеческой любви. Я помню место в книгах отца Александра Шмемана, где он говорит, что все на свете есть не что иное как Божия любовь. И даже пища, какую мы вкушаем, является Божественной любовью, которая стала съедобной…

 

 

О молитве


Церковь является местом встречи, соединением Бога с человеком и одновременно самым чудом этого соединения. В связи с этим справедливо будет сказать, что существуют три элемента в жизни верующего и Церкви в целом, которые абсолютно необходимы. Первое – это, конечно, действие Божие, которое нас с Ним соединяет. Я здесь имею в виду не воплощение, а именно таинства, те действия Господни, которые совершаются Им над нами, но не без нас, поскольку с нашей требуется стороны открытость, вера, жажда встречи с Богом. С другой стороны, дары Божий предлагаются, но мы должны бороться за то, чтобы эти дары стали не только нашим достоянием, но и пронизали бы нас до предела наших глубин. И если мы хотим быть членами Церкви, учениками Христа, то вступает в силу момент верности. А верность – это постоянный подвиг, постоянная борьба с самим собой, со грехом, со всеми силами зла, которые встречаются нам в жизни. Наконец, на основании этой борьбы и на основании этого дара Божия в таинствах совершается встреча совсем иного рода, – постоянная, все углубляющаяся, происходящая в молитве. И вот об этой молитве мне хочется кое-что сказать.

Мы часто думаем о молитве в уставных или формальных категориях. Часто приходят люди на исповедь и говорят, что они не выполняли своего молитвенного правила и тех или иных молитвенных действий. Но молитва не только в этом. Самая сущность молитвы – это наша устремленность к Богу, устремленность к тому, чтобы встретить Его лицом к лицу. В конечном итоге, молитва – это предстояние перед Богом, которое начинается со слов и затем возрастает, углубляется до созерцательного молчания.

Я читал об одном западном подвижнике, который был приходским священником малой церкви во Франции. Как-то он пришел в церковь и увидел там одного старика, который сидел молча и смотрел перед собой. Священник обратился к нему с вопросом:

– Дедушка, что же ты часами здесь делаешь? губами ты не шевелишь, пальцы твои не бегают по четкам. Что ты делаешь здесь?

Старик посмотрел на него и тихо ответил:

– Я на Него гляжу. Он глядит на меня, и мы так счастливы друг с другом.

Это была подлинная встреча в глубинах молчания.

Я вспоминаю другого человека, неизвестного миру, моего духовного отца – отца Афанасия Нечаева. Перед своей смертью он написал мне письмо, в котором говорил, что он познал тайну созерцательного молчания и теперь может умереть. И по истечении трех дней он умер.

Самая глубина молитвы заключается в том, чтобы встретить Бога лицом к лицу. Я говорю не о зрительном восприятии, а о встрече с Ним в самых тайниках и глубинах нашей души. Это то, к чему мы должны стремиться, и то, чему мы должны учиться.

Мы должны учиться молчать – это первое. Встать перед Богом или просто сесть перед лицом Божиим и научиться молчать, дать всем силам воображения, всем мыслям улечься, всем чувствам успокоиться. Приведу пример. Много лет назад, как только я стал священником, меня послали в старческий дом. Там жила старушка ста одного года, которая после моего первого Богослужения подошла в ризнице ко мне и сказала:

– Отец Антоний, я от Вас хочу получить совет. Я уже много-много лет постоянно повторяю молитву Иисусову и никогда не ощущала присутствия Божия. Скажите: что мне делать?

Я тогда с готовностью, с радостью ответил:

– Найдите человека, который опытнее в молитве, и он вам все скажет.

Она на меня посмотрела и сказала, что за всю свою долгую жизнь обошла всех людей, которые хоть что-нибудь знают, и ничего путного не услышала.

– Я на вас посмотрела, – сказала она, – и подумала: "Он наверное ничего не знает. Может быть он случайно (простите меня за выражение) он что-нибудь ляпнет, что мне пойдет на пользу".

Я подумал: "Если уж на то пошло, то я могу занять положение "валаамовой ослицы", на которой ехал пророк на неугодное Богу дело. Я решил, что если ослица могла заговорить, попробую и я, как ослица, что-нибудь сказать".

– Как вы думаете, когда может Бог успеть что-нибудь вам сказать или проявить свое присутствие, если вы все время говорите?

– А что же мне делать?

– Вот что вы сделайте. Вы завтра утром встаньте, уберите свою комнату, затеплите лампаду перед иконами, сядете так, чтобы видеть и иконы, и лампаду, и открытое окно (тогда было лето), и фотографии любимых людей на камине. Возьмите спицы и шерсть, и вяжите молча перед лицом Божиим. И не смейте говорить ни одной молитвы. Сидите мирно и вяжите.

Она на меня посмотрела больше с недоверием, чем с надеждой, и ушла. На следующее утро я должен был служить там. Я надеялся, что ее нет, думая, что мне достанется от нее. Она была. После службы она зашла в ризницу и сказала:

– Отец Антоний, а знаете, получается.

– Что получается?

– Я сделала то, что вы мне сказали. Я села, начала молчать, вокруг было тихо, а потом я стала слышать звук спиц, которые тихо ударяли друг о друга. Этот звук как бы углубил чувство молчания вокруг меня. Чем больше я ощущала это молчание, тем больше я ощущала, что это молчание – не просто отсутствие шума, а в нем есть что-то иное, есть чье-то присутствие в сердцевине этого молчания. И вдруг я почувствовала, что в сердцевине молчания – Сам Господь. Тогда я почувствовала, молясь словами, равно как не молясь словами, что я с Ним, Он на меня глядит, я гляжу на Него, и так хорошо нам вместе.

Здесь ее опыт совпал с опытом простого крестьянина XVIII века из Франции. Теперь она знала, что если ей захочется молиться, почувствовать, сознать присутствие Божие, то ей достаточно самой замолчать до момента, пока она не почувствует, не почует, не узнает, что она пробилась через тот шум мыслей, тот беспорядок чувств, который в ней качествовал иначе, и теперь может с Богом говорить, потому что она перед Его лицом. Это очень важный момент, и мы все этому должны учиться. То что я говорю: это не моя выдумка. Об этом подробно и очень ярко пишет св. Феофан Затворник.

Мы не можем постоянно жить такой молитвенной жизнью, есть и другие моменты. Мы читаем молитвы, и нам необходимо эти молитвы читать, потому что мы не можем при нашем малом духовном опыте постоянно довольствоваться только этим созерцательным состоянием. Мы до него не доходим сразу, нам нужна поддержка. И нам даны утренние молитвы, вечерние молитвы. Богослужения, акафисты и т. д. Как возможно совместить с ними то, о чем мы говорили выше? Часто мне говорят:

– Я читал утренние и вечерние молитвы и не могу отозваться на все, что там сказано.

Я всегда говорю вопрошающему:

– А как ты можешь ожидать, что будешь отзываться на все, что там сказано. Ты посмотри: над каждой молитвой стоит имя какого-нибудь святого: Василия Великого, Симона Нового Богослова, Иоанна Златоуста и т. д. Неужели ты можешь мечтать о том чтобы переходя от молитвы к молитве, ты сможешь в полноте пережить, как бы соединиться с опытом всех этих святых, то есть вместить в себя молитвенный опыт шести, десяти, двенадцати святых, которые написали или составили эти молитвы?

Я напрасно употребил слова "написали или составили". Молитвы, которые у нас есть, псалтири или молитвы из нашего молитвослова, не были написаны. Никто не сидел перед письменным столом и не сочинял молитвы. Эти молитвы – крики души, вырывающиеся так, как кровь льет из раны, в момент или восторга, или покаяния, или отчаяния, или боли, или надежды: которые святой потом запечатлел на бумаге, чтобы не забыть то, что когда-то с ним случилось. И если мы хотим молиться молитвами святых, мы должны, во-первых, их читать честно, приступая к молитве, обратиться к святому и сказать ему:

– Святой Василий, святой Иоанн, святой Симеон, я буду употреблять твои молитвы, но я не в состоянии их вместить. Я буду их повторять всей честностью своей, всем своим умом, пониманием, а ты возьми эти молитвы и вознеси с твоею собственною молитвою к Престолу Божию.

Это уже начало нашего общения с данным святым и с тем, что он вложил в эту молитву. А в эту молитву он вложил все: свое знание о Боге, вложил свое знание о себе самом, свой опыт жизни, свою нужду, он влился в эту молитву. Когда мы будем читать ее, некоторые ее моменты нам будут понятны и близки, потому что они человечны, а некоторые будут для нас закрыты и непонятны. Нам не под силу будет сказать от себя самих некоторые слова, которые святой сказал совершенно правдиво из глубин своего опыта. Когда я еще был юношей, я поссорился насмерть со своим товарищем. Я пришел к отцу Афанасию и сказал ему:

– Что мне делать, я поссорился с Кириллом и простить ему не могу то, что он мне сделал. Что мне делать?

Отец Афанасий на меня спокойно посмотрел и сказал:

– Когда читаешь "Отче наш", там есть момент, где говорится: "прости, как я прощаю". Дойдешь до этого места и скажи: "Господи, не прощай меня, потому что я Кирилла простить не могу".

– Я не могу этого сказать.

– Ты ничего другого сказать не можешь.

Я попробовал, дошел до этого места и не мог этих слов произнести. Я вернулся к отцу Афанасию.

– Ну если ты не можешь сказать этих слов, то перескочи через это прошение.

Я попробовал – невозможно, потому что это прошение, как грань, стоит между моим спасением и моей погибелью. Я вернулся снова к отцу Афанасию. Он говорит:

– И что? Тебе страшно, что ты погибнешь? Тогда ты вот что попробуй сделать. Скажи: Господи, я очень хотел бы простить Кирилла, да не могу. Ты можешь меня простить постольку, поскольку я хотел бы ему простить.

Я попробовал и это получилось. А потом постепенно, переходя от одного оттенка переживания к другому, я вдруг увидел, какое это безумие. Конечно, я могу простить Кирилла, он передо мной даже и не виноват. Мы оба друг перед другом виноваты. Я сначала с ним примирился, а потом свободно, спокойно оказался в состоянии говорить эти Божественные слова, которые решают нашу судьбу.

Надо говорить слова молитвы честно. И когда мы не можем чего-нибудь сказать совершенно честно, мы должны сказать Господу: «Я произношу только слова святого, который написал эту молитву, но от себя это я не могу сказать. Помоги мне когда-нибудь дорасти до этой меры». Но дорасти будет невозможно, если мы просто будем твердить эти молитвы и к ним никогда не возвращаться.

А для этого надо сделать две очень важные вещи. Во-первых, то, что нам св. Феофан Затворник предписывает: продумать и прочувствовать каждую молитву не в тот момент, когда мы совершаем молитвословие, а когда мы можем сесть спокойно, читать эту молитву, вдумываться в нее. Мы можем поставить перед собой вопрос: вот то, что знал святой такой-то о Боге, о себе, о жизни. Что я знаю об этом? Мы должны почувствовать, довести до своего сознания, до своего сердца и как бы из глубин своего воспоминания, своего опыта жизни вынести на поверхность все то, что соответствует словам этой молитвы, так, чтобы в момент ее прочтения весь мой духовный и человеческий опыт был вызван наружу словами этой молитвы. Тогда каждая молитва постепенно начнетоживать, становиться моей молитвой, вокруг каждого слова будут кристаллизироваться моменты моего собственного опыта.

Во вторых, существуют молитвы, которые могут служить как бы программой для жизни. Например, в вечерних молитвах есть двадцать четыре коротких молитовки на каждый час дня св. Иоанна Златоуста. Мы их читаем вечером, оптом, если так можно выразиться. Но мы можем каждый день выбирать одну из этих молитв и посвятить ей, если не целый день, то полдня или несколько часов.«Господи, в покаянии прими мя!». Вот подумай, почувствуй, что значит покаяние. И когда ты это продумаешь и прочувствуешь, посвяти хотя бы несколько часов этого дня тому, чтобы учиться каяться. Есть другие молитвы: «Господи, дай мне слезы и память смертную и умиление! Господи, даждь мне целомудрие, послушание и кротость!» Если взять одно из этих слов и поставить себе за правило в течение одного дня, нескольких часов или полдня против этого не грешить, то каждая молитва начнет оживать. И когда мы будем становиться на молитву перед Богом, мы не будем просто твердить молитвы святых, а будем словами святых возносить Богу свою молитву. Тогда получится то, что один мальчонка сказал своей матери после того, как она заставила вычитать вечерние молитвы.

– Мама, теперь после того, что мы намолитвословили, давай-ка сделаем себе удовольствие и помолимся Богу. Скажем Ему сами то, что мы о Нем чувствуем или то, что нам хочется Ему сказать.

Вот с этого бы начать и нам.

 

 

Духовность и духовничество


Я хотел бы сначала определить слово «духовность», потому что обычно, говоря о духовности, мы имеем в виду определенные религиозные выражения нашей духовной жизни, такие, как молитва, как подвижничество. Это становится ясно из святоотеческих книг, как, например, книги Феофана Затворника. Говоря о духовности, как мне кажется, надо помнить, что духовность заключается в том, что в нас совершает действие Святой Дух. И то, что мы называем духовностью, обычно – это таинственное проявление действия Духа Святого.

Это положение сразу ставит духовничеству очень четкие границы, потому что здесь идет речь не о том, чтобы человека воспитывать по каким-то принципам, научить его развиваться в молитве или аскетически по каким-либо трафаретам. Духовничество будет заключаться в том, чтобы духовник, на какой бы степени духовности он ни находился, зорко следил бы за тем, что над человеком и в человеке совершает Святой Дух, согревал бы Его действие и защищал от соблазнов и падений, от колебаний неверия. В результате этого духовническая деятельность может представиться, с одной стороны, гораздо менее активной, а, с другой стороны, гораздо более значительной, чем мы часто думаем.

Я хочу предварительно сказать несколько слов о том, что «духовничество» – неоднозначное понятие. Существует, как мне кажется, три типа духовников. Прежде всего, на самом основном уровне, это священник, которому дана благодать священства, заключающая в себе не только право, но и благодатную силу совершать таинства: таинство евхаристии, таинство крещения, таинство миропомазания, а также таинство исповеди, то есть примирения человека с Богом.

Большая опасность, которой подвергается молодой, еще неопытный священник, полный энтузиазма и надежды, заключается в том, что он, только что вышедший из стен Богословской школы, воображает, что рукоположение наделило его и умом, и опытностью, и различением духов. В аскетической литературе это явление называется "младостарчеством". Священник, еще не обладающий духовной зрелостью, еще не обладающий даже тем знанием, которое дает просто личный опыт, но думающий, что его научили всему этому, считает, что это знание может ему помочь взять кающегося грешника за руку и возвести от земли на небо. К сожалению это случается слишком часто и повсеместно. Молодой священник только в силу своего священства, не от своей духовной опытности и не от того, что Бог его к этому привел, начинает руководить своими духовными детьми приказами: этого ты не делай; это ты делай; такую-то литературу не читай; в церковь ходи; отбивай поклоны… В результате получается некая карикатура духовной жизни у его жертв, которые, может быть, делая все, что делали подвижники из духовного опыта, становятся похожими на дрессированных животных.

Со стороны духовника – это катастрофа, потому что он вторгается в такую область, в которую у него нет ни права, ни опыта вторгаться. Я настаиваю на этом, потому что это насущный вопрос для священства.

Старцами можно быть только по благодати Божией – это харизматическое явление, это дар, и научиться быть старцем нельзя так же, как выбрать своим произволением гениальность. Мы все можем мечтать о том, чтобы быть гениальными, но, когда мы обращаемся к области, в которой действуем, мы отлично понимаем, что Бетховен или Моцарт, Леонардо да Винчи или Рублев обладали такой гениальностью, какой нельзя научиться ни в какой школе и даже опытным путем. Она является Божественным даром благодати. Я настаиваю на этом. Мне кажется, это насущная тема, потому что роль священника здесь гораздо более центральна. Часто молодые, по возрасту, или по своей духовной зрелости, священники управляют своими духовными детьми, вместо того чтобы ихвзращивать. Взращивать – это значит относиться к ним и поступать с ними так, как садовник относится к цветам или растениям. Надо знать природу почвы, надо знать природу растения, надо знать климатические и другие условия, в которые они поставлены. И только тогда можно помочь – помочь этому растению развиться так, как ему свойственно по его собственной природе. Ломать человека, чтобы его сделать подобным себе, нельзя.

Какой-то духовный писатель Запада сказал однажды: "Вы видите, как великие старцы это умели делать. Они умели быть собой, но прозреть в другом человеке его исключительное, неповторимое свойство и дать этому человеку и другому, и третьему возможность тоже быть самим собой, а не репликой этого старца или, еще хуже, трафаретным повторением".

Возьмем, например, из истории русской Церкви встречу Антония Печерского и Феодосия. Феодосий был воспитан Антонием и, однако, их жития ничего общего не имеют в том смысле, что Антоний Печерский был отшельником, а Феодосий – основоположником общего жития. Казалось бы, как мог Антоний его «приговорить» к тому, чтобы делать то, что он сам не стал бы делать, и быть таким человеком, каким он сам не хотел быть, и к чему Бог его самого не призывал?

Мне кажется, нужно делать четкое различие между нашим желанием сделать человека подобным себе и желанием сделать его подобным Христу. Старчество, как я уже говорил, – это благодатный дар, это духовная гениальность. Поэтому никто из нас не может думать о том, чтобы вести себя подобно старцам. Но есть еще промежуточная область – это отцовство. Очень часто молодые и не очень молодые священники из-за того, что их называют отцами, воображают, что они не просто исповедальные священники, а, действительно, отцы в том смысле, в каком Павел говорит в своем послании: «Пестунов у вас много, но я вас родил во Христа». То же самое в свое время говорил Серафим Саровский. Отцовство заключается в том, что какой-то человек – это даже может быть не священник – родил к духовной жизни другого человека. И этот человек, вглядевшись в него, увидел, как старое присловье говорит, в его глазах и на его лице сияние вечной жизни. Поэтому он мог к нему подойти и просить его быть ему наставником и руководителем. Второе, отличающее отца – это то, что отец как бы одной крови и в духовной жизни одного духа со своим учеником; он может его вести, потому что между ними истинное не только духовное, но и душевное созвучие.

Вы, наверное, помните, как в свое время пустыня египетская была перенаселена подвижниками и наставниками. Однако, люди не выбирали себе наставника по признаку его выдающейся славы, не шли к тому человеку, о котором говорили больше всего хорошего, а находили такого наставника, которого они понимали и который их понимал. Это очень важно, потому что послушание заключается не в том, чтобы делать слепо, что говорит некто, имеющий над вами или материально-физическую, или душевно-духовную власть, а в том, что послушник, выбрав себе наставника, которому он верит безусловно, в котором он видит то, что ищет, вслушивается не только в каждое его слово, но и в тон голоса и старается через все, в чем проявляется личность этого наставника и его духовный опыт, перерасти самого себя, приобщиться к его опыту и стать человеком, уже переросшим пределы той меры, которую он мог достичь своими собственными усилиями. Послушание – это, прежде всего, дар слушания и не только умом, не только ухом, но всем существом, открытым сердцем, благоговейным созерцанием духовной тайны другого человека. А со стороны духовного отца, который, может быть, вас родил или воспринял вас уже рожденными, но может быть отцом для вас, должно быть глубокое благоговение к тому, что в вас совершает Святой Дух.

Духовный отец так же, как самый простой, обыкновенный, заурядный священник, должен быть в состоянии видеть в человеке неотъемлемую красоту образа Божия, хотя это может даваться, порой, усилием, вдумчивостью, благоговейным отношением к тому, кто к нему приходит. Если даже человек поврежден грехом, духовный отец должен в нем видеть икону, которая пострадала или от условий жизни, или от человеческой небрежности или кощунства: видеть в нем икону и благоговеть перед тем, что осталось от этой иконы, и только ради той божественной красоты, которая в нем еще присутствует, работать над тем, чтобы устранить все то, что уродует этот образ Божий.

Отец Евграф Ковалевский, когда он еще был мирянином, сказал, что, когда Бог смотрит на человека, Он не видит в нем ни тех добродетелей, которых в нем может и не быть, ни тех успехов, которых он не имеет, но Он видит незыблемую, сияющую красоту Собственного Образа. Если духовник не способен в человеке видеть эту извечную красоту, видеть в нем начало свершения его призвания стать по образу Христа Богочеловека, то он не может его вести. Человека не строят, не делают, а ему помогают вырасти в меру его собственного призвания.

И тут необходимо уяснить для себя смысл послушания. Обыкновенно мы говорим о послушании, как о подчиненности, подвластности, а очень часто и о порабощении духовнику или тому, кого мы, называем совсем напрасно и во вред не только себе, но и священнику, духовным отцом или своим старцем. Послушание заключается в слушании всеми силами души, в равной мере и духовника и послушника (потому что духовник должен прислушиваться всем своим опытом, всем своим существом и всей своей молитвой, я скажу больше, всем действием в нем благодатью Всесвятого Духа) к тому, что совершает Дух Святой в этом человеке, который ему доверился. Он должен уметь проследить пути Духа Святого в нем, он должен благоговеть перед тем, что Бог совершает, а не стараться воспитать либо по своему образцу, либо по тому, как, ему кажется, человек должен бы развиться, жертву своего духовного водительства. Это требует смирения с обеих сторон. Мы ожидаем смирения со стороны послушника или духовного чада, но сколько смирения нужно священнику, духовнику для того, чтобы никогда не вторгаться в святую область и относиться к душе человека так, как Моисею было приказано Богом отнестись к той почве, которая окружала Купину Неопалимую. Каждый человек потенциально или реально уже является этой Купиной, и все то, что его окружает – это земля святая, на которую духовник может вступить, только «сняв свои сапоги», подобно мытарю, стоящему у притолоки храма, глядящему в него и знающему, что это область Бога живого, это святое место, и он не имеет права войти туда иначе прежде, чем сам Бог ему не подскажет, какое слово или действие надо совершить. И одна из задач духовника – воспитать человека в духовной свободе, царственной свободе чад Божиих, не держать его в состоянии инфантильности всю жизнь, чтобы он каждый раз прибегал по пустякам, пусто, напрасно к своему духовному отцу, а чтобы он вырос в такую меру и сам научился слышать то, что Дух Святой глаголет неизреченными глаголами в его сердце.

Если вы задумаетесь над тем, что значит смирение, я вам дам два коротких определения этого. С-мирение по-русски – это состояние примиренности, когда человек примирился с волей Божией, то есть отдался ей неограниченно, полностью, радостно и говорит: «Делай со мной, Господи, что Ты хочешь». В результате он примирился со всеми обстоятельствами собственной жизни. Всё – дар Божий: и доброе, и страшное. Бог нас призвал быть Его посланниками на земле, и Он нас призывает туда, где мрак – быть светом, где безнадежье – быть надеждой, где радость умерла – быть радостью. И наше место не там, где покойно – в храме при совершении литургии, когда мы защищены взаимным присутствием, а там, где мы в одиночку стоим, как присутствие Христово, в мраке обезображенного мира.

Если подумать о латинских корнях, которые обозначают слово "смирение", то можно сказать, что оно происходит от слова, по-латински обозначающего плодородную землю. "Подумайте, что представляет собой земля -пишет св. Феофан Затворник – она лежит безмолвная, открытая, уязвимая пред лицом неба. Она принимает от неба и зной, и лучи солнечные, и дождь, и росу. Она также принимает и удобрения: навоз и все, что мы в нее кидаем. И случается, что она приносит плод. И чем больше она выносит того, что мы называем унижением, оскорблением, тем больше она приносит плода". И вот смирение заключается в том, чтобы раскрыться перед Богом совершенно, и против Него, против воздействия Святого Духа, против положительного образа Христа и Его учения никак не защищаться, быть уязвимыми к благодати так же, как в греховности нашей мы уязвимы бываем от рук человеческих, от острого слова, от жестокого поступка, от насмешки; отдатьсебя так, чтобы Бог имел возможность по нашему собственному желанию совершать то, что бы Он ни захотел, все принимать, открываться и тогда дать простор Святому Духу нас покорить.

Мне кажется, если духовник будет учиться смирению в этом смысле, видению этой извечной красоты в человеке, знать свое место, место такое святое, такое дивное, как место друга Жениха, который поставлен оберегать встречу жениха и невесты, тогда духовник может действительно быть спутником своего духовного чада, идти шаг за шагом с ним, оберегая его, поддерживая его, никогда не вторгаясь в область Святого Духа. Тогда духовничество делается частью той духовности, к которой каждый из нас призван, и того возрастания в святость, которое каждый духовник должен помочь своим духовным детям совершить.

 

 

Монашество и современность


Если говорить о монашестве как о таком состоянии, когда человек отрекся от себя до предела, подвижнически, с готовностью умереть, если нужно, и физически, то есть, свою жизнь отдать для того, чтобы служить Богу, при любых обстоятельствах быть посланником Божиим, то можно предположить, что монашество может менять свой облик. Есть письмо у святителя Феофана Затворника, где он говорит (еще тогда, до революции), что приходит время, когда рассеяны будут монастыри, и монахи, живущие среди людей, будут не замечены, не узнаны, но во всех отношениях будут нести на себе печать монашества, монашеский подвиг отречения и нераздельной любви к Богу.

Я вспоминаю рассказ старца Силуана о монашеской молитве, которая начинается с земли, уходит в Бога и возвращается Богом же на землю. Так он молился за своих работников, думая о каждом из них, принося Богу каждую деталь их жизни и моля Бога их сохранить, их благословить… И он говорит, что постепенно нарастало чувство присутствия Божия в такой мере, что в какой-то момент он забывал и землю, и небо, и тех, о которых молился: его, как на потоке, уносило в глубины Божий, и в этих глубинах он находил тех, о ком молился. Из этих глубин Бог возвращал его на землю, чтобы любить их Его любовью и молиться, но совершенно по-иному.

Поэтому неверным будет утверждение, что только лишь один образ жизни представлял собой подлинное монашество. Речь идет о том, что сущность монашества при внешне разных образах жизни была бы осуществляема в душе и в жизни человека. Конечно, очень легко обмануться и считать себя ангелом на земле, когда ты не прошел настоящей школы, школы послушания, школы целомудрия, школы нестяжательства, школы устойчивости, о которой идет речь. Но это не дается сразу. Говоря об устойчивости, можно обратиться опять к письму Феофана Затворника, где он рассказывает о том, как постепенно должно научиться этой устойчивости. Мы знаем, насколько он был углублен в молитву, соединен с Богом и был подлинно подвижником, преподавателем, а затем епископом. От всего этого он отказался, ушел в монастырь. И. оказавшись там, вдруг почувствовал себя как будто в тюрьме: стены монастырские закрывают ему ту Россию, к которой он привык. Он привык видеть русские просторы: владимирские, тамбовские; неограниченные дали. Тогда он решил постепенно приучить себя к тому, чтобы ограничить свой кругозор. Он решил никогда не выходить за пределы монастыря. Но вначале он поднимался на стены монастыря и глядел вдаль, потому что без этого он еще не мог жить. Потом привык к более тесной жизни не потому, что он привык быть пленником, а потому что он ушел в себя глубже. И он приучил себя к тому, чтобы ходить только в церковь, только в библиотеку монастырскую, только на послушание. Постепенно он еще глубже ушел в себя. Кончилось тем, что он ушел в затвор и двадцать девять лет прожил в одной единственной комнате. И вот, войдя в себя и живя в своем сердце, он сказал замечательные слова о том, что эта комната для него стала слишком просторна, ему не нужно было столько квадратных метров вокруг себя, потому что он весь был внутри себя, как он говорит, внутрьпребываниебыло им достигнуто.

Но не надо воображать, что это можно сделать просто заперев дверь и закрыв себя от мира. Человек, который заключен в тюрьму, не является затворником, потому что он рвется наружу, все его мысли, все его сердце вне этих стен. Это совершенно другой путь.

Разнообразные пути в монашестве мы видим с самого начала монашества. И в пустыне были отдельные пустынники и были общежительные монастыри, были маленькие группы монашествующих вокруг того или иного наставника, были такие, которые уходили от всех, и такие, которые принимали всех. Преподобному Моисею задают вопрос о том, почему он свою келию поставил на пути паломников, разве они ему не мешают. Он говорит: "Нет, когда паломник приходит, я в нем вижу Христа, который стучится мне в дверь. Я его упокоеваю, кормлю, даю ему отдых, для того чтобы он шел дальше". И подобный же вопрос задали Арсению Великому: почему он ушел в пустыню так далеко, что никто до него не мог дойти. Вы знаете, что он был наставником детей римских императоров. Как-то пришла к нему в пустыню одна из вельможных женщин, которую он знал в Риме, и просила наставления. Он ей сказал:

– А ты обещаешь исполнить любое послушание, которое я тебе дам?

– Да, отче, обещаю.

– Вот тебе мое послушание: если ты услышишь, что Арсений в таком-то месте, ты уходи в другое.

И когда его спросили, почему он уходит от людей, он ответил, что на Небе у тысячи ангелов и архангелов единая воля, а на земле у десятков людей много волеизъявлений, и он не сможет оставаться цельным в своей воле, своей устремленности, если его будут раздирать воли разных людей.

Были в древности и в более поздние времена подвижники, которые молились в одиночку, в совершенном одиночестве стоя перед Богом, в совершенной оторванности физической, вещественной от окружающего мира. Это совершенно не значит, что у них вовсе не было общения. К примеру, Серафим Саровский, с одной стороны, был в затворе, а, с другой стороны, молился за весь мир и за отдельных людей, нужду которых Бог ему открывал. Это не было одиночеством в нашем смысле слова, когда запираешься и никого больше не знаешь и ни о ком больше не слышишь.

Церковь – это организм любви. Церковная община, когда она собирается воедино – это община людей, которые друг на друга смотрят и видят друг во друге живую икону Христа, к которой они относятся с благоговением, с трепетом и молитвенно. Поэтому общая молитва является молитвой Тела Христова, то есть Христово присутствие среди этих людей, которые в себе носят какую-то печать самого Спасителя Христа. Но одно не отрицает другого. Были такие подвижники, которые молились в одиночку. Были и такие, которые создавали общины, где все молились вместе. Было скитское житие, например, Нила Сорского, когда вокруг него было двенадцать других монахов. Каждый из них жил в своей келье и молился в одиночку, но они собирались раз в неделю на совершение литургии, где они были едины как Тело Христово. Они совершали службу, которую, в сущности, совершал Сам Христос и в которую они вливались.

Перечитывая службу пострига, я с мучительной ясностью вижу, что после пятидесяти лет я еще не приступил к тому, что я обещал когда-то, принимая монашество. Поэтому я буду говорить, что представляет собой монашество, помня, что человек "от слов своих оправдится и от слов своих осудится", но не только от слов, но и от жизни, и что знание вещей только прибавляет нам ответственности и вновь и вновь требует исправления, покаяния, вступления в ту жизнь, которую человек когда-то увидел перед собой и которую он большей частью осуществить не сумел.

Говорить о монашестве в отрыве от размышления о браке невозможно. Это очень важно помнить, потому что некоторым монашество в Церкви представляется как путь особенный и каким-то образом оторванный от самой сущности Церкви, который представляет собой не один из аспектов церковности, а исключение. И это легко себе представить, если задуматься над началом монашества, над тем, как оно зародилось, с чего оно началось. Пока Церковь бывала гонимой, монашества в Церкви не было. Все стояли перед угрозой пыток, смерти, мученичества. Если мы вспомним, что слово, которое мы переводим как мученичество, на греческом языке означает свидетельство: свидетельство, которое может проявляться и в слове, и в красоте жизни, но и в готовности эту жизнь отдать во свидетельство Христу, то легко понять, что, когда прекратились гонения, перед Церковью стал вопрос, как в новых условиях идти героическим, царским путем. Это стало особенно трудно, когда Церковь не только перестала быть гонимой, но была принята Византийской империей, стала верой императора и, значит, всего круга людей, которые следовали его примеру, не всегда следуя его обращению. В то время в Церковь влились толпы людей, которые слегка или с какой-то даже глубиной уверовали во Христа, но которые во время гонений в Церковь не вступали, которые были готовы войти в Церковь, когда она перестала быть путем на Голгофу. Это исторически верно.

Я помню, как отец Георгий Флоровский мне говорил, что, когда кончилось мученичество, началось монашество; что люди героического духа, люди, которые не могли примириться с полумерами, с разжиженным, ослабленным христианством, стали уходить не от мира, не от гонителей, не от язычников, а именно от христианской общины, которая одебелела и перестала быть Телом Христовым, распятым ради спасения мира. Они ушли в пустыню для того, чтобы бороться со злом, которое они видели в себе. Они шли на противоборство с бесовской силой, с человеческой немощью. Они шли в пустыню для того, чтобы остаться лицом к лицу с собой и вместе с этим в себе побеждать зло не только ради себя самих, но побеждать ради всего мира, потому что зло, побежденное в одном человеке, уже уменьшено во всей вселенной. Если человек зажжет хоть малую свечу во тьме вселенной, эта вселенная перестанет быть такой же темной, хотя, может быть, никто этого не замечает, но лучи света пронизывают ее до предела. И вот, монахи уходили в пустыню, стояли перед Богом, углублялись в видение себя самих; и одновременно через молитву, через внутренний подвиг, через постоянное стояние перед живым Богом они познавали все глубже и глубже своего Творца, своего Бога, своего Спасителя; и, познавая Его, видя в Нем беспредельную красоту, совершенную, истинную правду, свет немерцающий, они по контрасту видели себя и смирялись. Смирялись оттого, что, стоя перед лицом Божиим, созерцая Его красоту, они познавали свое недостоинство, и, поклоняясь Богу, одновременно научались предельному смирению.

Но это только один из аспектов проблемы, исторический аспект. Монашество так бы и оставалось личным, частным, исключительным делом, если бы не оказалось выражением сущности церковной. Читая Евангелие и послания апостольские, мы видим, что Церковь – это общество человеческое, которое верой, надеждой, любовью соединено со Христом. Это общество описано в целом ряде мест в образе брачного пира, то есть соединения Бога со своей тварью в ликовании любви Божией и в ликовании человеческой благодарности преклонения пред таким Богом.

Есть и другой образ Церкви, который выражен очень короткими словами: Церковь – это Невеста Христова, готовая идти за Женихом, куда бы Он ни пошел; которая возлюбила Жениха всем своим существом; для которой не существует никого наравне с Возлюбленным. Святой Мефодий Патарский говорит, что, пока человек не возлюбил девушку, он окружен мужчинами и женщинами, когда он кого-то полюбил, у него есть невеста, а вокруг него только люди. Это относится, конечно, не только к отношениям жениха и невесты. Этот путь и есть путь монашеский. Он заключается в том, что некоторые души так возлюбили Бога, что ничего не осталось в мире настолько дорогого, чтобы оторвать их сердце, их мысль, самую жизнь их от Бога, Который их возлюбил всей жизнью и всей смертью Христа. Это люди, которые готовы идти за Господом, куда бы Он ни шел.

Мы знаем путь Христов. Мы знаем, что этот путь – на Голгофу, это путь – на распятие ради спасения мира.

Это очень важно помнить. Распятие монашеское, как и распятие Христово – не личный подвиг о спасении своей собственной, обособленной души, а это подвиг всецерковный, соучастие во спасении мира.

На Валааме лет шестьдесят или семьдесят тому назад жил послушник Николай. Мой духовный, поступивший в те годы в монастырь, его как-то посетил. Он был стариком, больше пятидесяти лет проживший в Валаамском монастыре и так и не ставший монахом, не принявший пострига. И отец Афанасий ему задал вопрос о том, почему же, живя монашеской жизнью, не имея ничего, кроме этой жизни, он не принял пострига. Николай со слезами ему ответил: «Я еще не могу принять пострига, я не научился сострадательному плачу о всей вселенной». Это очень важное слово, потому что слишком легко нам думается, будто монах – это человек, который уходит от всего ради спасения собственной души. Разумеется, и такие бывают монахи. Разумеется, и участие в спасении мира не может пройти мимо спасения собственной души. Какая польза человеку, если он весь мир приобрящет, а душу свою сделает напрасной, жизнь свою сделает напрасной? Но оба пути сливаются в одно.

Если, действительно, монашество и тайна брачного пира представляют собой два неотделимых друг от друга аспекта Церкви, то надо задуматься над тем, что между ними общего и что их разделяет. Когда человек принимает монашеский постриг, первый вопрос, который ему ставится – это вопрос о его готовности, вступив в монастырь, никогда из него не выступать. Речь, конечно, может идти о физическом уходе за пределы монастыря, но здесь имеется в виду что-то гораздо более глубокое. Речь идет о том, что человек не может принимать монашество, не может войти в ту духовную и душевную устойчивость, которая нужна для монашества, если он не понял, что, не найдя Бога здесь, нечего Его искать где бы то ни было. Он Его все равно не найдет, потому что Бог не находится тут или там. Бога находят в глубинах собственной души, когда через молитву, через подвиг, через голод о Боге доходят до самой встречи с Живым Богом. И первое условие, которое ставится монаху – это устойчивость: «пойми, знай, что искать тебе Бога где бы то ни было незачем, если Его здесь для тебя нет, Его нигде нет для тебя. Это значит, что, если твое сердце и твой ум для него закрыты здесь, то ты только закрытое сердце и закрытый ум унесешь в любое место, куда пойдешь в поисках Бога».

Чисто практически это, конечно, относилось к вступлению в ту или другую общину с обязательством оставаться в братском общении и под руководством духовника общины. Но ранние общины не были ограничены стенами монастырей. Это были группы людей, которые собрались вокруг наставника и которые не искали иного. Но для того, чтобы осуществить такое состояние, такую внутреннюю устойчивость, они обязывались к тому, что мы называем монашескими обетами, которые в сущности производны. Они – условия, которые позволяют человеку непоколебимо стоять перед Богом, не ища Его нигде, кроме как в глубинах своей души, которых касается сам Господь. Это обеты: послушание, нестяжание и целомудрие. Эти слова русские, и они нам понятны, обычны, поэтому мы не всегда задумываемся над тем, что за ними на самом деле кроется.


Послушание мы видим в описаниях жизни святых. Послушник, ученик того или другого старца, наставника, выполнял безропотно, не ставя под вопрос, то, что старец ему приказывал. Даже вещи, которые кажутся нам совершенно бессодержательными, абсурдными, он выполнял не задумываясь, зная в глубинах своей души, что за тем, что ему приказано и что ему поведено, кроется цель, и он может вырасти за пределы самого себя, если только отдастся на волю старца. Послушание заключается в том, чтоб исполнять чужие веления безропотно: без внешнего ропота, а затем без внутреннего ропота. Это не сразу дается. Есть рассказ о том, как старец дал приказание окружающим его другим монахам издеваться над новопришедшим, которого он ценил и которого хотел воспитать до предела его возможностей. Когда он пришел в церковь, над ним стали надругиваться и выгонять: «Как ты смеешь такой, какой ты есть, вступать в храм Божий?» Он ушел. Старец его спросил, что он почувствовал. Он сказал, что почувствовал гнев, который он выразил грозными ругательствами и словами. Через неделю повторилось то же самое. Но послушник всю эту неделю задумывался о том, что над ним совершалось и что в нем происходило. И когда снова случилось то же самое, он вышел из храма. Когда старец его спросил, что в нем происходило, когда его гнали, он ответил, что он разгневался, но смолчал. И когда в третий раз это случилось, он старцу ответил, что он смолчал, но и не разгневался. Это пример того, как человек постепенно может прислушиваться к таинственному ходу действий своего старца и перерасти себя самого.

Но послушание не заключается только в том, чтоб слушать или услышать то или иное веление и его исполнить, исполнить его сначала с натугой, затем с доброй волей, а затем с радостью. Послушание заключается в том, чтобы научиться всем своим существом и умом, и сердцем, и даже телом своим слушать того, кто говорит. И цель послушания конкретному живому человеку в конечном итоге заключается в том, чтобы научить этого человека слушать голос собственной совести и слушать голос Божий, звучащий в Евангелии и звучащий в глубинах его души в молчании, в молитве, в тишине, чтобы человек был готов всем своим существом вслушиваться в слова, вглядываться в действия избранного им, принятого им наставника, к которому он внутренне может так приобщиться, чтобы перерасти самого себя, вырасти в меру своего наставника, а порой и выше этой меры. Это мы видим из жизни святых, которые воспитывались в монастырях людьми, которые были добрыми наставниками, но сами не выросли в ту меру духовной святости, которую достигали их послушники. Послушание монашеское является сначала школой, а потом такой открытостью, таким внутренним безмолвием, которое позволяет слышать Бога и перерасти себя и влиться в тайну общения с живым Богом. Другими словами, можно сказать, что через послушание постепенно направляется человек к тому, о чем апостол Петр говорит так дерзновенно: «Мы призваны стать причастниками Божественной природы», мы призваны сначала приобщиться к благодати, то есть пронизаться Божественным присутствием Его и затем стать Богоподобными, живыми членами Тела Христова, местом вселения Святого Духа, сделаться сосудом, который пронизан святостью.


Нестяжание не зависит от бедноты или достатка. Можно ничем не обладать и всем своим существом мечтать о богатстве, о том, чтоб что-нибудь мне принадлежало. Нестяжание заключается в том, чтобы ни к чему не быть привязанными и ни от чего не зависеть. Апостол Павел говорит в одном из своих посланий, что он научился жить и в бедноте, и в богатстве; он научился тому, чтоб ничто им не обладало. Все, чем мы обладаем, нас как будто порабощает и делает рабами. Вспомним притчу Христову о призванных и об избранных, о том, как царь учредил пир по случаю брака своего сына и призвал своих друзей. Первый сказал, что он не может идти к нему, потому что купил участок земли и ему необходимо его исследовать. Этот человек думал, что участок земли ему принадлежит. На самом деле, это он принадлежал этому участку. Он не мог от него оторваться, он как бы пустил корни, он уже не был свободным уйти, ему надо было остаться и осмотреть этот участок. Другой сказал, что он купил пять пар волов и ему надо их испытать. Он тоже думал, что он обладает этими волами. На самом деле, эти волы им обладали. Если мы подумаем о том, что в нашей жизни может представлять такое обладание, то, вероятно, что каждый из нас считает, что у него есть задача жизни, задача такая важная, что все должно этому уступить, что мы не можем оторваться от той работы, призвание которой нам кажется целью, содержанием всей нашей жизни. Иногда даже случается так: мы не можем подойти ближе к Богу, потому что, как нам кажется, мы заняты Божьим делом. Как это страшно! Третий сказал, что он не может прийти на брак, потому что он сам женился и его сердце преисполнено своей радостью. В нем нет места, чтобы разделить чужую радость. Вот это образ того, как можно быть порабощенным, думая, что сам чем-то обладаешь.

В конечном итоге, вопрос о нестяжании сводится к первой заповеди блаженства: «Блаженны нищие духом, ибо тех есть Царство Небесное». Кто такие эти «нищие духом»? Это те, которые всем своим нутром поняли, что они всецело зависят от любви Божией. Они были сотворены без спроса, сотворены действием Божиим, призвавшим их к бытию для того, чтобы Себя Самого отдать им всецело как жизнь, как радость, как вечность. Это те, которые поняли, что сама жизнь, которая в них действует – это Божественное дыхание, которое им было дано: что у них нет собственной жизни, которая принадлежала бы им, что это – дар; что это не они нашли Бога, а Бог их обрел и Бог им открылся и призвал их, Бог их возлюбил всей жизнью и всей смертью Единородного Сына Божия, ставшего Сыном Человеческим; что все в жизни – это дар Божий и ничего у нас нет драгоценнее того, что не было бы даром: дружба – дар, любовь родителей – дар, любовь жениха и невесты – дар. Если что-нибудь из этого принадлежало бы нам, то было бы вырвано из тайны любви. Все, что я мог бы назвать своим, не было бы даром ни человеческой, ни Божественной любви. Поэтому только те, которые поистине, до самых глубин стали нищими духом, живут в Царствии Божием, в Царстве, где Бог является Царем ими избранным, ими принятым, ими возлюбленным, от которого все, что у них есть, все, что они собой представляют. Это поистине область Божественной любви. Поэтому не стяжание заключается не только в том, чтобы того или другого не иметь, а в том, чтобы постепенно вырастать в это состояние «нищих духом», для которых все является любовью, даже самые простые, незатейливые вещи…


И, наконец, целомудрие. Целомудрие – слово сложное. Целомудрие очень глубоко связано со смирением. Целомудрие – это состояние того, кто достиг такой духовной цельности, такой внутренней мудрости, которая не дает ему отклониться от Бога, отклониться от чистоты, отклониться от своего человеческого величия, то есть от служения Образу Божию в себе самом. И связано это со смирением в том отношении, что оба понятия очень близки. Смирение – это состояние человека, который в мире с Богом, со своей совестью, со своим ближним, со своей судьбой и даже с теми вещами, которые его окружают, как святой Исаак Сирин говорит об этом: никто не может молиться чистой молитвой, кто не примирился с Богом, с совестью, с ближним и с теми вещами, к которым он прикасается и какими орудует, потому что они – Божие творение и поэтому к ним тоже надо относиться благоговейно. Если подумать о латинских корнях слова «смирение», то humlitos, которое именно переводится как смирение, происходит от латинского слова humos. A humos – это «плодородная земля». Святой Феофан Затворник говорит об этом в одном письме: «Подумай о земле. Она безмолвно лежит перед лицом неба. Она открыта и небу. и сиянию солнца, и дождю. Больше того, по ней ходят, ее топчут. Хуже того, на нее повергают помои, грязь. И она безмолвно перед лицом неба лежит, все принимая и из всего принося плод, обогащенный тем, что ему дается и небом и землей». И в этом отношении целомудрие и смирение идут рука об руку.

Монашеские обеты, которые так ясно, ярко выражены в службе пострига, являются также путеводными звездами и в брачной жизни. Монах обязуется к совершенной, непоколебимой устойчивости.В брачной жизни это называется супружеской верностью. Монах обязуется научиться слушать всем своим существом голос наставника. В браке оба супруга призваны так друг другу внимать, так быть друг ко другу обращенными, так совершенно забывать себя самих, вслушиваться друг во друга, слышать и несказанное слово, воспринимать самую рябь, которая проходит от души другого человека. Это послушание самое истинное, потому что в нем – тот отказ от себя самого, о котором говорит Спаситель Христос, говорит о том, что, если вы хотите следовать за Мной, быть Моими учениками, отрекитесь от себя, то есть отвернитесь от себя, оторвите от себя самих взор, внимание и обратите внимание на Меня, Живого Бога, и на ближнего своего, который – икона, живая икона, которая обращается к вам с мольбой о внимании, о любви, о заботе, о сострадании, о жалости, о радости. Если говорить о целомудрии, то оно в данном случае является ярким, четким выражением верности. Это цельность души, это цельность ума, это цельность самого человека. Прелюбодеяние начинается не в момент, когда совершается телесный грех. Оно совершается тогда, когда душа отворачивается от любимого и обращается на что бы то ни было, что находится вокруг. И, наконец, нестяжание в браке заключается не в том, чтобы вовсе ничего не иметь, в браке человек обязан заботиться о своем супруге, о своих детях, о своих родителях. Но нестяжание заключается в том, чтобы ничем не обладать для самого себя, чтобы все, что у нас есть, скользило через наши руки, как дар тем, которые нас окружают. И вот тут надо помнить, что в браке присутствует трагическое подвижническое измерение, когда человек должен себя побороть, преодолеть зло, преодолеть свою узость, раскрыться, победить силой и благодатью Христа.

В монашестве есть и обратная сторона: ликование о том, что мы любимы Богом и что нам дано при нашем недостоинстве, при нашей хрупкости, при нашей греховности любить Бога той любовью, на которую мы способны, и Ему быть благодарными ликующей благодарностью за то, что Он умеет нас любить такими, какие мы есть, не ожидая того, чтобы мы стали святыми, а любя нас в немощи нашей, любя нас, как садовник, который заботится о хрупком ростке, защищая его от всего, что может его погубить, для того, чтобы этот росток окреп и стал бы всем, чем он может стать.

И в монашестве, и в браке есть место и суровому подвигу и ликованию.



О болезни душевной и телесной


Мне часто ставят вопрос о болезни: о болезни телесной и, особенно, о болезни душевной. Как к болезни относится Церковь? Как каждый верующий в отдельности должен относиться к своей болезни и к болезни близких ему людей?

К своей болезни, большей частью, легче относиться спокойно и мужественно, чем к болезни дорогого человека, который иногда страдает невыносимо и идет к своей смерти. Сначала я хочу сказать о нашей обыкновенной телесной болезни.

Болезнь так же, как смерть, с точки зрения православной веры, является результатом отпадения человека от Бога. Бог является гармонией, Бог является жизнью, полнотой, и, поскольку мы отпадаем от Бога, мы теряем жизнеспособность. И пустота, которую жизнеспособность за собой оставляет, заполняется смертностью и возможностью болеть. Большей частью это относится к нам всем, но существует еще один момент. Может встать перед нами вопрос: ладно, мы, грешники, болеем, это результат нашего состояния оттого, что мы не полностью соединены с Богом или, во всяком случае, не полностью к Нему устремлены. Но что же сказать о святых? Почему они болеют? Почему они, вкрапленные в Божью благодать, могут болеть?

Святой несет на себе крест всея земли. Святой – это человек, который вместе со Христом несет все последствия человеческого греха. Святой может болеть, может страдать, потому что он умеет сострадать, разделять страдания и плакать над страданием, над греховностью, над отпадения от Бога всея Земли.

Когда мы говорим о болезни, мы имеем в виду болезнь таких людей, как мы сами. И что же нам с ней делать? Люди «благочестивые» часто мне говорят:

– Зачем мне идти к доктору? Я могу пойти и попросить священника помолиться или попросить, чтобы меня помазали святым маслом.

– Да, можешь. Но зачем это делать, если Бог нам дал другие средства, более доступные, более простые, не спрашивающие с тебя той целостности, той глубокой веры, которая не требует обращения к таинствам и действиям Церкви. Спросите: кто это говорит? Серафим Саровский это говорит: «Лечись, потому что Бог создал и врача, и лекарства, и в Его руках твое выздоровление». И в этом он повторяет то, что мы можем прочесть в тридцать восьмой главе книги Сираха. Там говорится, что Бог, действительно, создал и врача, создал и лекарства, и дал врачу власть исцелять. В книге Сираха сказано еще одно, очень важное: прежде чем идти к врачу, в течение всего времени, которое ты будешь употреблять на то, чтобы быть исцеленным естественным образом, ищи покаяния, ищи духовного очищения. Болезнь связана, с одной стороны, со всеобщей судьбой человека, с ослаблением человека, с тем, что мы смертны и подвержены страданию и болезни, а, с другой стороны, с тем состоянием души, которое в нас качествует.

Замечательно в Священном Писании описывается судьба человека после падения: постепенно в человеческом роде водворилась смерть. Смерть вошла, но люди жили долго. Если смотреть на родословную человечества, эта долгота жизни все уменьшалась, потому что люди слабели, их связь с миром делалась глубокой, и смерть делалась все более и более властной над ними. К этому я еще вернусь, а сейчас я хочу сказать следующее.

Как только человек заболел, он должен, прежде всего войти в внутрь себя и поставить вопрос о том, насколько он далек от Бога, какая в нем есть неправда по отношению к ближнему, по отношению к самому себе, насколько он оскверняет и уродует образ Божий, который заложен в нем. И вместе с этим он должен смиренно, не надеясь на то, что силами чудесного своего покаяния может победить телесную болезнь, идти к врачу и терпеть от него лечение.

Еще может быть более серьезный вопрос, который возникает у людей: что происходит с человеком, когда он заболевает душевной болезнью. Что такое душевная болезнь? Мы знаем, что психические состояния в значительной мере зависят от того, что происходит физиологически с точки зрения физики, химии в нашем мозгу и в нашей нервной системе. Поэтому каждый раз, когда человек заболевает психически, это нельзя приписывать злу, греху или бесу. Очень часто это бывает вызвано скорее каким-то повреждением в нервной системе, чем наваждением бесовским или результатом такого греха, который человека, оторвал от всякой связи с Богом. И тут медицина входит в свои права и может очень многое сделать.

Мне вспоминается еще один случай. Был в Париже замечательный иконописец, еще не совсем зрелый, который вдруг заболел: он начал чувствовать запах серы. Его мать и сестра решили ему не перечить в надежде, что он успокоится. Когда он говорил им, что он чувствует запах серы, они тянули носом и говорили, что это правда. По мере того, как это происходило, ему делалось все хуже. И тогда благочестивая семья обратилась к Церкви. Я помню, как этого молодого иконописца отчитывали, исповедовали, кропили святой водой, причащали, мазали маслом, а он заболевал все больше и больше. Я тогда был врачом, и ко мне обратились с вопросом: что делать. Я своим ответом очень рассердил их:

– Бросьте все это. Он болен, а не одержим. Пошлите его в больницу, чтобы к нему применили электрический шок (в то время это было единственным, что умели делать в этой области). Я помню, с каким возмущением и семья, и духовенство ко мне обратились:

– Как ты можешь? А вдруг это на самом деле одержимость, что ты обо этом знаешь?

– Простите. Но я только одно знаю, хотя это вам может показаться циничным, что электрический ток, если это одержимость, никаким образам бесу не повредит. А если это просто болезнь, то наш друг выздоровеет.

И он выздоровел через год. Но за время этой болезни случилось нечто чрезвычайно интересное. Он вступил в болезнь незрелым иконописцем, он вышел – созревшим. Его иконы стали иные, зрелые, глубокие. И мы ставили перед собой вопрос: что же это такое? Каким образом это может быть? И уже позже я нашел ответу св. Иоанна Кронштадтского: есть души очень хрупкие, они могут быть разбиты окружающим миром. И Бог спускает между такой душой и миром пелену или безумия, или какого-то частичного отчуждения и непонимания, пока эта душа не созреет. Она может и вовсе не созреть на этой земле, но она будет созревать в тишине этого, так называемого, безумия, этой отлученности от окружающего мира и вступит в вечность зрелой, созревшей. А иногда бывает, что эта пелена снимается, как это случилось с иконописцем. И вдруг оказывается, что за этой пеленой происходит нечто ведомое только Богу и самому человеку, и во что никакая человеческая сила не должна вмешиваться.

Когда человек заболевает психически, надо помнить, что это может быть физиологическим явлением, на которое должен обратить внимание врач. С другой стороны, одновременно мы должны об этом человеке молиться, как мы молимся о всяком человеке оказавшемся в нужде, молиться всеми силами души. Мы можем применять и некоторые церковные действия: помазать человека освященным маслом и, если он на это способен, допустить его до святого причащения. Но мы должны знать, что здесь будет действовать двоякая сила: Божественная сила через таинства и Божественная сила через врача и лекарства.



О святости и духовности


Мы исповедуем, что Церковь свята. И апостол Павел говорит всем христианам: "Вы святы". Церковь свята – это ясно и понятно, но утверждение, что все христиане святы, даже приобщаясь к святости Церкви, ставит перед нами серьезный вопрос. Глядя на себя самого и на людей вокруг, мы не можем с этим согласиться.

Начнем со святости Церкви. Святость Церкви заключается в том, что она место, где Бог в Своей полноте присутствует среди своего народа. Христос-Богочеловек, как человек и как Бог заполняет собою Церковь. Во Христе и в Духе Святом мы являемся уже не приемными, а как бы родными детьми Бога и Отца. Эти дерзновенные слова принадлежат св. Ерму. И в этом смысле мы можем сказать, что Церковь свята святостью Бога, Который в ней живет и действует. А что же о нас самих сказать? Мы в какой-то мере приобщаемся этой святости в зависимости от нашей верности, от нашего врастания в тайну Церкви и в тайну Бога. Но когда апостол Павел говорит о том, что все христиане святы, он совсем не имеет в виду, что мы уже достигли святости, не говоря о святости Христовой, а даже тех святых, которых Церковь почитает. Святость начинается в момент, когда мы посвящены Богу, когда мы добровольно принесены ему в дар, когда мы добровольно становимся Его собственностью.

Мы постоянно говорим о духовности, думая, что человек (не только святые, но и мы сами грешники) может жить одним духом, забывая, что в человеке есть и душевность и телесность. И вот тут надо понять, что следует подразумевать под словом "духовность". Духовность – это не достижение, а путь. Духовность заключается в том, что Святой Дух действует в нас, потому что мы Христовы, и в силу этого мы постепенно возрастаем действием Святого Духа. Это значит, что мы должны соединиться со Христом, соединиться с Духом Святым всем существом, а не только той стороной нашего бытия, которая уже сродни Богу, не только духом нашим. Св. Серафим Саровский говорит, что мы можем достигать святости благодаря решимости. А решимость – это область воли, это область ума, сознания. В этом случае наша душевность играет не последнюю роль. Наш дух без того, чтобы наша душевность участвовала в его возрождении и восхождении к Богу, не может с места сдвинуться.

Часто, вместо того, чтобы совершать подвиг душевный, мы как бы обращаемся к Богу со словами: «Господи, сделай за меня то, чего я не собираюсь делать ради Тебя, или то, чего я не могу сделать, потому что у меня не хватает ни решимости, ни вдохновения». Нет, в нас есть этот душевный момент, который требуется для того, чтобы загорелся дух, и Бог мог бы с нами все глубже соединиться.

Но речь идет не только о душевности и о духовности, о духе и о душе, речь идет еще о человеческом теле. Тело человека было создано Богом для того, чтобы быть вместилищем его души и его духа. Наше тело призвано быть таким же святым, как наш дух, и должно быть пронизано до самых глубин Божественной благодатью. Св. Силуан Афонский в одном из своих писаний говорит, что благодать Божия касается сначала нашего духа веянием Святого Духа, действием Святых Таинств, приобщенностью нашей к Богу, когда мы отдаемся Ему всецело, а потом, когда наш дух загорелся, это пламя постепенно пронизывает душевность нашу. Мы делаемся способными принимать решения, которые иначе мы не могли бы принимать: мы делаемся способными понимать вещи, которые иначе мы не могли бы понять во свете той благодати, которая уже осияла наш дух. Когда человек доходит до какой-то полноты приобщенности к Богу, относительной, конечно, полноты, то эта благодатность сходит и пронизывает наше тело. И этим объясняется то, что часто телеса святых остаются нетленными, и их не касается растление. Это говорит о том, что святость начинается с момента, когда мы всецело отдаем себя Богу. Она возрастает по мере того, как мы решительно боремся со всем тем, что нам мешает быть Божиими друзьями и учениками Христа, храмами Святого Духа и пронизывает нас до конца. И тут, может быть, стоит подумать о том, что совершается в наших человеческих отношениях.

Часто люди думают, что они могут поддерживать другого человека только духовно, забывая свою душевность и свою телесность, что они только будут молиться о своем ближнем и довольно с них. А он, может быть, нуждается во многом другом, в душевной помощи, в телесной помощи. И тут мы должны понять, что по мере того, как мы хотим жить духом, мы должны раскрываться к нашему ближнему той стороной нашей душевности, которая уже очищена. В Евангелии об этом ясно говорится: наши мысли должны постепенно очищаться. Мы должны бороться за то, чтобы никакая грязь, никакое тление, никакая нечистота, никакая неправда, ложь не проникали в нашу мысль. Вы скажете: "Как же это может быть? Я на опыте знаю, что это не так. Вот я становлюсь на молитву, и как только я начинаю молиться, в меня откуда-то начинают вливаться всякие мысли, воспоминания, воображения, фантазии, иногда даже просто богохульные мысли".

Даже Иоанн Лествичник говорит, что как только мы становимся на молитву, бес подползает к нам и нашептывает все, что может нас отвлечь от молитвы. Но нам не надо этим смущаться. Надо просто ему сказать: "отойди, не теряй времени, я буду все равно продолжать молиться". И после этого надо повторять тот отрывок молитвы, который был осквернен нечистыми мыслями, повторять его раз за разом. Если мы будем это делать постоянно, то, по словам одного подвижника, бес увидит, что, чем больше он на нас нападает, тем больше мы молимся, и отойдет от нас.

В жизнеописании одного из подвижников приводится рассказ о том, как одному монаху было поручено совершение таинства крещения. Как только он приступал к крещению женщин, в нем поднимались блудная страсть и скверные мысли. Он обратился к св. Иоанну Крестителю со словами: "Святой Иоанн, ты был чист от всякой порочной мысли. Помолись Богу, чтобы Он и меня освободил от этой нечистоты, чтобы мне не осквернять то дело, которое я совершаю". Святой Иоанн Креститель ему явился и сказал: "Я могу тебя освободить от этого борения, но если я это выпрошу у Бога, то ты потеряешь венец мученичества. Продолжай бороться. Борись против всех этих нечистых мыслей, против этих образов, против восстания плоти в тебе самом. Борись беспощадно. Рано или поздно благодать Божия, которую ты призываешь, победит в тебе, и тогда ты получишь венец мученический". И этот монах продолжал крестить, он боролся, боролся до дня, когда вдруг оказался свободным от всякой нечистой мысли и мог крестить так, как крестил святой Иоанн Креститель в водах Иордана.

Поэтому и нам не надо смущаться тем, что вползает в нашу душу, что в тот момент, когда мы молимся Богу, когда Господь проливает в нее Свой свет, вдруг мы начинаем видеть в нашей душе такую тьму, такую нечистоту, такую скверну, которую мы раньше в ней не ощущали и не видели. Надо помнить, что наше тело, наша душа, наш дух составляют одно целое, которое мы постепенно должны включить в тайну Божию. Тогда человек становится цельным, тогда его телесность пронизывается благодатью с такой силой, с какой пронизывается его дух. Вспомните видение Мотовилова, когда он разговаривал со святым Серафимом Саровским. Он увидел, как лицо святого Серафима сияло, как сияли его одежды, как весь он воссиял, подобно тому, как на Фаворе воссиял Христос в тот момент, когда Он говорил с Моисеем и с Ильей о грядущем Своем страдании. Тогда Он просиял так, что даже одежда Его воссияла такой белизной, которой, как говорится в Евангелии, не один белильщик не может достигнуть. Это обстоятельство обращает наше внимание на то, что мы, как душевно и духовно, так и телесно должны быть пронизаны благодатью, и мы не должны бояться той борьбы, которая в нас совершается.

Борьба – это момент, когда мы можем сказать: "Господи, неужели Ты мне доверяешь настолько, что можешь поручить эту борьбу с сатаной, со злом, которое во мне еще не исчерпано?" Это момент, когда мы можем радоваться тому, что Бог дает нам возможность за Него, вместе с Ним бороться и побеждать. И когда мы побеждаем зло в себе, мы побеждаем его вообще, потому что пораженный нами диавол тем самым оказывается пораженным для всей вселенной. Когда какой-нибудь грех исцелен в нас, то есть ничего не осталось от этого греха, и только наша цельность выросла в полноту своей меры, мы можем сказать, что теперь это зло умерло для всей вселенной. Поэтому, встречаясь в нашей жизни с духовной борьбой, с душевным искушением или телесной болезнью, не с обыкновенной болезнью, а с тем, что грех начинает в нас действовать с новой силой, мы должны благодарить Бога.

Мы можем помнить еще одно, чрезвычайно важное обстоятельство: не тело является причиной и источником зла в нас. Один из подвижников совершенно ясно говорит, что тело является страдальцем, мучеником, оно является жертвой той неправды, которая в нас живет и душевно, и духовно. И когда мы говорим о телесных, плотских грехах, то имеем в виду, что греховность наша, живущая в душевности и в духовности, порабощает наше тело, оскверняет его. Каяться должно прежде всего не тело, а душа наша. И это очень важно, потому что слишком часто мы думаем о нашем теле как об источнике искушения или зла: а этот источник – в нашей неочищенной, непросвещенной душевности, еще не до конца разгоревшейся духовности.



О браке и воспитании


Один из древних отцов Церкви сказал, что мир не мог бы стоять без таинств, то есть без непосредственного воздействия Божия и без преображения, которое это воздействие совершает над людьми. Единственное Таинство, которое сохранилось после отпадения человека от Бога и потери рая – это Таинство Брака. И вне христианского опыта брак является таинством в том смысле, что совершается нечто, что просто человеческим силами не могло бы совершиться, восстанавливается, сколь только это возможно, в пределах падшего мира то единство между мужчиной и женщиной, та цельность всечеловека, о которой говорится в начале книги Бытия. Это момент колоссальной важности. Это момент, когда двое полюбивших друг друга людей, могут стать одной плотью, и не только физической плотью, но одной телесной реальностью, которая включает в себя разность и в душевности, и в духовности.

В Ветхом Завете мы читаем о том, что первый человек был создан всечеловеком, в нем, по учению некоторых отцов, заключалось и женское и мужское. Человек начал возрастать, созревать, наступил момент, когда в нем, в одном человеке, уже не могла совмещаться полнота женского и мужского существа. Тогда Бог привел к нему всех животных, чтобы он увидел, что они имеют по два пола, и, чтобы он почувствовал, как сказано в Писании, что он единственный одинокий. Когда он вдруг ощутил свое одиночество. Бог навел на него глубокий сон и отделил в нем мужское от женского. Он их разделил так, что в каждом из них осталось нечто от другого, дававшее каждому из них возможность узнавать себя друг в друге. Он и она составляли одно целое. Когда Адам увидел перед собой Еву, он воскликнул: «Это кость от костей моих, это плоть от плоти моей». Вместе с этим он мог бы сказать: «Это я перед моими собственными глазами». Это было настолько "я", это настолько было единство двух, что даже они не ощущали себя нагими. Они видели себя как единицу, как человека в двух особях.

Позже, когда совершилось падение, они вдруг увидели себя нагими, то есть чужими друг другу. И вот с этого момента началась борьба за воссоединение. Влечение одного к другому, отчаянное, слепое влечение, крик «вернись ко мне» – все это возникло в брачной любви, в любви двух, каждый из которых узнавал в другом себя и одновременно видел другого не в его собственной ограниченности, но в новой полноте, в новой красоте, в новом смысле. Брак, то есть тайна этой встречи, совершалась тогда, когда эти двое в друг друге узнавали себя самих и видели друг другавосполненными, в той полноте жизни, которую они могут иметь только друг с другом. Соединяясь, они и телесно, и душевно, и духовно, сколько это было возможно и сколько это возможно теперь в падшем мире, делались всечеловеком. Это изумительная тайна. Это полнота человеку, который является в двух личностях. Брак – это таинство, потому что теперь то разделение, которое было совершено грехом, в значительной, но решающей мере снимается.

Один из отцов Церкви говорит нечто, что может многих смутить, изумить. Он высказывает мысль, что в брачном соединении мужчина и женщина соединяются так, что их единство можно сравнить только с единством, возникающим между Христом и верующим, когда тот причащается Святых Тайн. Вот мера, в которой один из отцов видел единство телесное между мужем и женой как полноту того единства, какое уже достигнуто душевно и духовно! Это значит, что муж и жена видят друг друга как себя самих, но без тех теней, без того искажения, которое каждый человек видит в другом обычно. И когда они соединяются, то, по словам апостола Павла, становятся малой церковью. Действительно, во Христе, в Боге благодатью Святого Духа они делаются единой плотью, единым существом, оставаясь вместе с тем единственными и неповторимыми личностями. В браке преодолевается последний предел разделения. В идеале отношения мужа и жены – это не жадность, это не желание обладать, это не хищничество, а благоговейное зрение и отдача себя другому, и приятие другого в себя самого в любви, в созерцательной тайне любви. Это идеал брака.

Конечно, в браке в падшем мире действуют и другие силы. Бывает половое желание, бывает жадность, но бывает, что двое соединяются такой любовью, которая снимает все грани. Они теперь стали едины. Когда рождается ребенок, он как бы является не плодом хищничества, а плодом отдачи одного человека другому, одной половины другому или другой. И тут я бы хотел перейти к вопросу о детях.

Современная наука постепенно подтверждает то, во что Церковь верила изначально. В тот момент, когда зарождается живое человеческое существо, вся полнота человечества, в нем уже есть. Он уже человек. Можно сказать, что воплощение совершилось в тот момент, когда архангел Гавриил возвестил Деве Марии воплощение Христа. И Она ему ответила: «Се раба Господня, да будет мне по слову твоему». Уже тогда была осуществлена вся полнота воплощения. То же бывает и в браке. В процессе формирования ребенка в утробе матери он может воспринимать то, что совершается не только с нею, но и вокруг нее. До него доходят звуки, дрожание воздуха, он делается через свою мать частью окружающей среды. Поэтому наставники церковные советуют матери молиться, но молиться не формально, не просто произносить молитвы, не молитвословить, а общаться с Богом, делиться с Ним всей своей радостью, всем своим трепетом, дать Богу действовать в ней. Можно молиться вслух, потому что звук этой молитвы непонятным образом доходит до зародыша, до постепенно формирующегося ребенка. Если молитва произносится благоговейно, тихо, вдумчиво, этот ребенок уже приобщается к тайне материнской молитвы. Это изумительно! А когда ребенок родится, то необходимо продолжать молиться над ним, над колыбелью: петь ему песни церковные; молиться церковными словами, когда он еще слов не понимает, но через звук голоса может воспринять молитвенную настроенность и через нее ожить к области молитвы, к области приобщенности к Богу. Когда ребенок становится больше и может участвовать в вещах, с ним тогда совершается то, что может играть колоссальную роль. Если же в семье раздор, крик, взаимная вражда, то это разбивает цельность его души, потому что каждый окрик сотрясает его душу и порой вдребезги разбивает ее, как стекло может разбиться от громкого шума.

Но по мере того как ребенок слышит эти молитвенные слова, приобщается к их звучности, они делаются часто плотью и кровью его. И тут я хочу привести пример, который оставил след в моей душе.

Был в нашем храме певчий Федоров Василий. Он обладал басом потрясающей красоты и вдохновлял всех нас своим пением. И вот, он заболел раком, лег в больницу, Я его посещал каждый день. Поначалу мы с ним молились вместе: я неумело, потому что у меня нет достаточного слуха и голоса, пел молебен о его выздоровлении и о его родных, которых не было при нем тогда. Потом он стал слабеть, и я стал петь один. И вот в какой-то день я пришел и услышал от старшей медсестры, что мне можно было бы не приходить, потому что он без сознания и умирает. Я вошел в его комнату: по правую и левую стороны его кровати сидели его жена и его дочь, которые только что приехали из далекой Японии и застали его уже без сознания, умирающим. Вспомнив тогда, как он мне говорил, что молитвенные слова переплелись с его душой, я сказал жене и дочери его, чтобы они сели рядом друг с другом, встал на колени и начал, как умел (плохо!) петь ему великопостные страстные песнопения. И мы все увидели, как постепенно его сознание возвращается к нему, возрастает, поднимается в нем. В какой-то момент он открыл глаза. Я ему сказал:

– Василий, ваша жена и дочь сидят налево от вас. Вы умираете. Проститесь с ними.

Они простились спокойно, глубоко и трогательно. А потом я ему сказал:

– А теперь вы можете спокойно умереть.

Он лег, ушел в забытье и тут же умер. И эти песнопения, которые он всю жизнь пел, вернули его к жизни на тот короткий срок, который ему был нужен для того, чтобы не оставить жену вдовой и дочь сиротой без последнего прощания.

Расскажу еще один случай, который меня тоже очень поразил.

На Сергиевском подворье был когда-то, много лет тому назад, очень старый диакон. Ему было восемьдесят шесть лет. От старости он почти потерял голос, но пел на клиросе, потому что был единственным, кто мог это делать каждый день. Как-то я вместе с ним оказался на клиросе, я читал, он пел. Он читал и пел с такой искрометной быстротой, что мне не удалось уследить за ним по книге. Когда кончилась служба, я ему сказал:

– Отец Евфимий, вы сегодня украли у меня всю службу, но хуже всего то, что вы украли ее у себя. Вы не могли понимать то, что произносили.

И он заплакал и сказал мне:

– Ты меня прости, но, знаешь, я родился в страшно бедной деревне, меня родители прокормить не могли. Они пятилеткой отдали меня в монастырь, и в монастыре я прожил до революции. Я там научился читать, научился петь. Каждый день я слышал эти службы, и они стали частью моей души. И когда я вижу эти слова, мне не нужно их читать: и когда я слышу эти песнопения, мне не нужно над ними сосредоточиваться. Как только я вижу эти слова, словно Божия душа касается какой-то струны в моей душе, и вся душа, как арфа, начинает петь. И я пою так быстро, потому что это арфа поет, это душа поет. Это мне было дано слово за словом в течение всего моего детства и всей моей зрелой жизни.

Вот какое сокровище мы можем дать ребенку, и что мне хотелось бы сказать о браке. В сердцевине брака находится Господь Иисус Христос, благодать Святого Духа, и действует тайна во Христе.



О смерти и жизни вечной


К смерти у меня отношение своеобразное. Я хочу объяснить, почему я к смерти отношусь не только спокойно, но и с таким желанием, с такой надеждой, с такой тоской по ней.

Первое яркое впечатление о смерти восходит ко времени моего разговора с отцом. Он мне как-то сказал, что я должен прожить так, чтобы научиться ожидать свою смерть, как жених ожидает свою невесту; ждать ее; жаждать ее; ликовать заранее об этой встрече и встретить ее благоговейно, ласково. Вот первое впечатление.

Вторым впечатлением много лет спустя была смерть отца. Он скончался внезапно. Я пришел в его комнату – это была бедная маленькая комната. На верхнем этаже французского дома были кровать, стол, табуретка и несколько книг. Я вошел внутрь, закрыл дверь и меня обдала такая тишина, такая глубина тишины, что я воскликнул:

– И люди говорят, что существует смерть. Какая это ложь!

Вся комната была преисполнена жизнью и такой полнотой жизни, которую на дворе, на улице я никогда не встречал. Вот поэтому у меня такое отношение к смерти и я с такой силой переживаю слова апостола Павла: «Мне жизнь – Христос, а смерть – приобретение». Пока я живу в плоти, я отдален от Христа. Другие его слова меня тоже очень поразили. Он всецело хочет умереть и соединиться со Христом, но однако добавляет: «Для вас нужнее, чтобы я остался в живых, я буду продолжать жить». Это последняя жертва, которую он может принести. Все, к чему он стремится, на что он надеется, чего желает, он готов отложить, потому что он нужен другим.

Смерти я видел очень много. Я работал пятнадцать лет врачом, из которых пять лет на войне во французском сопротивлении. После этого сорок шесть лет я прожил священником и постепенно похоронил целое поколение нашей ранней эмиграции. Меня поразило то, что русские умирают спокойно, а западные порой со страхом. Русские – потому что они верят в жизнь, уходят в жизнь. Одна из истин, которую и каждый священник, и каждый человек должен повторять себе и другим: не надо готовиться к смерти, надо готовиться к вечной жизни. О смерти мы ничего опытно не знаем, мы не знаем опытно, что происходит в момент умирания. Но одно мы знаем, хотя бы зачаточно, что такое вечная жизнь. Каждый из нас знает на своем опыте, что бывают какие-то мгновения, когда живешь не временем, а какой-то полнотой жизни, каким-то ликованием жизни, которое не принадлежит земле. Поэтому первое, чему мы должны учить себя и других – это не готовиться к смерти, а готовиться к жизни. Если говорить о смерти, то говорить о ней только, как о двери, которая широко распахнется и даст нам возможность войти в вечную жизнь. Но умирать все-таки непросто. Что бы мы ни думали о смерти, о вечной жизни, мы не знаем ничего о смерти самой, об умирании. Я хочу привести один пример из моего опыта во время войны.

Я был младшим хирургом на фронте. У нас умирал молодой солдатик двадцати пяти лет. Я пришел к нему вечером, сел рядом с ним и говорю: – Как ты себя чувствуешь?

Он посмотрел на меня и сказал:

– Я сегодня ночью умру.

– А тебе страшно умирать?

– Умирать мне не страшно, но мне больно расставаться со всем тем, что я люблю: с молодой женой, с деревней, с родителями. Одно, действительно, страшно – это умереть одному

– Ты не умрешь в одиночку.

– То есть как?

– Я с тобой останусь.

– Вы не можете всю ночь просидеть со мной.

– Почему же? Могу просидеть.

Он подумал и сказал:

– Если вы даже посидите со мной, в какой-то момент я это перестану осознавать, и тогда я уйду в темноту и умру один.

– Нет, вовсе не так. Мы сядем рядом и будем разговаривать. Ты мне будешь рассказывать: о деревне, о семье, о детстве, о жене, обо всем, что у тебя в памяти, на душе, что ты любишь. Я тебя буду держать за руку. Постепенно тебе станет утомительно говорить, и я буду говорить больше, чем ты. Потом я увижу, что ты начинаешь дремать и тогда я буду говорить тише. Ты закроешь глаза, и я перестану говорить, но я тебя буду держать за руку, и ты будешь периодически жать мою руку, чтобы убедиться, что я тут. Постепенно твоя рука будет чувствовать мою руку, но не сможет ее пожимать, я начну жать твою руку. И в какой-то момент тебя больше среди нас не будет, но ты уйдешь не один. Мы совершим весь путь вместе.

И так мы в течение нескольких часов провели эту ночь. В какой-то момент, действительно, он перестал жать мою руку, и я стал жать его руку, чтобы он знал, что я тут. Потом его рука начала холодеть, она раскрылась, и его больше с нами не стало… Очень важно, чтобы человек был не один, когда уходит в вечность.

Бывает еще другое. Человек болеет иногда долго и бывает окружен и любовью, и лаской, и заботой. Тогда умирать легко, хотя и больно. Но бывает очень страшно умирать, если человек окружен людьми, которые только и ждут, чтобы он умер, потому что пока он болеет, они – пленники его болезни. Они не могут отойти от его койки, они не могут вернуться к своей жизни, они не могут радоваться своим радостям, он, как темная туча, висит над ними: "как бы он умер поскорей!". И это умирающий чувствует: это может длиться месяцами, родные приходят и холодно его спрашивают о том, как он себя чувствует и не надо ли ему чего-нибудь, а потом говорят, что у них свои дела и они еще к нему вернутся. И даже, если их голос звучит не так жестоко, человек знает, что его посетили только потому, что надо было посетить, но сами ждут его смерти с нетерпением. А иногда бывает иначе. Бывает так, что человек умирает, умирает долго, но он, любим дорог. Он готов пожертвовать счастьем пребывания с любимым человеком, потому что это может дать радость или пользу другому близкому, любимому человеку.


 

ДОМ БОЖИЙ

Три беседы о Церкви


I

По своей природе Церковь - святыня, по историческому своему развитию и судьбе она трагична в двух отношениях. С одной стороны, она трагична, как жизнь и как смерть, как сошествие во ад Самого Христа; но трагично тоже, что при всем том, что нам дано, мы в течение всей нашей истории, то есть всей истории человечества, оказываемся недостойными того звания, которое нам дано, и того призвания, которое является нашим: быть детьми Живого Бога, быть Его свидетелями на земле, быть зачатком Царствия Божия, быть явлением этого Царствия Божия, пришедшего в силе.

И вот я хочу сначала подумать о самой Церкви, о том, чем она является в своей природе.

Если вы обратитесь к катехизису, вы увидите, что Церковь определяется им как общество, обладающее единством веры, единством таинств, единством священноначалия, общество, учащее жить так, как научил нас жить Христос. Но такое определение понятно только тем, кто опытно знает, что такое Церковь, потому что единство веры не является просто общим согласием на догматические формулировки. Вера - это уверенность в невидимом (Евр. 11: 1), это внутренний опыт, говорящий нам о том, что невыразимо, что может быть познано только опытом и, в конечном итоге, покоится в созерцательном молчании. Таинства для внешнего взора являются обрядами, в лучшем случае символами, тогда как для верующего, который опять-таки опытно приобщился к их содержанию, они являются приобщенностью и к Божественной жизни, и к человечеству Господа Иисуса Христа. А что касается до священноначалия, очень легко подумать, будто священноначалие стоит во главе церковного общества, подобно тому, как возглавляются различные общества, будь то государство, будь то армия, будь то какая-либо иная общественная организация. Поэтому такое определение позволяет людям только поставить перед собой вопрос: что же это за общество, которое определяется такими странными словами? Каждое из них ставит вопрос…

Для верующего каждое из этих слов имеет глубокое значение, которое раскрывается постепенно, в течение всей жизни углубляется, ширясь, становясь более светлым, более лучезарным и вместе с этим ставя нас перед лицом Божественной тайны, того, что святой Григорий Нисский называл Божественным мраком, то есть таким ослепляющим светом, что человек теряет способность видеть, а только может быть приобщен Самим Богом к тому, что за пределом его восприятия или понимания. И мне хочется остановиться для начала на некоторых выражениях, которые определяют Церковь не извне, а именно в церковном сознании.

Самое слово «Церковь» происходит от греческого кириакон - дом Божий, дом Господень. Это не только здание, состоящее из камня или кирпича; этот дом состоит из живых камней, о которых говорит Ерм в первом своем Видении. Ему было представлено, как ангелы Божии строят Церковь, которая является одновременно и градом человеческим, и градом Божиим: градом человеческим настолько святым, настолько совершенным, что он совпадает с градом Божиим. Он достаточно глубок, достаточно духовно пространен, достаточно свят, чтобы первый Гражданин этого вечного града был Господь и Бог наш Иисус Христос, Сын Божий, ставший сыном человеческим. Но когда мы говорим о Церкви как о доме Божием в контексте нашей жизни, трагического опыта жизни падшего мира, может быть, стоит подумать о том, что в этом мире, который Богом был создан и оказался предан человеческим отпадением от Бога - Бог не имеет, где главу преклонить. Он бездомен. В книге Откровения говорится: [Я] стою у двери и стучу (Откр 3: 20). Эта дверь - человеческое сердце, человеческий разум, человеческая воля, человеческая жизнь; и Бог стучится, ища приюта.

Это так явственно можно видеть в странах, где Богу нет места, в странах, где царствует безбожие, где Бог не имеет права жительства. В этих странах мы можем видеть очами веры, а порой и глазами своими, как Бог находит Себе приют в человеческом сердце, уме, воле, жизни, в самой плоти человека, как это мы видим во святых. Но мы можем видеть тоже, как издревле и до сих пор на обезбоженной нашей земле созидаются храмы, здания, которые воздвигает человеческая вера человеческими руками, и где Бог у Себя дома. Храм -дом убежища для Господа Вседержителя… Эти храмы могут быть скромны или величественны, - они все равно содержат всю полноту Божественного присутствия.

Мне вспоминается, как много лет тому назад, в середине тридцатых годов, приезжал в Париж митрополит Литовский и Виленский Елевферий. Он посетил наш храм, который ютился в трущобе и был так мал, что когда Владыка вошел в храм и стоял у царских врат, его мантия была у входных дверей. Священник, встречая митрополита, благодарил его, что он пришел в такой скромный, малый, незначительный храм. И Владыка Елевферий его остановил, сказав: «Никогда не говорите о незначительности храма Божия. В храме обитает полнота Божества, ваш храм шире небес».

А говоря уже не о здании, а о человеческой душе и теле, вмещающих Божие присутствие, мне вспоминаются слова святого Симеона Нового Богослова. Вернувшись в свою убогую келью после причащения Святых Таин, он сидит на скамье, которая ему служит и кроватью и сидением. Старый уже человек, он глядит на свои руки, созерцает свое тело и говорит: «Как страшно: эти обветшалые руки, это ветшающее и умирающее тело - это тело Самого Христа, и эта убогая келья - шире небес, потому что небеса не могут собой охватить всю полноту Живого Бога, а в этой келье, через мое телесное присутствие, потому что я причащен Святых Таин, обитает вся полнота Божества телесно». Вот это первый образ, который приходит мне на ум, когда я слышу слово Церковь, кириакон.

Есть и другое слово, которое имеет свои отголоски на латинских языках. По-гречески оно звучит экклесиа. Это как бы общество избранников. В древних Афинах этим именем называлось полноправное собрание граждан, признанных достойными быть голосом и оплотом страны и града. Когда мы говорим об избранничестве, мы слишком часто думаем о каких-то преимуществах, но избранничество - опять-таки, как и другие аспекты Церкви, - имеет двоякое значение. Христос Своим ученикам говорит: Не вы Меня избрали, а Я вас избрал (Ин. 15: 16), то есть выбрал, извлек из среды людей и поставил особняком для того, чтобы быть обществом иным, обществом, которое не совпадает с языческим или безбожным народом, обществом, которое приобщено к тайне Царства Божия. Но подумаем, что это избранничество представляло в жизни апостолов. Мы можем прочесть об этом в целом ряде мест Священного Писания: Я посылаю вас, как овец среди волков (Мф. 10: 16). Если Меня гнали, будут гнать и вас. (Ин. 15: 20). Апостол Павел дважды в посланиях к коринфянам описывает, чем сказалось в его жизни это избранничество: гонением, следованием Христу по крестному Его пути.

И вот Церковь - это общество избранников, общество людей, услышавших зов Божий, которых Бог послал и посылает в мир быть свидетелями истины Божией, жизни Божественной. И эти свидетели - мы все по призванию - должны бы так отличаться от всякого другого человека, чтобы, встречая нас, люди задумывались: что с ними случилось? почему они ни на кого не похожи?.. Английский писатель К. С. Льюис говорит, что, встречая верующего, человек должен бы так изумиться, как если бы он видел, что статуя стала живым человеком, из существования перешла в жизнь. Это второе слово, которое употреблялось в древности о Церкви: избранники, насмертники, говорит апостол Павел (1 Кор. 4: 9); но такие, которые смерти не боятся, для которых жизнь - Христос, смерть - желанна, приобретение, и которые, однако, готовы продолжать жить на земле, для того чтобы совершать Божие дело. Для меня, - говорит апостол Павел, - умереть не значит совлечься временной жизни, но облечься в вечность; и если мы не приобщены этой вечности уже теперь, то, конечно, смерть нам представляется как ужас и как утрата. Но если мы сколько-то поняли, пережили свою приобщенность к вечной жизни, то смерть для нас является полнотой жизни. Можно даже сказать (к этому я вернусь чуть позже), что Христос, Который является нашей жизнью, является также для нас нашей смертью, потому что мы должны умереть вместе с Ним по отношению ко всему, что греховно, что смертоносно, что чуждо Богу, и только тогда можем мы полностью ожить Его жизнью.

И это меня приводит к следующему определению Церкви: Церковь как Тело Христово (Еф. 1: 23). Это можно воспринимать поверхностно, будто она- общество, которое как бы телесно, в совокупности людей - мужчин, женщин, детей - представляет собой посланников Христа, людей, которые свидетельствуют о Нем, потому что они - в различной мере, но каждый в свою меру - знают Его лично. Но в этом определении Церкви как Тела Христова есть нечто большее. Как я упомянул уже, для того чтобы жить жизнью Христа, надо умереть смертью Христа. Об этом говорит шестая глава Послания апостола Павла к римлянам, которая читается во время крещения. Если мы действительно познали Христа как своего Бога, как своего Наставника, как Единственного, Кто - Человек в полном смысле слова, то все, что Ему чуждо, все, что делает нас непохожими на Него, все, что нас влечет от Него вдаль, должно для нас стать чуждым, должно вымереть в нас, стать даже не предметом ненависти, а просто должно перестать существовать. В этом смысле погружение в воды крещения, то есть в стихию, в которой никто из нас не может жить, которая для нас значит смерть, есть образ того, что мы так восприняли Христа, так приняли наше собственное к Нему отношение, что мы погружаемся в Его мертвость. И апостол Павел говорит: мы носим в теле мертвость Господа Иисуса (2 Кор. 4: 20). Конечно, это нам дается зачаточно, но это не может нам быть дано как бы безответственно. Только в ту меру, в которой эта мертвость постепенно побеждает в нас лже-жизнь, можем мы постепенно врастать в ту полноту жизни, которая есть жизнь Христа, становиться человеком по образу Сына Божия, ставшего сыном человеческим. Потому что быть человеком в полном смысле слова значит быть пронизанным Божественным присутствием. Призвание каждого из нас - стать причастником Божеского естества, как говорит апостол Петр (2 Пет. 1: 4).

Есть образ у апостола Павла, который мне кажется очень важным, потому что то, что я теперь сказал, может навести кого-нибудь на мысль, будто если мы становимся христианами в полном смысле слова, мы обезличиваемся, перестаем быть самими собой, делаемся как бы во множественном числе, посильно, хотя относительно, иконами Христа. Но это не так. Апостол Павел говорит, что через крещение, через соединение с Богом верой и таинством, через наш ответ на зов Божий и Его ответ на нашу веру мы как бы прививаемся, словно полуживая ветвь, к живоносному дереву. Образ этот такой яркий. Подумайте: ходит садовник, с любовью взирая на все то, что растет у него в саду, и вдруг замечает, что какой-то побег, который мог бы расти, цвести, начинает хиреть. Он эту веточку может привить к крепкому живоносному дереву, но что же случается? Первое, что он должен сделать, это отрезать эту веточку, лишить ее корней, которые хоть сколько-то ее питали; из нее, как кровь, течет ее жизнь. Затем эту ветвь он приносит к тому дереву, которое должно ей дать жизнь. И опять-таки, он врезается в это дерево ножом и прикладывает рану побега к ране этого дерева: рану к ране. Соки этого дерева будут теперь литься в эту ветвь, жизнь будет в нее течь, но эта жизнь не превращает привитую ветвь во что-то чуждое ей самой, эта жизнь делает ее тем, чем она может стать совершенно. Она крепнет, она растет, на ней рождаются листья, на ней будут плоды, она становится самой собой в полном смысле этого слова. А какой ценой? - ужасом перед возможной смертью и ужасом о том, что она исцелела только раной животворного дерева, как у пророка Исаии говорится: Ранами Его мы исцелились (Ис. 53: 5).

Эта приобщенность ко Христу начинается с голоса Божия, который до нас доходит, касается нашего ума, который трогает наше сердце, поднимает волной нашу волю в сторону добра, истины, света. В нас расцветает тогда вера, то есть уверенность: то, что мы слышали, что мы видели, то, что мы пережили - более истинно, нежели что бы то ни было из окружающего нас, более истинно, чем то, чем ранее являлась наша жизнь. А дальше мы можем только открыться Богу. Своими силами мы этого осуществить не можем. Мы не можем стать новой тварью своими силами; не можем мы осуществить наше предельное призвание своей волей и своей крепостью. Апостол Павел перед лицом величия своего призвания, видя свою немощь, взывал к Господу о силе, и Господь ему ответил: Довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи (2 Кор. 12: 9). Не в той немощи, которая всем нам известна: не в лени, косности, трусости, а в другой немощи: в прозрачности свету Божию, в отдаче себя гибко, без сопротивления, в руку Божию. И тогда, опять-таки по слову апостола Павла, все делается нам возможным в укрепляющей нас силе Господа нашего Иисуса Христа (Флп. 4: 13). Тогда мы становимся настоящим человеком, то есть хотя бы зачаточно бого-человеком.

Мне хочется еще сказать о последнем определении Церкви: столп и утверждение истины (1 Тим. 3: 15), оплот истины. Истина по-гречески называется алифиа, а это слово одного корня с названием Леты, мифической реки, через которую усопшие должны были пройти в царство теней и у которой было страшное свойство размывать всякое воспоминание. И вот истина как алифиа ничем не может быть размыта, и Церковь является оплотом этой вечной пребывающей истины. Отец Павел Флоренский слово «истина» производит от слова «есть»: истина - это то, что есть, естина: то, что не может быть уничтожено. Вот чем должна быть Церковь: хранительницей полноты истины, то есть всего того, что есть Бог, всего того, что есть человек и тварь; и всего того, что нам провозглашает Бог, пришедший плотью. Если мы так думаем о Церкви, тогда понятно делается, почему можно определить Церковь как Бого-человеческое общество, в котором как бы на равных началах присутствует полнота Божества и полнота человечества. Полнота Божества - потому что вся полнота Божества обитала и обитает телесно во Христе (Кол. 2: 9), потому что Богом и Отцом дан Церкви в день Пятидесятницы Дух Святой, Который не только на ней почил, но Который является ее жизнью; потому что во Христе и силой Святого Духа, по изумительному слову Иринея Лионского, мы призваны в Единородном Сыне Божием стать единородным Божиим сыном. Пока мы еще на пути - и, однако, этот путь завершен. Церковь в этом смысле - эсхатологическое общество, в котором все решительно совершилось и которое, однако, еще в становлении. Совершилось явление человека в полной его славе в Лице Господа Иисуса Христа. Продвижение совершается: это тайна приобщения, которую мы видим во святых и видим зачаточно, в их борении и несовершенстве, и в грешниках.

Но не только Божество, но и человечество в Церкви нам открывается по-новому. Полнота и совершенство человечества - во Христе, человечество в становлении - в каждом из нас. Церковь-таинственное Бого-человеческое общество, которое постепенно вырастает в меру своего призвания, в котором зажигаются огни, до того времени, когда вся Церковь станет купиной неопалимой.

Вот что я хотел сказать вам сегодня. В дальнейших беседах я попробую развить эту тему Церкви не столько по отношению к ее полноте, сколько по отношению к ее историческому становлению. Сейчас, если я могу ответить на какие-нибудь вопросы, я это сделаю, но лучше было бы, чтобы те из вас, у которых есть ответы, прибавили их к тому, что я сказал.

Я не совсем понимаю боль Христа и Его смерть за нас. Ведь Он безгрешный. Я понимаю, что нам надо умереть, но что такое Его мертвость?

Есть разные подходы к этому. Я употребил это выражение, имея в виду, что все, что является грехом, и все, что к греху нас влечет как соблазн, для Христа просто чуждо, что ко всему, что является злом, Он относится, словно труп. На рождественской всенощной читается место из седьмой главы пророка Исаии, где в греческом и славянском переводах говорится, что от Девы родится младенец, который, раньше чем сумеет распознать добро от зла, выберет добро. Наша способность (несчастная способность!) испытывать влечение и к добру и ко злу является результатом той глубокой болезни духа и душевности и телесности, которую мы называем греховностью. Христос, рожденный без греха, чужд этому. Но с другой стороны, Сын Божий, становясь сыном человеческим, приобщается к опыту тварности. Он воспринимает на Себя телесность, которая Его делает родным всему телесному; Он - подлинный, истинный человек, одновременно, через Свою телесность, сродни всему материальному миру. Каждый атом, самая величественная галактика может узнать в Нем себя, свою материальность, прославленную, какой она призвана быть, когда, по слову апостола Павла, Бог будет всё во всем (1 Кор. 15: 28). Когда мы говорим о нашей приобщенности мертвости Христовой, мы говорим, что готовы бороться насмерть со всем, что нас влечет к тому, что чуждо Богу, к тому, что было причиной воплощения, распятия, смерти, сошествия во ад Спасителя Христа. Если бы мы могли с яркостью пережить тот ужас, который, например, описывается в песнопениях Великого четверга, Великой пятницы: О Жизнь вечная, как Ты умираешь? О Свет невечерний, как Ты потухаешь?.. - если бы мы могли это понять и пережить, сколько соблазнов стали бы для нас не только чужды, но невозможны, вызывали бы в нас ужас, вызывали бы в нас сознание, что если только мы допустим себе поползновение в этом направлении, то мы станем соучастниками тех, которые засудили Христа, которые предали Его, которые убили Его. Вот о какой мертвости мы можем говорить в себе самих. Вероятно, есть и другие подходы, о которых я сейчас не могу подумать.

Вы сказали, что Церковь - это общество людей, избранных Богом. Бог стучится нам в сердце - и оттуда доносится звук радио или что-нибудь еще… и тогда Он идет куда-то дальше. До некоторых Ему удается достучаться. Но люди тоже колотятся. Он Сам сказал: стучитесь; если вы будете стучаться, то Я не отвернусь от вас, даже если среди ночи будете это делать… Те, кто не является частью Церкви и стучатся - делаются как бы ее частью? или это происходит, только когда они встретятся? Как это происходит? Меня беспокоит другая часть человечества…

Что Бог стучится в наше сердце, в наше сознание, в нашу жизнь - это ясно; это бывает на опыте большинства людей верующих. Но вместе с этим в каждом человеке есть голод: голод по такой полноте, что его не может удовлетворить ничто вещественное. Я помню, архиепископ Михаил Рамзей [3] говорил, что в каждом человеке есть такая глубина, такая широта, которой ничто тварное не может заполнить. Мы стараемся в эту бездну кинуть и вещество, и красоту, и чувство, и, как камешки, все эти тварные предметы падают в глубину, и мы даже не слышим, как они трогают дно, потому что дна-то нет. Человек такой емкости, что только Бог может заполнить Собой эту глубину. Но этот голод не всегда находит свое имя, потому что когда живешь в определенном обществе, легко найти то или другое имя и привязаться к нему. В еврейском обществе будет одно имя, в христианском другое, и т.д.; но в основе должен быть этот голод. В каком-то смысле для начала он важнее, чем имя, потому что не будь этого голода, имя будет только наклейкой на душу, на сознание. И мы должны относиться очень бережно и осторожно к тем, которые не христиане или не верят в Бога Ветхого и Нового Завета, и к тем, которые вообще являются без-божниками или, во всяком случае, идейно, мировоззренчески себя считают таковыми. Бога никто выдумать не может. Можно, пережив нечто, называть это различными именами. Это могут быть языческие суеверия, языческие боги или иные верования, но для того, чтобы о Боге говорить, надо хотя бы коснуться края Его ризы. И мы очень легко, слишком легко, мне кажется, говорим, что Бог как бы является нашей собственностью, что мы хранители веры и что у других вообще ничего нет.

Мне вспоминается в этом отношении разговор, который в тридцатые годы у меня был с Владимиром Николаевичем Лосским. Он тогда был очень отрицательно настроен против восточных религий. Мы это долго обсуждали, и он твердо мне сказал: «Нет, в них истины нет!» Я пришел домой, взял книгу Упанишад, выписал восемь цитат, вернулся к нему и говорю: «Владимир Николаевич, я, читая святых отцов, всегда делаю выписки и пишу имя того, кому принадлежит данное изречение, а вот тут у меня восемь изречений без авторов. Можете ли вы «по звуку» их узнать?» Он взял мои восемь цитат из Упанишад, взглянул и в течение двух минут назвал имена восьми отцов Православной Церкви. Тогда я ему сказал, откуда это взято… Это послужило какому-то началу пересмотра им этого вопроса. Это не значит, что мы должны отождествлять веру, которую получаем во Христе и от Христа, с другими верованиями; но как мы должны быть осторожны, когда мы судим о другой вере! Вы, наверное, помните, как Паскаль [4] взывал к Богу: «Откройся мне!» - и как Христос в его сердце ему ответил: «Ты Меня не искал бы, если бы уже Меня не нашел». Мы можем искать только то, о чем имеем какое-то внутреннее понятие.

А второе, что я хочу сказать, может быть, более соблазнительно, но я думаю, что оно справедливо. Христос - все-человек, объемлющий Собой весь человеческий опыт без ограничения. И когда Он умер на кресте, Он мог умереть, только потеряв (в Своем человечестве, конечно) общение с Богом. Его слова: Боже Мой, Боже Мой, зачем Ты Меня оставил?! - слова Того, Кто, оставаясь в Своем человечестве безгрешным, в Своем Божестве единым с Отцом, оказался без Бога, обезбоженный. И нет ни одного безбожника, который когда-либо пережил или мог пережить обезбожение так, как его пережил Сын Божий, пришедший плотью к нам. Поэтому и тут нам надо с большой осторожностью относиться не только к мировоззрению, но к переживанию того, кто говорит: «У меня нет Бога». Христос это знает на собственном человеческом опыте; мы этого не знаем, потому что даже в те периоды, когда кто-либо из нас не знал Бога или был чужд Богу, он не мог измерить расстояние между полным единством с Богом и полной Его потерей, как Христос это пережил.

Значит ли это, что атеист утоляет свой голод, наклеивая отрицательные этикетки?

Я думаю (но опять-таки, это мнение, это не вещательство), что человек не может жить без какого-либо ответа на существующий в его жизни или душе вопрос. Поэтому если у тебя нет Бога, то ты должен иметь мировоззрение, которое тебе позволяет жить; без этого вовсе жить нельзя. Как-то я говорил с одним из представителей Совета по делам религий, Петром Власьевичем Макарцевым. Мы говорили о безбожии, и он воскликнул: «Ведь человек без веры жить не может!» Он имел в виду не религиозную веру, а веру в том смысле, что у него были такие убеждения, за которые он готов был стоять и ради которых он готов был жить. И вот в этом отношении, мне кажется, приходится быть очень вдумчивым и осторожным. Мы можем не соглашаться, мы даже не можем соглашаться с тем или другим, но мы должны ставить перед собой вопрос: если человек так чувствует, если таков его опыт, как я могу этот опыт обогатить? Потому что его отрицать, вырвать существующий опыт, не заменив его чем-то иным, бессмысленно.

Пока будут другие вопросы, я хотел бы спросить: как часто у вас бывают такие собеседования, какова практика таких собеседований?

Практика такова. Первые годы, что я был здесь, лет сорок тому назад, у нас была довольно большая русская группа, все говорили по-русски, за исключением, может быть, одного-двух человек, мужей или жен православных русских; и тогда у нас бывали беседы еженедельно. Потом стали появляться люди английского языка; к тому времени я немножко научился английскому, и мы начали вести беседы и по-английски. А потом был долгий период, когда русских бесед не было, потому что все русские, жившие здесь, говорили по-английски лучше меня, для них специальные беседы не были нужны. И мы стали вести беседы, сначала еженедельные, а потом, когда я стал подуставать, два раза в месяц, на английском языке. За последние полтора-два года, когда открылся путь из России на Запад и стали приезжать русские из Советского Союза, не говорящие на английском языке, или такие, которые хоть говорят, но, конечно, не живут им, мы возобновили русские беседы, и теперь они происходят раз в месяц. Если окажется, что русская группа окрепнет, если участники будут приходить регулярно, тогда, может быть, мы устроим и вторую беседу в месяц; но в данное время посещаемость такая неопределенная, число приходящих колеблется между, скажем, четырьмя и тридцатью пятью, что устроить две беседы мне кажется неразумно: тогда разобьются еще больше и вместо четырех человек будет два.

Четыре раза в год у нас бывает одна суббота, которая называется «говение»: два раза в год на английском языке, два раза в год на русском языке. Происходит это так: мы начинаем с молитвы, как мы сегодня начинали, затем я провожу беседу, которая длится минут сорок, после этого период молчания, приблизительно три четверти часа или час, когда все обязаны молчать. Кто не в состоянии молчать - идет в ризницу, но в храме никто не говорит, не мешает другим «вмолчаться» в тишину и внутреннюю и церковную, потому что в церкви есть своя тишина. Один французский писатель так описывал переживания одного из своих героев: этот человек услышал тишину и вдруг понял, что эта тишина - живое Божие присутствие… Так что я беспощадно требую, чтобы люди не мешали другим вмалчиваться в свои глубины. Затем мы вместе питаемся, то есть каждый приносит что-то свое, и мы в складчину едим то, что принесено, пьем чай. Потом вторая беседа и второе молчание, а затем общая исповедь, которую я провожу не так, как в России проводят общие исповеди. Она проходит так: я читаю ряд молитв из службы подготовительной к причастию, но опять-таки не все; затем я произношу вслух исповедь, которая - моя исповедь перед Богом, в контексте тех двух бесед, которые я проводил; они тематичны, и исповедь тоже тематична в этом смысле. Она длится обычно минут двадцать-тридцать-сорок. Это зависит не от моей греховности, а от содержания бесед, от содержания молитв, - чем они меня вдохновили. Затем мы снова коротко молимся, и затем все получают разрешительную молитву. Если почему-либо кто-то хочет исповедоваться отдельно, это возможно, но большей частью никто не приходит, потому что такая исповедь объемлет достаточное поле греховности или внутренней жизни. И после этого в воскресный день все, кто был на этом говении, могут причащаться.

Об исповеди я скажу еще следующее. Вот уже сорок с лишним лет мы разделили исповедь от причастия, то есть верующий не обязан исповедоваться перед каждым причащением. Это требует значительной зрелости, это требует и руководства со стороны священника. Причина тому: дореволюционная практика вела к тому, что человек, желающий причаститься, приходил на исповедь, собрав сколько-то грешков. Конечно, некоторые люди приходили с большой тяжестью, но те приходили не обязательно ради причастия, а ради самой исповеди. Но часто люди приходили с очень поверхностной исповедью, с такой исповедью, которой взрослый человек не имеет права приносить, или с таким чувством: «Ну да, я пришел, исповедовал свои повседневные грехи, поэтому имею право получить разрешительную молитву и причаститься»… Первый год, что я был здесь, у меня были очень резкие столкновения с некоторыми такими исповедниками. Я помню, один человек пришел: «Батюшка, я, как все, грешен». Я говорю: «Я не знаю, как все грешны, а как вы грешны?» - «Ну, грешен…» - «Нет, вы должны исповедоваться более серьезно». Тот начал раздражаться: «Ну что вам еще сказать: я пришел на исповедь, я имею право на разрешительную молитву и завтра на причащение!» Я говорю: «Нет, и разрешительной молитвы я вам не дам, и причаститься вы не придете, - идите домой и подумайте»… Другой был случай. Пришел человек, говорит: «Всем грешен». Я ответил: «Не может быть!» - «Да нет, всем, всем грешен»… Я говорю: «Слушайте, возьмите заповеди десятисловия. Неужели вы грешили против каждой из этих заповедей?! Я вас знаю как честного, добротного человека, и вы мне говорите, что вы вор…» -  «То есть как, батюшка?!» - «Очень ясно: есть заповедь, говорящая «не укради». Если вы всем согрешили, вы крали, а это по-русски называется быть вором». - «Ну нет, батюшка!» - »А еще я вас всегда считал порядочным человеком, и вы мне спокойно объявляете, что вы прелюбодей!?» - «Батюшка, как вы смеете меня оскорблять!» - »Я вас не оскорбляю. Есть заповедь «не сотвори прелюбодеяния». Вы мне говорите, что всем виноваты, значит, и этим виноваты». - «О, - говорит, - я не задумывался над этим». - «Вот пойдите домой и задумайтесь! Когда додумаетесь до чего-то, что является конкретным вашим грехом, тогда придете исповедоваться».

Война была долгая, и мы так разделили, что человек приходит исповедоваться, когда в нем созреет содержание исповеди. Тогда священник может или дать разрешительную молитву, или сказать, что тот недостаточно подготовился, исповедь его слишком поверхностна: иди домой подумай… Или священник может сказать: причащайся… Или может сказать: в том, что ты исповедался, ты должен сначала созреть к причастию, - не причащайся, приди на исповедь снова через какой-то срок… Или может сказать: хорошо, теперь причащайся несколько раз сряду, пока ты чувствуешь, что ты в мире с Богом, со своей совестью, со своим ближним, и, как Исаак Сирин говорил, с вещами, которыми ты обладаешь…

И результат этого, мне кажется, очень плодотворный, потому что люди приходят исповедоваться всерьез, очень серьезно и содержательно. Конечно, люди не становятся святыми, потому что хорошо исповедовались, но они хотя бы исповедовались честно, вдумчиво, и приходят к причастию не «по праву», а в соотношении со своей исповедью. Я помню, я об этом говорил в Загорске, и один из студентов Духовной Академии отреагировал: «Ну, Владыко, вы, значит, не православный, потому что у нас так не заведено». Я обратил его внимание на то, что нет ни одного церковного правила, требующего исповеди перед причастием. Есть рескрипт Петра Великого, который был написан из политических целей, для проверки исповедующихся, но это совершенно другого рода вещь.

Очень многие через исповедь, которую я произношу от себя, научились исповедоваться, то есть говорить о содержании своей души и жизни, а не только приносить список каких-то грешков. У меня часто бывало чувство, что человек приходит и приносит список каких-то именно «грешков», которые не по масштабу самого человека. Я детям как-то говорил, что люди иногда собирают грешки, как человек, который знает, что должен пройти мимо кусачей собаки, и берет с собой кость. Та подойдет - он бросит собаке кость, и пока она ее грызет, сам прошмыгнет. Вот этого нельзя допускать, мне кажется, ни в себе, ни в других.

II

Раньше чем приступить к очередной беседе, я хочу приветствовать среди нас Владыку Анатолия, которого мы давно и долго ожидали - с надеждой и с большой радостью. Те из нас, которые уже имели случай с ним общаться, увидели, что не напрасно мы его ожидали и не напрасно радовались на его приезд. Сегодня он первый раз у нас на беседе и теперь может познакомиться с каждым из нас лично. К нему через меня уже поступает просьба не отказаться исповедовать людей русского языка, потому что в этом большая нужда. Я думаю, что лучше всего было бы это делать по сговору, чтобы Владыку не отрывать от самого богослужения, но это не так трудно осуществить, и я уверен, что Владыка не откажется.

Епископ Анатолий: Как благословите, Владыко, я делаю с Вашего благословения, здесь не может быть отказа.

Митрополит Антоний: Знаете, Владыко, с моего благословения - оно очень хорошо, но все-таки надо соблюдать и свою какую-то нравственную свободу. Я помню, в первый раз, что Владыка Никодим  приезжал в Англию еще архимандритом, он у нас обедал, и на все мои вопросы: хотите хлеба? хотите того? хотите другого? - отвечал: «Как благословите». Наконец я говорю: «Хотите молока или лимона в чай?» - «Как благословите». Я ответил: «Я вас благословляю мне правду сказать». Так что вот.

* * *

Прошлый раз я начал говорить о Церкви и пробовал объяснить наименования Церкви: Церковь как кириакон, дом Божий, Церковь как экклесиа, полноправный народ Божий, и т.д. И кончил я свою беседу очень коротким замечанием о том, что по существу Церковь является Бого-человеческим обществом, обществом, как ни дерзновенно так выразиться, в равной мере и Божественным и человеческим. На этом я хочу остановиться, раньше чем двинуться вперед.

Церковь можно определить как место встречи между Богом и человеком, но встречи не мимолетной, встречи окончательной. Через воплощение Сына Божия вся полнота Божества, обитающая в Нем телесно (Кол. 2: 9), является центральным опытом Церкви. Кроме того, в день Пятидесятницы Спаситель от Отца послал на Церковь Духа Святого, Который в ней почил, Который в ней живет, Который в ней действует; и во Христе и во Святом Духе мы соединены с Богом и Отцом. Таким образом, присутствие Божие в Церкви явно и во Христе и в Духе, и приводит нас к Отцу нашему Небесному.

Что же касается человечества, то человечество в Церкви мы можем видеть двояким образом. Во Христе мы видим человека в его полноте и совершенстве, потому что лишь поскольку человек един с Богом, он вполне человек и совершенен в своем призвании. И конечно, единственный Человек в нашей истории, Который достиг этой меры или, вернее, Который явил эту меру, это Христос Спаситель, Который в равной мере, одновременно - и подлинный, совершенный человек, и подлинный, совершенный Сын Божий, Бог. Таким образом, в Церкви мы во Христе видим, чем призван быть человек, что такое человек. Об этом в одной из своих проповедей ясно говорит Иоанн Златоуст: если вы хотите познать, что такое человек, не озирайтесь на престолы царей или на дома вельмож, - поднимите глаза к престолу Божию, и вы увидите восседающего во славе Сына Человеческого, Господа Иисуса Христа…

Но с другой стороны, есть в Церкви и иное человечество - наше, человечество несовершенное, человечество греховное, человечество в продвижении к своему призванию - или наоборот, все дальше от него отпадающее. Человечество эмпирическое, которое мы знаем, в этом отношении двусмысленно, потому что нам дана свобода выбора между Богом и Его противником, между жизнью и смертью, между добром и злом, между тем, чтобы выполнить свое призвание - или от него отречься, мимо него пройти. Поэтому, поскольку мы смотрим на Церковь с точки зрения эмпирической, она представляется нам как свет во тьме, о которой говорит апостол Иоанн Богослов в своем Евангелии: Свет во тьме светит, и тьма - и вот тут на греческом языке игра слов - с одной стороны, не принимает его, с другой стороны - не может его угасить (Ин. 1: 5).

В этом отношении можно сказать, что Церковь - эсхатологическое явление. Это слово опять-таки греческое, тон эсхатон, и обозначает две вещи: или совершившееся, или решительно случившееся. Совершившееся - это воплощение Слова Божия. В каком-то отношении конец времен (не как «конец времени», а то, что должно в конечном итоге быть явлено во времени) уже совершен. Есть один Человек, Который обожен до конца. По слову апостола Петра, обращенному к каждому из нас, это наше призвание: стать причастниками Божеского естества (2 Пет. 1: 4). В Своем человечестве Христос уже является тем, чем призван стать каждый человек и может стать каждый человек, если только он ответит на свое призвание. Пока эта осуществленность нам видна только в Господе нашем Иисусе Христе. Но опять-таки, с другой стороны, явление Христа, воплощение Сына Божия - событие решающее, потому что то разделение, та пропасть, которая прежде существовала между Богом и человечеством, уже как бы закрыта. И она закрыта в гораздо большей даже мере, чем мы себе это представляем. Вы, наверное, помните из служб Страстной седмицы о сошествии Христа в ад. Ад Ветхого Завета - не тот ад, который мы видим описанным у Данте или в полуфольклорной-полубогословской литературе; это не место мучения, не место наказания, это нечто гораздо более страшное. Тот шеол, который описан в Ветхом Завете, это не место, куда идут грешники, это то место, куда идут все умирающие - потому что все отделены от Бога. Да, в этих глубинах есть разные как бы области. Вы, верно, помните из притчи о богаче и Лазаре, что Лазарь почиет в лоне Авраамовом, в месте упокоения, тогда как богач страждет, просит милости у тех, кого он оставил без милости; и однако и тот и другой находятся в страшном отдалении от Бога, в месте Божия отсутствия. Одни остаются связаны с Богом верой, внутренней верностью, молитвой, праведностью своей прошлой жизни, ожиданием (и это решающий момент) Мессии, ожиданием Спасителя, Который разрушит средостение между Богом и человеком, отпадшим от Бога собственной волей. Христос спускается в эти глубины, и тут объясняется место псалма, где говорится: Куда, Господи, пойду я от Тебя? на небесах Твой престол, в аду - и там Ты еси (ср. Пс. 138: 7-8). Это пророческое слово, потому что оно противоречит тому именно представлению об аде, которое качествовало в то время, ветхозаветному представлению об аде как о месте, где Бога нет, о месте, где только тоска по Богу, вера Ему, поклонение Ему - как бы в Его отсутствие. Этот стих псалма объясняется именно так; он пророчески говорит, что после распятия Христа, пока тело Его обоженное лежало во гробе, человеческая душа Христова во славе Своего Божества сошла во ад и исполнила, то есть заполнила собой все. Ад, где твое жало? Смерть, где твоя победа?.. В этом отношении, когда мы говорим о человечестве и о Церкви, мы должны понимать, что в человечестве есть один абсолютно ясный светоч - это Христос, и затем есть все остальное человечество, которое находится в борении, в становлении, отпадая, восставая, идя к Богу или удаляясь от Него. И поэтому человечество и Божество соединены в таинственное общество, - но общество это в становлении. Это общество, которое Самарин называл организмом любви, потому что Бог, являющийся любовью неизреченной. Собой его наполняет, Бог является его жизнью, Бог является Тем, Который постепенно превращает полумрак в полусвет и полусвет в полный свет дневной. Но то, что случилось в день воплощения Слова Божия, в день Богоявления, то есть крещения Христа, в день Его распятия, смерти, сошествия во ад, Воскресения, вознесения - все это, как дрожжи, действует в человеческой истории.

И вот во Христе Церковь уже является тем, чем она призвана быть, является также в значительной - большей или меньшей - мере в Его святых, и в меньшей мере в тех из грешников, которые рвутся к Богу. Святой Ефрем Сирин, говоря о Церкви, определяет ее так: Церковь не является обществом святых, она является толпой кающихся грешников… Решающее слово, конечно, «кающиеся», потому что недостаточно быть грешником, надо быть Бого-обращенным грешником; и слово «кающийся» именно об этом говорит. Кающийся - не тот, который плачет над собой, сетует о своих грехах, но не поворачивается лицом к Богу, не рвется к Нему. Мы постоянно горюем о себе, но не обязательно в результате этого мы отрываемся от того, что нас и порабощает, и ранит, и убивает, и мучает, ради того, чтобы повернуться лицом к Богу, устремиться к Нему хоть отчаянным желанием своим. А Церковь состоит из тех людей, которые именно так каются, рвутся к Богу, кричат к Нему: Из глубины, Господи, воззвах к Тебе - услыши меня! Услыши меня, Господи!..

Далее, о Церкви мы говорим в Символе веры: Единая Святая Соборная Апостольская.

Единство Церкви определяется единством Бога и единством людей с Ним. Это не человеческий сговор о том, чтобы остаться неразрывно друг с другом, - такое единство разбилось бы давным-давно, и оно не было бы творческим, оно было бы постоянным колебанием. Единство Церкви покоится в единстве Бога. Уже богословы древности говорили (как говорят и богословы современности), что учение о Святой Троице - это учение о совершенном обществе: о Трех, Которые являются Единством, и о Единстве, Которое выражается в Троичности. Это образ, к которому призвана Церковь. И постольку, поскольку Церковь как бы содержима в этом образе, поскольку Христос сказал: Я в Отце Моем, и вы во Мне, и Я в вас (Ин. 14: 20), то Церковь в этом отношении уже является единством, - и вместе с тем единством в становлении; единством, которого ничто не может разрушить или поколебать, куда не могла бы вкрасться трещина, и вместе с этим в плане человеческом в ней есть некая разъединенность еще не слившегося человечества.

О святости Церкви также можно сказать, что, конечно, она не является суммой святости ее членов. Святость Церкви - это святость живущего в ней Бога, Пресвятой Троицы.

Что же сказать о соборности? Не противоречит ли понятие соборности тому, что я сказал: что то или другое в Церкви не является суммой трудов, устремлений, святости человеческой? Нет, потому что соборность не является человеческим единодушием о Боге, или о вещах Божественных, или о человеке, или о твари. Через соборность Церкви должно быть явлено то, что апостол Павел называет умом Христовым (1 Кор. 2: 16). Каждый из нас призван через веру в Спасителя, через тесное с Ним единение, через общение в таинствах так с Ним сродниться, так стать единым с Ним, чтобы наши мысли были Его мыслями, наши чувства - Его чувствами, наша воля - Его волей. Не в том, конечно, смысле, чтобы Его мысли, Его воля, Его чувства вытеснили все наше собственное, а в том, чтобы то несовершенное понимание, несовершенная любовь, несовершенная воля, которые в нас качествуют, были бы оздоровлены, пронизаны Божественным светом, пронизаны истиной и жизнью и светом. Церковные Соборы, например, не искали соглашения между их участниками на ту или другую тему, они искали того, что Бог им откроет на эту тему, - искали молитвенно, любовью общаясь друг со другом, отказываясь посильно от всякого самомнения, самолюбия, искания своего, отказываясь от всего, кроме как от совместного искания правды Божией. И соборная истина Церкви в конечном итоге должна совпадать безусловно с умом Христовым, с мыслью, замыслом, путями Божиими.

И наконец, Церковь определяется как апостольская, потому что учение Христа и учение о Христе дошло до нас через святых апостолов, через евангельское повествование, через их проповедь, через установление ими церковных общин, через написание ими четырех Евангелий, через их послания; через то воспитание, тот пример, ту отдачу своей жизни, которую явили апостолы.

На эту тему можно сказать еще нечто. В древности, когда поднимался какой-нибудь вопрос о вере, о церковном устройстве, люди обращались к той или другой общине, основанной одним из апостолов, где он учил, проповедовал и действовал и, порой, умирал. К этой общине обращались с вопросом: чему вас научил Петр? чему вас учил Павел? что вам говорил Варнава? и так далее… В первое время это было относительно просто в том смысле, что даже после смерти апостолов там были еще люди, которые их знали, которые их слышали, видели, которые могли свидетельствовать о том, что они сами слышали и видели, чему они были научены. Позже воспоминание осталось только посредственное, не в современном смысле слова - «несовершенное», а - опосредованное, путем посредников. Но слово апостольское, слово Самого Христа переживалось как такая драгоценность, такая святыня, что в течение долгого времени люди повторяли точно то, чему они были научены. Вы, наверное, знаете, что в тех культурах, где письменная образованность не преобладает, где люди передают изустно то, чем они хотят друг с другом поделиться, - в этих культурах очень точно и очень верно передается то, что когда-то было услышано. Таким образом, был целый ряд церковных общин, которые считались апостольскими, основанными апостолами или слышавшими их учение.

Но тогда встает вопрос о том, где границы Церкви. Ведь уже в эпоху апостолов были разногласия. Мы находим у апостола Павла целый ряд мест, где он обличает людей, уклоняющихся от здравого учения. Он пишет об этом Титу, Тимофею, призывая их настаивать, учить, убеждать людей не отклоняться от той истины, которая первично была им передана в своей чистоте очевидцами Слова, очевидцами жизни Христа, людьми, которые слышали Его непосредственно, и самыми приближенными, которые были отделены от Него только одним поколением. С другой стороны, мы знаем, что апостол Павел, предвидя (да и в его время они были) разногласия, разделения, споры, не отчаивался. В одном месте своих посланий он говорит, что ему все равно, с каким намерением люди проповедуют Христа, - даже если они проповедуют для собственной славы, для того чтобы возвысить себя: как бы они ни проповедовали, с каким бы намерением они ни проповедовали, проповедуют-то они - Христа. С другой стороны, он говорил, что разделениям надлежит быть неизбежно, потому что познание Бога - не умственное познание, это опытное познание, и достигается оно целой жизнью, внутренним борением, способностью вслушаться в голос Святого Духа, говорящего в нас. И поэтому неизбежно, что одни слышат ясно, а другие притупленно; и должны быть обсуждения. Но при обсуждениях среди людей бывают разногласия и споры, и по этому поводу он говорит, что и этого не надо бояться: эти расхождения неизбежны, чтобы наиболее мудрые были явлены (см. 1 Кор. 11: 19), чтобы те, которые могут свидетельствовать о Божией правде наиболее совершенно, рано или поздно были узнаны; в их словах будет узнана Божия правда, Божия истина. Поэтому когда мы говорим о том, едина ли Церковь, разделена ли она, в каком-то отношении можно сказать, что она едина, что всякий человек, верующий во Христа, всякий человек, всецело, со всей честностью и добротностью принимающий учение Христа и живущий по нему, является живой клеткой этой тайны Церкви, которая является в первую очередь тайной встречи каждого человека с Живым Богом, местом этой встречи и путем к этой встрече.

С другой стороны, мы знаем, что человеческое несовершенство часто ведет к извращению даже самых ясных утверждений Священного Писания. Тут играет роль не только личное непонимание, но порой разрушающее, разрушительное несовершенство проповеди, извращающей учение или облик Христа. И тут вступает в силу понятие разделенности на другом уровне. Однако и тут мы должны помнить, что это не конец всего. В Церкви мы говорим о ересях и о расколах. Ересь - это лжеучение; раскол - это расхождение между людьми не на вероучительном основании, а по другим причинам. Но если мы говорим о ереси и о расколе, то мы этим же утверждаем, что люди, отпавшие от истины или от единства, все еще остаются христианами. Мы ведь не называем еретиком или раскольником буддиста, мусульманина или язычника: чтобы быть еретиком или раскольником, надо быть христианином. И это мы очень легко забываем в минуты полемических споров. И однако есть очень интересные данные в этом отношении. Я вам приведу сейчас всего два примера, чтобы не задерживать ваше терпение и ваше внимание дольше пристойного времени.

Первый пример взят из древней христианской литературы, из книги Иоанна Мосха «Луг духовный». Он рассказывает несколько случаев, которые мне врезались в память, когда я впервые их прочел, потому что они шли наперекор тому, чему меня до того учили, и это меня заставило задуматься. Первый рассказ о том, как чистосердечный священник чистой, святой жизни придерживался какого-то еретического учения. Его дьякон был правоверный православный, и у него болела душа о том, что его настоятель, такой светлый, такой чистый пример истинно-евангельской жизни, догматически придерживается лжеучения. И как-то дьякон ему об этом сказал. Священник возразил: Как же это может быть? каждый раз, когда я совершаю литургию, в момент освящения Даров мне сослужат два ангела. Они не могли бы сослужить с еретиком!.. Потом в простоте своего сердца он говорит: А я их спрошу, кто прав: ты или я… И вот во время богослужения после освящения Даров он остановился и обратился к ангелам: Мой дьякон, который образованнее меня, говорит, что я придерживаюсь ложного учения, а вы со мной сослужите. Как это может быть?.. И один из ангелов ему говорит: Мы сослужим тебе по велению Божию ради чистоты твоего сердца; а не сказали мы ничего тебе, потому что нам было велено не отнимать у твоего дьякона возможности проявить к тебе подлинную христианскую любовь и тебя наставить…

Это говорит о многом. Это говорит, во-первых, что мы друг за друга ответственны. Если кто-нибудь впадает в то или другое согрешение (и это слово апостольское - Гал. 6: 1), то мы, верные, должны ему помочь, обратить его внимание на его ошибку и не клеймить, но стараться передать ему истину. А передавать истину большей частью приходится не путем спора, а путем явления чего-то высшего. Я помню одного миссионера, иподиакона патриарха Тихона, который в России проповедовал в начале революции; [2] он говорил: когда споришь с неверующим, не говори против него, потому что он захочет себя защитить и будет всеми силами тебе перечить и закрываться от той истины, которую ты провозглашаешь. Говори выше его, чтобы высота и красота того, что ты говоришь, его пленила и чтобы он к ней устремился… С другой стороны, рассказ Иоанна Мосха нам говорит о том, что чистота сердца может сосуществовать с какой-то запутанностью ума, и поэтому мы не можем легко отбрасывать, осуждать человека: надо с большой бережностью относиться к инакомыслящим.

Второй рассказ: человек, крестившись, через какое-то время обнаружил, что крестивший его священник был еретиком. Он обратился к православному епископу с вопросом: действительно ли его крещение или он только им был осквернен? Епископ вызвал крестившего его священника и спросил крещенного: этот ли человек тебя крестил? И тот ответил: Нет! Меня крестил светозарный муж в белоснежной одежде, а этого человека, пока меня крестили, я видел: его в стороне от меня держали два мрачных существа. (Я сейчас не стою за историчность этих рассказов, я стою за то, что они выражают церковную мысль по этому вопросу).

Я хотел бы прибавить еще одно. Владыка Антоний Храповицкий, бывший митрополит Киевский и учредитель в свое время Синодальной Зарубежной церкви, был одним из самых радикальных и узких богословов Русской Церкви. Я помню статью, где он говорил, что ни католиков, ни протестантов нельзя считать христианами. Но в другой статье он говорил о том, каким образом из столетия в столетие менялось отношение Церкви к отколовшимся от нее обществам. Он отмечает факт, что Церковь относилась с уменьшающейся строгостью к отпадающим от нее еретикам, и ставит вопрос: как это объяснить? Неужели в Церкви притупилось чувство истины и потому Церковь относилась более безразлично к тем, которые проповедовали неистину, ложь? или можно это объяснить иначе?.. И его объяснение мне кажется очень важным для нас. Он говорит, что первые ереси отрицали самые основы христианской веры. Те, кто отрицал Божество Иисуса Христа, кто отрицал Его человечество - просто отрицали самую сущность Воплощения и, значит, христианской веры. Но по мере того, как проходило время, отпадение от истины совершалось по причинам важным, значительным, но, однако, не лишающим отпадших веры во Христа как Сына Божия воплощенного. И по мере того, как проходили столетия, последующие ереси уносили с собой все большее и большее количество православной веры. Так что Церковь, которая осуждала самым суровым образом ранних еретиков, впоследствии стала применять менее суровые меры к еретикам позднейших столетий, потому что они сохранили больше истины и православной веры.

В следующей беседе я хочу приступить к вопросу о том, как рассматривать разделенность церковную как таковую и где границы Церкви; можно ли говорить о разделенности или, как в свое время говорил один из самых больших, крупных русских архиереев, митрополит Литовский и Виленский Елевферий, в Церкви не может быть разделения: можно только отпасть от Церкви и перестать ей принадлежать вовсе. Вот этот вопрос я хочу затронуть в следующий раз и развить эту тему в нескольких направлениях.

Я у вас прошу прощения: я говорил больше, чем надеялся. Теперь у нас есть немножко времени на вопросы, и я буду очень рад, если вы будете вопросы ставить не только мне, но и Владыке Анатолию, который преподавал Новый Завет в Троицкой Академии и гораздо больше меня знает все эти темы.

Мой вопрос владыке Анатолию: какова ситуация сейчас в отношениях с Синодальной церковью в России?

Епископ Анатолий: Я могу ответить только, как это воспринимается нашими верующими и иерархией Русской Православной Церкви в последнее время. Если говорить в общем, то в год тысячелетия казалось, что эти отношения должны улучшиться и должен открыться какой-то путь к возможному взаимопониманию и даже примирению, наконец должны отойти в прошлое те предрассудки, которые существовали, и предвзятые мнения в отношении отдельных моментов истории нашей патриаршей Русской Православной Церкви. Мы так думали, и Владыка Антоний прекрасно знает эту ситуацию, и он какие-то шаги предпринимал даже лично в формулировке соборных посланий, в которых мы касались этих отношений. То есть позиция Русской Православной Церкви была выражена доброжелательно и очень осторожно и целенаправленно в сторону примирения, поиска путей, чтобы восстановить какие-то контакты и найти разрешение различных вопросов, которые существуют и остаются на сегодняшний день. К сожалению, как показывает обстановка и события, на сегодняшний день отношения между нашими Церквами натянутые. И здесь проявляется какая-то, может быть, нездоровая тенденция, я бы сказал, не всей Зарубежной церкви, а каких-то радикально настроенных иерархов, духовенства и верующих, которые не хотят такого примирения, не хотят контакта. Это сейчас создает очень большие сложности. Результатом таких отношений явились приходы, которые вошли в юрисдикцию Зарубежной церкви на территории нашей страны, России. Эти новые приходы, перешедшие в Зарубежную церковь, вызвали понятную реакцию Синода нашей Церкви, архиереев, верующих, которые возмущены таким отношением. Тут есть разные причины; виноваты существовавшие непорядки, характерные для той системы, которая сейчас уже меняется в нашей стране, но остается еще в какой-то мере действенной силой в своей традиции. Поэтому сейчас сложилась такая натянутая, напряженная обстановка, и последнее послание нашего Поместного собора как раз отражало озабоченность Русской Православной Церкви таким отношением к образованию приходов, которые вносят раскол в жизнь нашей Церкви на территории нашей страны. Каково будущее - мне трудно сказать. Здесь различные причины. Я думаю, здесь Владыка Антоний больше и глубже меня знает ситуацию, потому что я, отвечая на этот вопрос, ограничен рамками того восприятия этих событий, какое существует у наших верующих в Советском Союзе. Я не знаю многих причин, я не знаю, может быть, многих отношений, которые знает Владыка Антоний, и мне трудно что-то большее сказать.

Митрополит Антоний: Можно, я скажу и от себя. Во-первых, я должен сказать, что отношения переменились колоссально; те отношения, которые между нами существуют теперь, нельзя сравнить с тем, что было в ранние годы. Я помню раскол в Париже в конце двадцатых - в тридцатые годы: тогда было просто радикальное отрицание друг друга. Скажем, в патриарший храм ни один «синодал» не пошел бы ни на похороны, ни на венчание, ни на какое событие; благословение ни от какого нашего священника не принял бы. То же самое и в обратном направлении: виделась глубокая измена по отношению к Русской Церкви со стороны всех тех, которые от нее отделились. Когда Церковь-мать находится в плену, даже если она поступает в этом плену так, как мы не хотели бы, мы можем оплакивать это, жалеть ее - и продолжать любить ее и оставаться верными ей. Употребляя формулировку очень грубую, но очень яркую одного из наших епископов, настоятеля Трехсвятительского подворья в Париже, Владыки Вениамина [3]: он сказал на каком-то собрании, когда его на рога подняли: «Если бы моя мать стала проституткой, я от нее не отказался бы; моя Церковь не стала проституткой».

Много лет спустя, году в 1949 - 1950, я оказался здесь священником и познакомился со священником Зарубежной церкви, который теперь ее глава, митрополит Виталий. Он был настоятелем того прихода, я этого; мы тогда делили один храм. После каждой моей службы он его освящал по чину освящения храма, оскверненного еретиками. Я решил с ним знакомиться и отправился к нему. (Должен сказать, я начал ужасно неудачно. Я пришел поздно вечером, было темно, открыла какая-то фигура; молодое лицо без бороды, с длинными волосами. Я говорю: «Матушка, можно мне повидать отца Виталия?» - И низкий бас мне отвечает: «Я не матушка, а дьякон такой-то»… Это было не совсем удачное начало). Я решил: он меня, вероятно, встретит плохо, но я ему не дам меня встретить до конца плохо, и когда он вошел в комнату, где я находился, я ему сразу сказал: «Отец Виталий, Христос посреди нас!» - и ему ничего не оставалось, как ответить: «И есть и будет». И с этого началось. Потом мы с ним встречались раз в месяц приблизительно, и когда мы немножко сблизились, я его спросил: «Отец Виталий, что вы обо мне думаете?» Он говорит: «Знаете, вы человек честный, поэтому я вам прямо отвечу. Если бы я хотел быть вежливым, я бы сказал: вы просто не священник, но я вам правду скажу: вы - священник сатаны…» Таково его тогдашнее отношение было. Понимаете, это все-таки не легко принять. У меня шкура толстая, я продолжал общаться с отцом Виталием, злобы на него у меня не было, но принципиально я не мог принять такого мнения. Я знаю, что я плохой человек, я знаю, что я недостойный священник и все прочее, но я не могу согласиться, что я священник сатаны, потому что не могу принять, что сорок два года я проповедую не Евангелие; я не могу признать, что моя проповедь, мои лекции являются антихристовым словом, что я строил бесовское капище.

В хрущевское время Димитрий Поспеловский, профессор из Канады, говорил тому же отцу Виталию, как ужасно, что в России закрываются храмы, и тот ответил: «Пусть все закроют! Разве вы не понимаете, что это капища сатанинские?» Вот то отношение, которое в основе было. Среди них есть люди достойные, люди, которые иначе мыслят, люди, которые к нам иначе относятся; но и такое отношение все-таки продолжает жить в этой среде в лице целого ряда архиереев. Их можно уважать за стойкость убеждений, за то, что они готовы поплатиться за них… Впрочем, не всегда. Один из теперешних их архиереев был настоятелем храма в Берлине. Я его встретил здесь в Лондоне, он меня пригласил, и мы с ним довольно резко поговорили. Это было после разговора с отцом Виталием, и я уже знал, что они обо мне думают. Он мне сказал, что всякий священник, мирянин или епископ, согласившийся жить под советской властью и не ставший мучеником, - изменник Христа. Я ему тогда ответил: «Владыко… (его называть не стоит), когда советские войска вошли в Берлин - почему вы не остались и не умерли мучеником?» И он мне ответил на это: «Я помолился и почувствовал, что Бог меня к мученичеству не призывает». Это меня глубоко возмутило; я ему тогда возразил: «Поймите, вам хорошо, вы были на границе. А были бы вы в Туле или за Уралом - что бы вы могли сделать?» - »Господь мне не велел там быть». Вот такой подход мне неприемлем, меня переворачивает.

Теперь они ставят условия для воссоединения или для сближения. Первое - чтобы Русская Церковь отреклась от митрополита (будущего патриарха) Сергия, в частности, от его декларации 1927 года. Второе: чтобы были канонизованы все новомученики; и третье - чтобы Русская Церковь отказалась от всех форм экуменизма, то есть от общения с инославными, с неправославными; зарубежники сейчас перекрещивают и католиков и протестантов. Я не могу очень широко развивать эту тему, но что касается послания митрополита Сергия, я его читал в свое время, читал в недрах русской эмиграции, которая тогда была очень убежденно и пламенно антисоветская. И с самого начала противники Русской Церкви переиначивали, перевирали этот текст, в частности, одно место; это делается и теперь, в их последнем послании, и в писаниях Зои Крахмальниковой, и во всей литературе, относящейся к нашей Церкви. Патриарх Сергий говорит: радости нашей Родины - наши радости, горести нашей Родины - наши горести… Каждый раз зарубежниками это цитируется как «радости нашего правительства». Это клевета и это ложь! Это очень легко обнаружить, просто прочитав послание; оно у меня есть. А на этих словах и еще на нескольких цитатах строится утверждение, будто патриарх Сергий «изменил Русской Церкви». В результате в последнем послании синодалов и в других местах теперь говорится, что Зарубежная церковь не в расколе с Русской Церковью, что вся «сергианская» Церковь является раскольническим обществом, а единственная Русская Церковь - Зарубежная… Опять-таки, отец Виталий мне говорил: «Мы - Церковь мучеников». И я ему ответил: «Да, отец Виталий, вы замечательно разделили обязанности: они льют кровь, а вы галдите!»

Я сейчас - простите! - говорю резко, потому что мне больно; я был юношей, когда все это случилось, и с семнадцати лет я это переживаю, помню это как-то кровно, мучительно помню, и иначе не могу: я не жалею и не стыжусь выбора, который я сделал в семнадцать лет.

На Соборах я дважды выступал в пользу Зарубежной церкви. На Соборе, когда выбирали патриарха Пимена, был поднят вопрос о запрещении их иерархов. Я тогда выступил и сказал, что следует понимать, почему часть русской эмиграции оторвалась от Русской Церкви: это произошло от мучительной боли, от страдания, от отрицания того, что происходило и сейчас еще происходит в России. И никто не имеет права судить людей, которые из такой трагедии, в ее пределах, из-за этой трагедии приняли решение, которое, может быть, неверно, но за которое они готовы стоять жизнью и смертью. Тогда они не были запрещены. В этот раз [4] я выступал снова. Я помню почти дословно, что я говорил. Я повторил то, что сказал в первый раз, и говорил, что мы должны с благоговейной благодарностью относиться к тому, что Зарубежная церковь сохранила чистоту православия, стояла на страже нашего богослужебного строя, сохранила каноническое устройство, создала храмы, монастыри, печатает книги, которыми и мы пользуемся, потому что они поступали в Россию и тогда, когда там нельзя было достать книг; и что несмотря на всю клевету, на все зло, излитое на Русскую Церковь, мы должны ответить Зарубежной церкви, как апостол Павел говорил коринфянам: наши сердца вам открыты, закрыты ваши сердца (см. 2 Кор. 6: 12), и предложить им вступить с нами в общение таинств, не прося их войти в состав Русской Церкви, дать им оставаться независимой единицей и не ожидать от них перемены их политического состояния, допуская их абсолютную, радикальную антисоветскую позицию. Говорить о монархической позиции не приходится, потому что и в нашей среде были монархисты, и в их среде были не-монархисты. Я монархист, монархистом был В. Н. Лосский и целый ряд других людей, так что водораздел совсем не по этой линии идет.

В данное время я считаю трагедией заявление Зарубежной церкви, будто Патриаршая Церковь на территории Советской России перестала иметь право называться Русской Церковью, что «зарубежники» являются Русской Церковью и готовы принять всех, кто отречется от патриархии и войдет в их состав. Это не попытка помочь, а попытка создать алтарь против алтаря. Причем, конечно, пойдут и достойные люди, но будут и недостойные, такие, которые пойдут, потому что у них трудности с местным епископом, с приходом или еще с кем-то, - они будут искать себе выхода. Это неминуемо, это человеческая тенденция, ничего с этим не поделаешь. Но, думаю, принимать оптом какой-нибудь приход, не зная людей, встретив их лишь раз, очень рискованно.

Простите, я, может быть, слишком резко говорил, но я до сих пор это так переживаю и не могу иначе.

А что Истинно-православная церковь, которая патриарха Сергия не признала? тогда как быть с ней?

С ней зарубежники пока тоже не воссоединились. Я не знаю, что сейчас происходит, я получаю сведения косвенно и иногда с запозданием. Насколько я знаю, так называемая «Катакомбная церковь» не влилась в их движение, она остается обособленной, а многие ее приходы просто вернулись в Патриаршую Церковь.

Я думаю, что такая связь между видимым и невидимым всегда была. Я знаю, что члены Катакомбной церкви ходили на исповедь и на причащение к некоторым священникам Патриаршей Церкви, - не ко всякому. Я помню, что целая группа из Катакомбной церкви в лице одного священника обратилась ко мне с просьбой: не могут ли они меня поминать как своего епископа - принимая в учет, что я патриарший, но для них «приемлемый». Я помню, что когда меня должны были назначить экзархом, Владыка Афанасий [5] , живший в Петушках, ко мне обратился с просьбой не отказываться. Так что вопрос гораздо сложнее и богаче. Это не просто расслоение: «они» и «мы», это был вопрос о тех или других людях, приемлемых и неприемлемых.

Все-таки, как себя вести тем, которые входят в их состав? потому что сейчас действительно бегут, как с тонущего корабля…

Они не знают, что делают! Сейчас, например, говорят, что Русская Церковь подхалимствовала советской власти и т.д., и т.п. У меня есть - я принес бы, если бы подумал об этих вопросах - текст письма митрополита Анастасия [6], главы Зарубежной церкви после митрополита Антония Храповицкого, Гитлеру, где митрополит Анастасий его благодарит за все, что тот делает для Русской Церкви, и называет его богоданным вождем народов для освобождения России. Так если бросить на весы то, как вели себя наши иерархи, наши священники, наши верующие под гнетом, который был в Советской России, и то, что этот человек посмел сказать, будучи совершенно свободным (он даже не в Германии жил, он жил тогда в Югославии) - как он смел сказать такую вещь? И после этого кичиться тем, что «мы - свободная Русская Церковь, а те - изменники»… Зарубежная церковь приветствовала наступление немецких войск на Россию. В Париже в течение всей войны зарубежный приход служил молебны о победе немецких войск. Так знаете, после этого «чья бы корова мычала, а твоя молчала»! И мне действительно страшно думать, что приезжающие из России идут в Зарубежную церковь, потому что у них какие-то сомнения по отношению к своему духовенству в России, а про зарубежников думают: «эти люди свободны, эти люди никогда не сдавались, никогда не изменяли своей царственной религиозной свободе».

Большинство прихожан уже не понимает разницы…

Видите, сейчас прошло столько времени, что большинство людей не знает ни с чего началось, ни что было, а каждый совсем естественно остается там, где он был и есть. Этих людей я не осуждаю. Но, скажем, когда митрополит Виталий, который все знает (он старше меня, ему восемьдесят с лишним лет, поэтому он все помнит и знает), может такую вещь сказать, это ранит меня. Правда, он последнее время говорит, что и среди русского епископата и духовенства есть достойные люди… Спасибо ему и за это, раньше он так не сказал бы. Но тут громадная работа должна быть сделана, чтобы люди могли поверить. И, конечно, есть, если хотите, вина и за нашей Патриархией. Конечно, везде есть люди и хорошие и плохие, и достойные и недостойные. Но я должен сказать, что надо с осторожностью относиться к тому, какими глазами вы смотрите, какими ушами вы слышите.

И украинцы, Владыко, тоже служили такие молебны, и с немцами сотрудничали…

Это дело другое, это национальное движение; они хоть от имени Церкви не действовали, тогда как здесь Церковь действовала.

Во время войны папа Римский тоже благословлял Гитлера!

Я понимаю, но это не наше дело; а когда зарубежники попрекают Русскую Церковь в том, что не все верующие, не все священники, не все епископы умерли мучениками, пишут об этом из Америки и из Западной Европы, мне делается больно - и стыдно. Вот что я могу сказать.

Я полностью разделяю вашу точку зрения насчет Сергия, но, может быть, в те годы еще не было ясно, что такое Гитлер?

Я так не думаю, потому что уже с 1933 года, когда Гитлер начал свою деятельность, в Германии начались зверства, избиения, убийства, «ночь длинных ножей» уже того периода; начались гонения на евреев, началось совершенное уничтожение всех левых политических партий, так что все пострадали, кто не соглашался с ним. Владыка Константин (он теперь в Америке) был тогда настоятелем в Берлине. Он был под митрополитом Евлогием [7], даже не патриарший. Его вызвали в министерство и поставили условие: или переходите в Синодальную, Зарубежную церковь, которую мы признаем, или вас вышлют отсюда… И он перешел.

Декларация о «радости» ведь тоже была выпущена, когда было много всего явно страшного внутри своей страны, гораздо страшнее, чем «ночь длинных ножей». Противопоставлять одно другому нельзя, это два каких-то страшных заблуждения, две ошибки. Вы никогда не писали об этом?

Я вообще не пишу. Я думаю, что тут во многом виноваты обе стороны. Есть русская пословица: неправ медведь, что корову съел, неправа и та, что в лес зашла… И, конечно, было очень много соблазнов всякого рода, тут никакого сомнения нет. Существуют, скажем, письма, которые писались из России за подписью митрополита Сергия, которые были бы мне неприемлемы. Но я знаю на опыте одного письма из России: один очень мною уважаемый священник поместил письмо совершенно возмутительного содержания в зарубежной газете; когда я его встретил, я ему поставил это на вид. И оказалось, что он его и не писал, и не видал. Поэтому очень трудно судить о том, что выходило из России за подписью, скажем, митрополита Сергия или других. Были поступки, которые очень нас коробили, но которые мы просто покрывали состраданием, больше чем уважением.

А бывает, люди поступают неправо в надежде, что это кого-то спасет. Можно, я вам расскажу еще одно?

Епископ Анатолий: То, что вы говорите, очень важно, потому что вы живой свидетель, - мы это знаем только из уст уже отдаленных.

Митрополит Антоний: Я вам дам несколько примеров. Вскоре после того, как я епископом стал, приезжал в Голландию Владыка Николай Крутицкий [8]. О Николае Крутицком я знал только то, что печаталось и говорилось, то есть речи, проповеди, какие-нибудь документы, и у меня было самое тяжелое впечатление о нем. Я приехал в Голландию. В Гааге было богослужение, я принимал в нем участие, и скажу сначала о богослужении. Церковь - малюсенькая, алтарь такой, что между престолом и вратами можно одному человеку стоять, вокруг несколько человек, и пройти никуда нельзя было. Там стоял Владыка Николай Крутицкий, митрополит Николай из Парижа [9], я, настоятель гаагского прихода и пара священников. В самом храме было что-то очень страшное, по-моему. Туда пришла горсточка наших прихожан, а кроме них - все, кто хотел следить за Николаем Крутицким: не скажет ли он, не сделает ли он что-нибудь, в ответ на что можно будет объявить: он советский шпион, он агент… И атмосфера была просто жуткая. Знаете: Владыка Николай стоял, молился и служил, как будто он один перед Богом, а в храме была такая чересполосица различных чувств, переживаний, что мне представилось: это Голгофа. Распятый Христос, рядом с Ним Божия Матерь и один ученик, на каком-то отдалении несколько женщин, которые не могли подойти, но остались сердцем и всем существом верны; а вокруг толпа. В ней - первосвященники, которые над Ним смеялись, воины, которые прибили Его ко кресту и разделяли Его одежду между собой: они ремесленники, им дела не было до того, кто умирает; народ, среди которого одни пришли посмотреть, как умирает человек (это бывает везде; когда во Франции еще работала гильотина, люди ходили в пять часов утра смотреть, как обезглавливают человека). Были там люди, которые думали, а вдруг Он сойдет с креста, и я смогу стать верующим без риска: Он победитель, я за победителем пойду!.. Были такие, которые, наверное, думали: только бы Он не сошел с креста, потому что если это произойдет, я должен подчиниться этому страшному Евангелию жертвенной любви, крестной любви!.. И просто народ, пришедший посмотреть, продавцы лимонада, прочий базар… И вот такое чувство у меня было в этом храме: что в сердцевине один человек стоит только с Богом. Я не стоял так, потому что я переживал и его и окружение, - я знал это окружение. А он стоял и молился. Когда я выходил, одна голландка (Анс Ватерройс, я даже помню ее) сказала: «Что это за человек? вокруг него буря, а он стоит, как утес». В конце службы он сказал проповедь, и к одной фразе прицепились все враги: «С этого священного места я лгать не стану…» И что пронесли? - «с любого другого места он нам будет лгать». Они восприняли это не так, что каждое слово он говорил перед лицом Божиим и не мог соврать, а так, будто в другом месте он солжет.

Назавтра я ему служил переводчиком целый день. К концу дня мы оба устали, и когда последний человек ушел, он встал: «Ну, Владыко, до свидания». Я ему говорю: «Нет, Владыко, я приехал в Голландию не ради того, чтобы вам служить переводчиком, я приехал для того, чтобы с вами поговорить». - «Я слишком устал». - «Вы должны мне дать четверть часа времени». - «Почему?» - «Потому что все, что я знаю о вас, наводит меня на мысль, что я вас уважать не могу, что вы предатель; я хочу убедиться, прав я или неправ». И он мне сказал: «Ах, если так, давайте говорить!» И мы сидели и разговаривали; и я помню последнюю его фразу: «И поэтому, Владыко, не судите нас более строго, нежели мы вас судим». А то, что он мне до этого сказал, перевернуло меня. Я его стал и любить и уважать, чего раньше не делал. (В первый год, что я был священником здесь, он должен был приехать на профсоюзный съезд в Шеффилд, и я ему послал телеграмму в Москву: «Ввиду того, что вы приезжаете на политический съезд, я вас прошу в храм не приходить, потому что я вас не допущу»… Я был тогда щенком, но он мне телеграммой ответил: «Одобряю и благословляю». Вот какого размера был человек).

О нем говорили Бог знает что. А он мне рассказал, как его Владыка Сергий попросил стать посредником между ним и Сталиным. Он отказывался: «Я не могу!» - «Вы единственный, кто это может сделать, вы должны». Он мне говорил: «Я три дня лежал перед иконами и кричал: Спаси меня, Господи! избави меня!» После трех дней встал и дал свое согласие. После этого ни один человек не прошел через его порог, потому что верующие перестали верить, что он свой, а коммунисты знали, что он не свой. Его встречали только в служебной обстановке. Ни один человек ему руки не подал, - в широком смысле слова. Вот какая жизнь. Это мученичество такое же, как быть расстрелянным. А потом, когда он восстал и стал говорить проповеди, где обличал безбожие, ему запретили говорить проповеди, его закрыли от верующих. Умирая, он мне оставил записку: «Я всю жизнь хотел служить Церкви, и меня все оставили. За что, за что?» Это письмо у меня есть. Вот один человек, один пример.

Второй пример совсем другого рода. Когда мы ездили на съезды Всемирного Совета Церквей, переводчиков почти не бывало, и я почти все время служил переводчиком Владыке Никодиму. Вы знаете, что говорили о Никодиме: что он сомнительный, такой-сякой-эдакий… Однажды он меня зовет: «Вот, с меня требуют интервью; я письменно ответил на вопросы. Прочти и скажи, что ты об этом думаешь». Я прочел, и в одном из ответов было четыре противоречия в трех строчках. Я ему говорю: «Скажут - дурь». - «Это совершенно ясно, очевидно?» - «Да, совершенно очевидное идиотство». - «Отлично! Все же понимают, что я не дурак, значит, поймут, что это неправда…» Мы этого не понимаем, потому что никогда не жили в таких условиях, кроме тех из нас, кто был под немецкой оккупацией или под советской оккупацией, но ни один англичанин не поймет, они не знают, что это такое.

Другой пример: одного русского епископа, который теперь очень высоко стоит, тогда он был совсем молодым человеком. На одном съезде обсуждался вопрос о телевидении, радио, прессе, и докладчик говорил, что все эти средства массовой информации - средства пропаганды в руках меньшинства, которыми оно разрушает большинство. Этот епископ встал и сказал: «Не понимаю вашего разговора! Это, может быть, верно в ваших капиталистических странах, но у нас, в социалистическом мире, радио и телевидение выражают убеждения народа». И вся зала, какие-нибудь человек шестьсот, расхохотались. Он сел. Я повернулся к нему, говорю: «Зачем ты эту глупость сказал?» Он ответил: «Ты не понимаешь? В этом зале наверное есть какой-нибудь шпион, который доложит, что я единственный встал в защиту нашего строя, а сказал я это так, что это даже не обсуждали, а смехом сняли вопрос». Мы этого тоже не понимаем. Мы в этой обстановке не были, ее не знаем, и судить об этих людях, как то делают некоторые - нет, нельзя. И не потому, что я их лично знаю, и уважаю, и люблю как людей, - нельзя объективно.

Вот, Владыко, я вас перебил…

Епископ Анатолий: Нет, Владыко, наоборот, вы очень важное сейчас сказали, тем более мне очень ценно и важно ваше мнение о митрополите Николае, потому что я с ним был как-то духовно близок. Я присутствовал, когда он служил свою последнюю службу в Троице-Сергиевой лавре, куда его привезли тоже тайно, никто не был оповещен. Это все было в период его опалы, и он очень сильно это переживал. Он даже не имел возможности встречаться с патриархом, никто его не посещал, то есть возможность общения с ним была полностью отрезана для всех, даже тех, кто его близко знал и любил. Об этой службе я могу только передать впечатление внешнее и внутреннее. Трапезный храм был переполнен, и он стоял и рыдал; знаете, он стоял, молился, он чувствовал, что это его последнее богослужение на этой земле. У меня даже сохранилась фотография, его кто-то сфотографировал за этим богослужением. Во время евхаристического канона особенно по его лицу просто текли слезы, он не мог спокойно говорить. Когда он произносил: «Примите, ядите…», это были слова-рыдания; он чувствовал: вот уже встреча с вечностью, перед которой он стоит.

III

Продолжая разговор о Церкви единой и, однако, видимо разделенной, я хочу вам напомнить место из Евангелия от Марка (его повторяет и Лука). Ученики Христа, посланные на проповедь, вернулись к Нему и, рассказывая о том, что с ними было, упомянули, что встретили человека, который с ними не ходит, не состоит в окружении Спасителя Христа, но верует в Него и творит чудеса Его именем. И они запретили ему, потому что «он не ходит за нами». Христос им ответил: Не запрещайте никому. Никто, сотворивший чудо именем Моим, не может вскоре злословить Меня (Мк. 9: 39). Я думаю, что это очень важное место, которое редко упоминается; многие, вероятно, просто не замечают его и не применяют к современной нам жизни. А говорит это место вот о чем: да, есть Спаситель Христос как абсолютный центр, есть Его ученики и апостолы, есть дальше целый круг их учеников и последователей; но есть и такие люди, которые услышали зов Христа, приняли в сердце и в ум Его учение, которые служат Ему, но по какой-либо причине не присоединились к этому кругу Христову. Мне кажется, что это очень важно помнить, потому что мы легко считаем, что все те, кто не с нами, не имеют отношения и к Тому, Кто является нашим Богом, нашим Спасителем, нашим Наставником. А вместе с тем видно, что это не так.

Размышляя над этим, в свое время, уже много лет тому назад, Лев Александрович Зандер в книжке, которая вышла на английском языке и не переиздавалась, говорил о том, как он себе представляет христианское разъединение. Он давал такую картину. Когда два человека поссорятся, они друг от друга радикально отворачиваются и стоят как бы спина к спине. Они еще могут физически почти что себя ощущать, их лопатки соприкасаются, но они бесконечно далеки друг от друга, потому что смотрят в два совершенно противоположные направления, взор одного не может встретить взор другого, они смотрят в иную бесконечность. И поэтому они постепенно друг от друга удаляются; они с самого начала стали всеконечно чуждыми, и их пути ведут их вдаль. Это первая стадия; ее мы видим в истории Церкви, в истории политических организаций и даже в истории отдельных людей: момент решительной ссоры, решительного расхождения, когда уже нечего друг другу говорить, остается только разойтись.

А затем человек или группа людей, вероисповедание идет куда-то, куда глаза глядят, однако память о том, с кем произошла ссора, не умирает. Человек, оставивший другого, отрекшийся от него, не может от него до конца «отделаться»; ссора разъединяет людей, и однако люди остаются каким-то образом, может быть, даже из-за этой ссоры, друг за друга ответственными, связанными в один узел. И вот приходит момент, когда, отошедши достаточно далеко, чтобы уже не чувствовать в той же мере гнев, обиду, не переживать в той же мере разногласие, негодование о нем, обе стороны поворачивают голову или просто оборачиваются - посмотреть, что же сталось с тем, который был не только моим другом, кто был единым со мной и стал настолько мне чужд, что мы разошлись и ушли друг от друга, как казалось, бесповоротно. И что же видит человек? Лев Александрович говорит, что, глядя вдаль, он видит только силуэт, какую-то форму, но различить черты лица, узнать своего бывшего друга или теперешнего недруга не может. И тогда начинает подниматься в нем вопрос о их разрыве. Гнев спал, ненависть вымерла; разногласия, конечно, еще существуют, но благодаря тому, что умерла ненависть, гнев спал - начинает вспоминаться не только то недоброе, что привело к расхождению, но и то светлое, что было между этими двумя людьми. Следующий шаг: поставив себе этот вопрос, группа людей или два человека начинают друг во друга всматриваться издали и, чтобы лучше увидеть, начинают друг ко другу приближаться. Они хотят посмотреть: что же сталось с тем, который был моим братом, моей сестрой - и стал моим врагом. И это движение друг ко другу заставляет людей пересмотреть всю ссору, потому что в каждой ссоре есть как бы две составные части. Есть одна основная причина разногласия, которая не может быть снята просто доброй волей, и другая - чисто человеческая: взаимное непонимание, различие культур, языка, и даже просто разница во вкусах и в мечтах. И вот два человека, которые разошлись так радикально, движимые или любопытством, или желанием снова посмотреть на того, кто был другом, начинают сближаться, и по мере того, как они сближаются, черты другого обозначаются все яснее. Оба начинают видеть, что у того, кто ими был брошен, кого они оттолкнули, от кого они отреклись, кого они порой прокляли, остаются человеческие черты, он не стал уродом, он не стал чем-то страшным, чудовищем, он человек. Если вглядеться более внимательно, можно даже видеть в нем благородство, правду, достоинство, свет. И тут встает вопрос: нельзя ли нам найти общий язык, чтобы снова заговорить?

Это не всегда просто, потому что за столетия язык веры, язык убеждений, язык внутренней жизни порой развивается в очень разные направления. Часто бывает, что одни и те же слова покрывают совершенно иные понятия; или наоборот: слова стали совершенно иные, а вера, понятия остались неизменными. И тут начинается разговор, то, что сейчас называется диалогом, разговор между двумя разошедшимися людьми или группировками людей. В этом весь смысл того, что происходит сейчас в христианском мире между разошедшимися вероисповеданиями. Диалог вовсе не означает принятия друг друга в элементах веры, в том, из-за чего люди разошлись; но есть нечто, что сродняет всех. Я упоминал в прошлый раз, что в свое время писал Владыка Антоний Храповицкий: что ранние ереси отрекались от самых основных истин христианской веры, отрицали Божество Господа Иисуса Христа, отвергали подлинность, реальность Его человечества. Но последующие ереси, уходя от православия, уносили с собой все большую долю православной веры. И поэтому Церковь, которая очень резко и строго осуждала ранних еретиков, стала судить поздних отщепенцев с гораздо большей мягкостью. Это не значит, что расхождения считались неважными, но это означает, что как бы они ни были важны, придерживающиеся разных мнений не перестают быть христианами, и это - основание, делающее возможной ту взаимную встречу, диалог, который сейчас уже много лет происходит между разошедшимися христианскими вероисповеданиями. Было время, когда друг с другом не разговаривали, друг друга не принимали ни в какой мере, а теперь, как бы резки ни были расхождения, насколько определенно мы не могли бы принять то или другое учение или установку другого вероисповедания, мы все-таки можем и имеем право, больше того: мы обязаны признавать, что эти люди - подлинно, искренне веруют во Христа.

Причем эта вера во Христа проверяется не только тем, что они исповедуют христианскую веру с достаточной ясностью, что они провозглашают Божию истину с большей или меньшей примесью неправды, а тем, что человек не может жить и умереть ради Христа, не будучи Христовым. Трудно себе представить, что тот или иной миссионер инославной церкви, католической, одной из протестантских или англиканской, который всю свою любовь отдал Христу, всю свою жизнь Ему посвятил, ушел в далекие края, чтобы других приобщить тому чуду радости и вдохновения, которые он получил от Евангелия, умер в этом подвиге, - трудно представить, чтобы такой человек мог бы быть отвергнут Христом. А если Христос не отвергает человека, то никто из нас не имеет права это сделать. Вот это очень важно нам помнить. Это не значит, что наш взаимный разговор, взаимное уважение снимает различия или делает допустимым то, что мы считаем неверным, но это значит, что нам надо очень глубоко вглядываться в веру другого человека, чтобы увидеть, что между нами есть общего. А общее - только Христос, не наше мнение, не наше воззрение, а то, что открыто нам Самим Богом в Евангелии, в учении Церкви. И на фоне этого света можно с гораздо большей ясностью различать то, что нас разделяет, но отводя предмету разделения свое место, то есть не считая его первостепенно важным. Апостол Иоанн в Евангелии говорит: свет во тьме светит, и тьма не объяла его (Ин. 1: 5). Греческое слово указывает, что тьма не могла потушить свет, хотя не могла и принять. И вот нам надо научиться видеть свет во тьме, а не только тьму, окружающую этот свет.

Этим объясняется то, что все православные Церкви за малым исключением пошли на встречу с инославными и стали вглядываться, вслушиваться, стараться понять: понять и причину расхождения и содержание расхождения, потому что порой расхождение происходило из чисто словесных причин. Я вам дам один пример, очень важный для своего времени. На ранних Соборах, когда говорили о Святой Троице, о Боге Едином и Троичном, употреблялось греческое слово, которое мы переводим как «Лицо». Когда понадобилось перевести его на латинский язык, в словаре того времени оказалось единственное слово: persona. Но это слово на латинском языке обозначало маску, которую надевал актер, чтобы его издали могли признавать за то или другое лицо в играемой трагедии или комедии; то есть persona обозначало не настоящее лицо, а фальшивое лицо. Слово это происходит от двух латинских корней и значит «то, через что звучит голос». Поэтому когда восточными Соборами было предложено понятие о Личности, о Лицах Святой Троицы и предложено было употреблять слово persona, реакция была самая резкая - и справедливо резкая: никто не мог понимать это слово в ином, чем общепринятое, значении, и в какой-то момент это чуть не раскололо Восток и Запад. Потом, когда начались обсуждения, стали друг друга понимать, стали придавать слову persona или prosopon то же самое значение, и тогда оказался возможным диалог.

Я помню первый раз, что Русская Церковь принимала участие в собрании Всемирного Совета Церквей. В Дели в 1961 году была небольшая русская делегация, в ее числе Владыка Иоанн Вендланд [1]. Ему было поручено (поскольку он говорил на английском языке) сказать приветствие собранию, после того как Русская Церковь была принята во Всемирный Совет Церквей. Он встал, поблагодарил за доверие, которое другие Церкви оказали Русской Церкви, и сказал вещь, которая запала мне в сердце. Он сказал: мы вам не приносим новое свидетельство, мы вам приносим свидетельство той Древней Церкви, которая является корнем и основой вашей собственной жизни. Мы являемся вашим прошлым, в котором мы все можем встретиться. Примите от нас это неповрежденное свидетельство и принесите из него те плоды веры, жизни и святости, которые мы, по нашей слабости, греховности и слепоте, не сумели принести… Эти слова произвели глубокое впечатление, и, по-моему, они выразили очень глубокую правду.

Действительно, Православная Церковь, будучи в своем бытии, в своем существе, в своем учении, в своей духовности продолжением Древней неразделенной Церкви, является через это единым прошлым всех Церквей, какие существуют сейчас в разделенном христианском мире. Поэтому нам гордиться нечем; нам просто было дано сохранить неповрежденным учение и основные духовные принципы апостольского времени. Но можем ли мы говорить, что мы живем достойно той веры, которую исповедуем?.. Я помню замечательное слово первого секретаря Всемирного Совета Церквей, Виссер’т Хуфта [2], который сказал на каком-то собрании: мы все должны помнить, что можно быть еретиком не только тем, что проповедуешь ложное учение, а тем, что, проповедуя истинное учение, ты не живешь им.

И это так явно из нашей Божественной литургии. Перед исповеданием веры, перед чтением или пением Символа веры дьякон или священник обращается к народу и говорит:Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы… - и хор продолжает: Отца и Сына и Святого Духа, Троицу Единосущную и Нераздельную. Это значит, что если мы не живемверой и любовью, если община, которая тут стоит и собирается произнести Символ веры, состоит из людей враждебных друг к другу, разделенных, не желающих друг друга знать, живущих не по закону Христову, призывающему нас любить Бога всем сердцем, всем умом, всем существом, любить и ближнего, как самих себя, то мы не имеем права провозглашать этот Символ веры иначе как в глубоком чувстве покаяния о том, что мы исповедуем правду на словах - и ей изменяем жизнью. Потому что Символ веры - это не философское учение о Боге, Символ веры - это проповедание Бога, Который так возлюбил мир, что Он его любовью создал, по любви к нему, ради его спасения отдал Единородного Своего Сына, и Который создал Церковь, как - повторяя слова Самарина - организм любви. Если мы таким организмом не являемся, то мы лжем, когда произносим Символ веры. По этой же линии можно было бы дать множество других примеров.

Вот как обстоит дело с Церковью - единой и одновременно видимо разделенной. Мы далеко отошли от того времени, когда мы друг друга просто отрицали. Я помню учебник богословия, изданный около ста лет тому назад, в 1893 году, в котором есть глава о том, как расценивать святость и чудеса в инославии, во всех церквах, не являющихся православными. Автор, русский православный епископ, говорит, что истинная вера и истинная жизнь только в Православной Церкви, и все чудеса, которые можно видеть вне ее - дело бесовского обмана… Этого никто из нас больше никогда не сумеет сказать. Вот почему нам надо серьезно относиться к нашему исповеданию веры; чтобы оно было неповрежденное, чистое, чтобы оно соответствовало во всем евангельскому слову Христа; и с другой стороны, надо жить согласно этому учению, иначе мы лжем, когда говорим, что мы верующие.

Вопрос встает, конечно: где грань, от чего можно отойти и от чего отойти нельзя. В течение истории Церкви и в вероучительном порядке, и в канонических установлениях, и в формах жизни, разумеется, происходил целый процесс, и мы не должны воображать, что Церковь всегда была неизменна. Уже апостол Павел говорил о разделенности между общинами, о спорах внутри общин и считал, что не надо смущаться разногласий: они необходимы, чтобы мудрейшие себя проявили и научили других чистоте и совершенству веры (последние слова мои, не его). Поэтому говорить о неразделенной Церкви древности нельзя, если под неразделенностью подразумевать, что у всех была одна мысль, одно сердце, одна воля. Нет, все гораздо сложнее. Истина, открытая нам во Христе Его учением, Его жизнью, Его образом, Его примером, Его личностью, воспринималась в течение столетий с большей и большей глубиной, - а порой, увы, с меньшей глубиной.

То же самое относится к порядку, который был установлен в Церкви. Мы сейчас очень многое не приняли бы из того, что Древняя Церковь, Церковь первых столетий послеевангельского периода считала нормой. Я вам дам один пример. Святой Василий Великий указывает, что таинство брака в том виде, в каком оно преподавалось верующим свободным, то есть тем, которые не были рабами, нельзя применять к рабам, потому что (говорит он) если это таинство применить к рабу, то раб делается свободным человеком, он отпускается на волю… Разве мы могли бы теперь принимать такое представление о вещах? Разве мы могли бы сейчас делать различение между свободным человеком и рабом? - конечно, нет! Есть многие церковные установления различных столетий, которые мы сознательно не принимаем, потому что и Церковь в своем сознании, и общество в своем сознании их переросли, - не уходя от Евангелия, а наоборот, понимая Евангелие и применяя евангельское учение с новой и новой глубиной. Вот основа того, чтобы говорить о Церкви единой - и разделенной. Древние Соборы и более ранние собрания верующих определили сущность Церкви как место встречи, образ встречи, содержание встречи между Богом и тварным миром, миром, Богом сотворенным, но встреча эта происходит и явно и неявно. Она происходит порой настолько таинственно, что мы того и не замечаем. И вдруг мы обнаруживаем, что какая-нибудь группа людей сама выросла и как бы доросла до евангельского уровня.

В прошлый раз мы говорили о разъединении среди русских. Можно, быть может, бросить взгляд и на то, что нас разъединяет или соединяет с теми, которые не являются и христианами. Я думаю, что в основе можно положить такое понятие: Бога выдумать никто не может. В Бога можно веровать или к Нему стремиться, Его искать, только если Бог коснулся нашей жизни и нашей души. Французский писатель Паскаль вспоминает, как он, размышляя о своем неверии, о своем искании, ставил перед собой вопрос о Боге и услышал голос Христа: «Ты бы Меня не искал, если бы ты Меня уже не нашел». Поэтому мы должны с гораздо большей осторожностью, чем мы часто делаем, относиться к тем вероисповеданиям, которые вне христианской области, к людям, верующим совершенно по-иному. Я уже упоминал свой опыт с Владимиром Николаевичем Лосским относительно восточных религий. Думаю, нам надо с очень большой осторожностью относиться ко всякому верующему, больше того: даже за пределом конкретной сознательной веры мы должны относиться с очень большой осторожностью ко всякому человеку. Что бы, кто бы он ни был, каковы бы ни были его убеждения, какова бы ни была его вера или отсутствие веры, мы должны помнить, что образ Божий, раз запечатленный в нем, ничем не может сняться или быть смятым. Справедливо сказал один русский священник: когда Бог глядит на человека, на всякого человека, через слои неправды, тьмы, запутанности Он видит в нем отражение Своего образа… Это очень важно нам помнить.

В этом отношении, может быть, особенно нам надо задуматься над распятием Господа Иисуса Христа. Есть в Его распятии несколько моментов, на которые я хочу обратить ваше внимание. Первое - то, что Христос был отвергнут людьми, потому что Он всецело, безоговорочно стоял как бы рядом с Богом, что ни на какой компромисс по отношению к Богу, к Его правде, к Его истине Христос не согласен пойти. И все те, которые не могли принять этого Бога, эту проповедь, от Него отреклись и Его засудили на смерть. Причем смерть Он должен был принять даже не в граде, среди людей, но вне града, отвергнутый до конца, как в древности в еврейском народе возлагались грехи Израиля на козла отпущения, который потом выгонялся погибать в пустыню. Христос был так же отвержен еврейским народом, с тем, чтобы умереть вне града, как бы вне человечества, потому что Он от Бога ни в какой мере не отошел. Но, с другой стороны, Христос пришел в мир так соединиться с людьми, так быть с ними во всем единым, чтобы понести все условия их жизни, все условия падения человеческого.

И это сказалось в самых страшных словах, какие когда-либо были произнесены на земле. Когда Христос, умирая на кресте, в какой-то момент воскликнул: Боже Мой, Боже Мой, зачем Ты Меня оставил?! - конечно, Бог Его не оставлял, конечно, Христос не перестал быть Богом воплощенным в этот момент; но в Своем человечестве Он перестал переживать, ощущать Свое единство с Богом и Отцом. Для чего, почему? Потому что Он стал человеком для того, чтобы разделить с нами всю человеческую трагедию, а основная человеческая трагедия заключается в том, что мы потеряли Бога. Мы, каждый из нас, потеряли Бога в самой различной мере, и все человечество в разные моменты было ближе или дальше от Бога, но той близости, о которой говорится в начале книги Бытия, когда Адам и Ева общались с Богом, Его видели, Им жили, у нас нет. Богообщение до нас доходит только частично, в какой-то мере.

И вот для того, чтобы умереть человеческой смертью, не мнимой, а реальной смертью, Господь наш Иисус Христос, Бог, ставший человеком, должен был испытать основную трагедию человечества: потерю Бога, от которой только и можно умереть. Над этим задумывается, недоумевая, Церковь, когда в Великую пятницу поет: О Свет невечерний, как Ты потухаешь? О Жизнь вечная, как Ты умираешь?.. Да, Свет не потух, Жизнь вечная не умерла, но Христос, Который был и Светом, пришедшим в мир, и Жизнью (Аз есмь жизнь - Ин. 11: 25), в Своем человечестве приобщился всему тому, что было человеческой трагедией, и умер. Умер, по выражению отца Софрония, как бы в метафизическом обмороке, когда в человечестве Своем Он перестал ощущать Свое единство с Богом и Отцом. Но если задуматься над этим, то явно, что в тот момент Он пережил потерю Бога, отсутствие Бога, если можно так выразиться - «обезбоженность», так, как ни один человек, ни один самый убежденный безбожник не может этого пережить. Если думать о судьбах человечества, то можно представить, что нет безбожника, который так знает отсутствие Бога, как его пережил Христос в тот момент, что даже безбожник не остается как бы вне трагического опыта Христова. Христос объемлет все. Это, разумеется, не значит, что Он стал «безбожником», но Он измерил глубину и ужас обезбоженности так, как ни один человек на земле никогда не пережил и не переживет. Он охватывает Собой все человеческое, ничего нет человеческого, что было бы Ему опытно чуждо; и хотя грех до конца Ему чужд, хотя Он ничем не приобщен ко греху, Он приобщен ко всем его последствиям.

И вот когда мы глядим на современный мир и думаем о православии, мы должны перед собой ставить вопрос о том, имеем ли мы право называть себя православными, или даже Христовыми, христианами, потому только, что мы исповедуем веру - если мы ею не живем. Конечно, мы можем веру провозглашать в той мере, в какой мы к ней устремлены. Несовершенство не делает нас чужими нашей вере, но мы должны строго относиться к нашему несовершенству и одновременно с большим вниманием вглядываться в другие вероисповедания и уметь видеть в них отблеск света Христова. Свет Христов просвещает всякого человека, приходящего в мир (Ин. 1: 9). На фоне этого света - с каким благоговением должны мы говорить о потерявших полноту света, о том, что им надо приобрести, от чего им надо отойти и отречься! И с каким вниманием, вдумчивостью, трепетом должны мы глядеть на тех, кто будто вовсе потерял этот свет! Свет в них таинственно пребывает как образ Божий, но они сами не могут доглядеться, дочувствоваться до него. И как мы должны осторожно произносить суждение о тех, которые никогда не встретили Христа, но кому открылся зачаточно Бог и кто верует в Него, говоря словами одной древней молитвы, каким бы именем они Его ни называли.

На этом я закончу беседы о Церкви единой и неразделенной, которые я сейчас сколько-то расширил и на нехристианский и на безбожный мир..

Есть ли у вас вопросы? или вернее - не хотите ли вы что-нибудь сказать на тему из своего опыта? В конце концов, я не «вещаю» правду, я только делюсь тем, до чего я дожил. Может быть, я того же не сказал бы десять лет тому назад и не скажу через пару лет, но вот до чего я пока дошел…

Владыко, у вас большой опыт общения с людьми, которые переходили из одной веры в другую. Каково этим людям? Кто-то был воспитан в одной вере, скажем, в иудействе, - может быть, случайно, по рождению, потому что семья верующая была, и потом переходит сознательно в христианство. Происходит ли какое-нибудь раздвоение? что испытывают эти люди?

Переходят в христианство или из одного вероисповедения в другое очень различно. Раздвоение бывает, только когда человеку позволяют уйти от своей прежней веры и присоединиться к новой еще не созревшим. Я, например, всегда отказываюсь принять в православную веру человека, который просто отрекается от своей прежней веры. Если ты родился в католичестве, в протестантстве, в англиканстве, в любом христианском вероисповедании, то ты Христа познал в нем и благодаря ему. Поэтому ты можешь перерасти вероучение данной Церкви, можешь увидеть ошибочность тех или других вероучительных установок, ты можешь найти, что духовность родившей тебя Церкви не полна и что в православии есть большая полнота, но ты должен войти в православие благодаря тому, что ты перерос свое прежнее состояние, а не отрекаясь от тех, которые тебя родили в вере. Вот принцип, которого я держусь. Иначе человек делается врагом своего прошлого; но ведь свое прошлое он непременно уносит с собой. Это прошлое должно, как цветок, раскрыться в православии, а не быть как бы оторванным, отрубленным.

Первые люди, приходившие к Православной Церкви, в мою бытность священником здесь, были люди наиболее культурные, которые перешли через очень многие искания и попытки; они приходили как бы в завершение жизни, в конце своего пути. У них были очень серьезные богословские основания переходить, уходить из римокатоличества или из других вероисповеданий. Другие были побуждены к формальному уходу из того вероисповедания, в котором они родились, по разным причинам. Например, многие были крещены в том или другом вероисповедании, но никак не были в нем воспитаны, принадлежа к таким семьям (они и у нас есть, к сожалению), где ребенка крестят - и все. Потом этот человек впервые придет в церковь на свое венчание, и напоследок будет принесен на свое погребение. Таких множество; и пришедши к нам в храм, многие просто открывали, что они могут стать верующими. Нечто закрытое, не имевшее для них никакого смысла в их прежнем вероисповедании, вдруг раскрылось, приобрело смысл.

Есть другие люди, которые приходили просто из без-божия, не специально воинствующего. Могу вам рассказать об одном человеке. Пришел однажды к нам в храм, лет двадцать пять тому назад, мужчина, принести какую-то посылку одной прихожанке. Он не был крещен, был убежденный безбожник, в том смысле, что не верил, что есть или может быть какой бы то ни было Бог. Он рассчитывал свой приход так, чтобы прийти к самому концу службы, дабы не терять времени в храме, но судьба - или Бог! - его привели сюда раньше конца всенощной. Ему пришлось сесть на скамейку и ждать. Потом он мне рассказывал: «Я пришел, сел на скамейку с чувством раздражения и обиды, что так промахнулся и теперь надо терять время, и вдруг почувствовал, что в этом храме есть «что-то» (как он выразился - «какое-то присутствие»). Я тогда стал это анализировать и решил, что это на меня влияет полумрак, мерцание свечей, одурманивающий запах ладана, заунывное пение и (как он выразился напоследок) «коллективная истерика верующих». Но его это настолько поразило, что он решил проверить и поставил мне вопрос, как я это объясняю. Я ему сказал: «Это присутствие Божие». - «Этого не может быть, потому что Бога нет!» Я ему предложил прийти и посидеть в церкви, когда никого нет, кроме него и Бога. Он стал приходить и сидеть подолгу, и мне сказал как-то: «Я не знаю, как это назвать, но я теперь знаю, что в этом храме нет пустоты, что в нем есть какое-то как бы «густое», конкретное присутствие, которое вы, вероятно, называете Богом. Но зачем мне такой Бог - пусть Он и живет в этом храме, - если Он на меня никак не воздействует?» Я ему сказал: «Если не воздействует, Он вам незачем, и не приходите». - «Нет, - говорит, - буду приходить, потому что я озадачен еще другим: я заметил, что у людей, которые бывают в церкви, после богослужения и особенно после причащения Святых Таин совершенно иные лица, они на себя не похожи, что-то с ними случается; значит, ваш Бог над ними что-то совершает. Я себя чувствую как бы трупом по сравнению с ними, и мне нужно ожить. Что мне делать, чтобы Бог и надо мной это сделал?» Ну, мы с ним стали встречаться, и со временем он крестился. И таких различных примеров очень много.

Очень многие уходят от веры и, в частности, от Церкви, потому что те или другие выражения, те или другие действия для них связаны с чем-то, что вызывает у них ужас. Я помню одну женщину; теперь она почти сорок лет наша прихожанка. Она ко мне пришла и поставила вопрос: «Что такое Бог?» Я ей ответил: «В Священном Писании Христос нам говорит, что Бог наш Отец». Она вскочила: «Нет! Нет! Только не это!» Я ее усадил, говорю: «А в чем дело, почему слово «отец» у вас вызывает такой ужас и отвращение?» И оказалось, что ее отец был садист, замучивший всю семью, - для нее слово «отец» значило только это, ничего другого. Тогда мы стали искать другое определение Бога и, конечно, нашли. Видите, как иногда то или другое слово, для нас - родное, свое, понятное, может вызвать ужас в другом человеке. И то же самое можно сказать о целом ряде церковных ситуаций, действий или людей.

Я помню свои первые религиозные опыты. Я был в Австрии в начальной школе, и на первой неделе должен был быть урок Закона Божия. Я был записан как православный, orthodox, что в немецких странах значит «правоверный иудей»; православный христианин называется в этих странах «греко-православным», griechisch-orthodox. Это условно, но это просто надо знать. Меня, соответственно, отправили к раввину, тот на меня глянул и спросил: «Почему у тебя нет шапочки?» Я говорю: «Шапочки? Мама меня всегда учила, что в комнате нельзя носить головной убор, потому что там может быть крест или икона». Он выпрямился: «Ты что, христианин?!» - «Да» (мне было тогда семь лет, я был вполне наивный). Он сказал: «Вон!» - и я оказался в коридоре, чему был очень рад, потому что одним уроком меньше. Но и этого не получилось; меня в коридоре поймал директор школы, сказал: «Ах, ты христианин?» - и отправил к католику. Тот меня спросил, кто я, что я; и когда я ему объяснил, что я православный, он сказал: «Еретик в моем классе?! Вон!» Это был конец моего религиозного образования. Так вы поймите, что после этого очень льнуть, чтобы тебя кто-то учил христианской вере или иудейской вере, едва ли придется.

Дальше другой опыт был. Когда мы попали во Францию, католики предлагали дать русским мальчикам и девочкам образование: дескать, они пойдут в хорошие школы бесплатно… Меня повели на такие смотрины, был разговор, все было устроено: мы с мамой уходили, и когда мы были уже у двери, священник, нас принимавший, говорит: «Одну минутку, я забыл одно сказать, конечно, мальчик станет католиком…» Помню, я тогда повернулся к маме и сказал: «Уходим, я не на продажу!» Это тоже сформировало мое чувство по отношению к тому или другому.

Но не воображайте, что я был мистический мальчик в русском смысле слова. Тогда жизнь была не такая простая, как теперь; то были ранние двадцатые годы. Меня водили раз в год в церковь в Великую пятницу. И первый раз, что я попал в церковь, я обнаружил абсолютно замечательное свойство моей природы; я обнаружил, что если, вступив на три шага в храм, я потяну носом и вдохну ладана, я на месте падаю в обморок и меня уносят домой. И в результате я никогда дальше трех шагов в храм не входил, поэтому у меня ничего общего ни с церковью, ни с Богом не было лет до 14–15-ти. Так что видите, могут быть впечатления такие, которые вас отчуждают от настоящей, хорошей вещи.

А иногда и взрослый человек может быть отчужден. Отец Александр Шмеман [3], будучи еще подростком, убеждал какую-то знакомую своей матери пойти в церковь исповедоваться перед Пасхой. Она в церковь не ходила, не исповедовалась, не причащалась, - он ее наконец уломал. Она была маленькая, щуплая старушка. Пришла; исповедальня была темная, священник стоит, она подошла, он покрыл ее голову епитрахилью и спрашивает: «Отче наш знаешь?» - «Знаю, батюшка». - «Скажи…» Сказала. «Верую знаешь?» - «Знаю». - «Скажи…» Сказала. «Ну вот, а теперь скажи честно: маму слушалась? варенье таскала?» Он ее принял за маленькую девочку по росту… Она после этого вылетела из исповедальни, пошла к Саше с гневом и негодованием: «Вот куда ты меня послал: мне семьдесят с лишним лет, а меня спрашивают, слушаюсь ли я маму и не краду ли варенье!» Так знаете, бывает и такое; и порой это может человека действительно отчуждить от чего-нибудь.

Есть люди верующие и очень религиозные, но в церковь они не ходят и говорят: «Зачем? Бог внутри нас». Что это за состояние?

Я думаю, что есть два типа людей. Одни пленяются православием через богослужение, - или положительно, или не-положительно, должен сказать, потому что некоторые люди пленяются богослужением, даже не входя в смысл молитв или происходящего. Они уносятся в какие-то свои глубины - пением, мерцанием свечей, общей настроенностью. Я не говорю, что это плохо само по себе, но это не ведет туда именно, куда Церковь зовет. Иногда люди даже умиляются такими вещами, которых нет в богослужении; люди превратно понимают, хотя до них нечто и доходит. Помню старушку, которая мне говорила: «Как замечательно, что в православии вся тварь Божия как бы держится перед лицом Божиим, - я всегда плачу, плачу, когда поют: «Господи, воззвах к Тебе, я крокодила пред Тобою…» Она умилялась, потому что чувствовала: вот, вся тварь, и животные тут, и я тут… Она умилялась вполне справедливо, то есть я хочу сказать, что ничего плохого в этом не было, она уносилась душой к Богу, но, конечно, не на том основании, которое ей давала Церковь. Это небольшая беда, хотя можно было бы избежать такого рода отсутствия понимания. Но есть вещи гораздо более серьезные.

Есть люди, для которых Церковь - просто откровение, потому что они в ней что-то увидели. Я вам пример могу дать. Я принимал в православие уже давным-давно одного молодого человека. Он был сыном методистского пастора, который сам ко мне пришел и сказал: «Знаете, мой сын почти глухой. Он ходит к вам в церковь, потому что у методистов все построено на слове: пение и проповедь; а у вас что-то происходит, и он смотрит и понимает, что происходит. Можете ли вы его принять?» Я его тогда подготавливал; читать он умел и сколько-то слышал, говорил с большим трудом, то есть мне пришлось учиться его понимать, а не ему - меня. Для него Православная Церковь оказалась Церковью, в которой он может молиться, потому что он как бы мог молиться глазами, уши ему не были нужны. Когда он познакомился со значением нашего богослужения, он за ним мог следить глазами, зная: теперь я на таком-то или таком-то месте.

А есть другой тип людей, которые пришли к Богу не обязательно через Церковь, а через какой-то внутренний опыт, и для кого Церковь может оказаться родным домом.

Но для некоторых то, что происходит в Церкви, оказывается настолько сложно и, порой, чуждо, что это им мешает в духовной жизни. Я думаю, что такие люди имеют полное право быть верующими, жить духовной жизнью на том уровне и на том основании и в таком виде, в каком они живут. В какой-то момент они, через свой внутренний опыт, может быть, уловят опыт других людей, который смогут разделить с ними в храме, в Церкви, в молитве. Но нельзя говорить: «Раз он не ходит в церковь, он не наш» или: «Он ошибается, неправ». Я думаю, что люди приходят к вере очень различно в этом отношении. И меня несколько пугает то, что часто происходит в Русской Церкви: людей стараются научить, как себя вести, тогда как надо было бы им говорить: «Веди себя, как хочешь (ну, в пределах разума или приличия) и жди, чтобы в тебе родились такие чувства, которые сделают для тебя естественным то, чего Церковь от тебя ожидает и что верующие делают». Святой Августин в своих писаниях говорит: «Научись любить и делай, что хочешь». Это не означает, конечно, произвола, это не значит: «Бесчинствуй, развратничай». Но это значит: не заковывайся с начала в форму, потому что она тебя задушит, если это не естественная твоя форма.

Я знаю, например, людей, которые были неверующие, потому что думали, что быть верующим значит быть некультурным, и вдруг, прочитав то или другое произведение, скажем, Достоевского, обнаружили, что можно быть высококультурным человеком, с большим умственным размахом, - и будучи верующим. И это им помогло, им перестало быть «стыдно» быть верующим. Есть другие люди, которые обнаруживают в себе какой-то внутренний голод по чему-то, что нематериально, невидимо, обнаруживают неосязаемый мир. Они решаются питать эту свою нужду всем, что может ее напитать: какой-то молитвой, каким-то переживанием хотя бы в природе, какими-то переживаниями от чтения той или другой литературы. В них развивается, зреет внутренняя духовная жизнь, и встретивши Евангелие или человека, который может им Евангелие передать (не научить словами, а как-то перелить из души в душу), обретают Христа и идут дальше. Пути очень разные. Я думаю, что никогда не нужно человеку говорить, что его путь неправый.

Есть церкви, куда тяжело ходить: там считают, что можно быть православным, только если ты русский. Такой дух многих отталкивает. Отчасти понимаешь, почему старая Россия погибла…

Везде есть изуверы, которые говорят: «Кто не с нами, тот не со Христом», но это бред. И это очень сложный вопрос. Группе русских людей невозможно перестать быть русскими, но совсем другое дело - быть русскими в каком-то агрессивном плане. Я помню себя в ранней эмиграции: меня поражало тогда, что, с одной стороны, там были, можно сказать, только русские, но, с другой стороны, когда кто-нибудь приходил извне, его принимали с такой радостью, какую вообще приписывают русскому радушию, русскому гостеприимству. Его не спрашивали: кто ты, что ты, какие твои убеждения, а: «Ты гость, все гости нам даны от Бога. Приди; какая радость, что ты пришел, ты с нами разделяешь нашу молитву. Если мы можем с тобой поделиться тем, что у нас в сердце, в уме, в душе, бери это, оно твое, пожалуйста…»

Мне кажется, сложнее стало впоследствии, когда первая, основная группа русской эмиграции начала разбавляться людьми, которые приходили в Церковь, но приобщиться хотели только с религиозной точки зрения. Я не хочу сказать, что они должны были приобщаться культуре, но они уже чувствовали: мы имеем право быть самими собой… Здесь у нас был период, когда мне было подано прошение около ста человек, считавших: «Хватит русского богослужения, нас достаточно для того, чтобы все службы были на английском языке…» Тогда у нас было очень жуткое общее собрание, где я выражался с такой резкостью, которой некоторые наши старые прихожане забыть не могли, - им стыдно было, что можно так говорить с людьми. Основа была такова в тот момент: «Вы полноправные православные в этом храме, но вы - гости Русской Церкви, и вы не имеете права лишать русских, которые и так всего лишились, единственного, что у них остается…» Теперь это уравновешивается, теперь русские старожилы легко принимают тех, кто извне приходит, а русские новой эмиграции, я думаю, не страдают таким церковным национализмом, которым еще несомненно страдают некоторые группы.

Но я думаю, что нам надо помнить реальность ранней Церкви: в ранней Церкви собирались на молитву люди всех сословий, всех языков и всех народностей; причем рядом стояли раб и его хозяин, которые не могли бы вне церкви рядом стоять; стояли люди разных языков: и покоренные народы, и властвующие народы. Все собирались только по одному признаку: веры во Христа. В тот период верить во Христа значило идти на абсолютный риск, что тебя, если обнаружат - будут пытать и на смерть пошлют. Поэтому приходили на такое молитвенное собрание только те люди, которые были готовы жизнью и смертью верить. Нам очень легко приходить в церковь, никто нас не тронет. Из-за этого мы приходим без той отдачи, той убежденности и той готовности пойти на любой риск, и мы начинаем разделяться на группы: «ты не говоришь по-русски, ты не говоришь по-английски, ты говоришь на другом языке». Я думаю, с этим надо бороться, но, опять-таки, бороться не тем, чтобы говорить: «Ты неправ!». Как только человеку говоришь, что он неправ, он чувствует себя правее тебя, считает, что ты на него нападаешь. Надо как-то уметь до его сознания довести.

===================================================================

 

Воспоминания и посвящения Владыке Антонию Сурожскому

 

 

Владимир Кабаков

 

Незабвенный Владыка Антоний

 


В память о митрополите Антонии Сурожском, который долгие годы был главой Русской православной церкви в Англии…

В качестве эпиграфа приведу несколько цитат из его книг: «Человек перед богом» и «Пути христианской жизни».

…Какова же была деятельность Христова?
Во первых, она не определялась предметом; она определялась милосердием, любовью, жалостью. Все случаи исцелений, которые мы находим в Евангелии (воскрешение сына вдовы Наиновой или Лазаря), все чудеса, которые Христос творил над природой (как умирение бури на море Тивериадском), определяется только одним; Ему жалко в самом сильном смысле этого слова, жалко погибающей твари и он вступает и что-то делает по милости, по милосердию… А второе – выражаясь по человечески и конечно несколько грубо: если кто был неудачником, то это Христос, потому что если посмотреть на жизнь Христа и на его смерть вне веры- это катастрофа…
В этом отношении мы должны быть очень осторожны, когда думаем о христианской деятельности как о такой деятельности, которая целесообразна, планомерна, успешна, которая обращена к определённой цели и её достигает, которая так проводится, что венчается успехом… Не в них сущность христианского момента, Христова момента в деятельности. Сущность его в том, что Христос во всей Своей деятельности, в каждом слове, в каждом деле, во всём Своём бытии выражал, делал конкретной, реальной волю и любовь Божию… Вот почему Христовы действия, Христовы слова так совершенны, и вот что они собой представляют…


«Человек перед богом» глава «Созерцание и деятельность». Москва. 1995 г.

…Если мы хотим быть Христовыми, то должны научиться по отношению к страданию каждого человека вокруг нас, каждой твари вокруг нас, всего мира вокруг нас, подобно Христу допустить это страдание во все наше сознание, чтобы оно проникло до глубин нашего сердца. Феофан Затворник (правда не о страдании, а о молитве) говорит: "Надо вонзить её в своё сердце как кинжал… Да, вонзить страдание моего ближнего, как кинжал в сердце. И пусть льётся кровь, и пусть пронизывает нас боль, но не отвернуться, не защититься! И только тогда наше сострадание может стать творческим, наше сострадание может быть соучастием в чужом страдании и несением чужого креста. Христос не Себя принял весь ужас отпадшего от Бога мира, принял и понёс на своих плечах. Не согнулись его плечи; Он был распят". И мы призваны быть Христовыми. И перед каждым из нас стоит вопрос о нашем страхе перед страданием – своим, не чужим; страхе о том, что нам кажется: если только я откроюсь, если только я услышу, только увижу, только осознаю, - мою душу раздерёт боль…  Начинается же наше соучастие в жизни мира, в жизни человека и в жизни Христа с момента, когда мы говорим: Да! Пусть так будет… Потому что, будь то мир, будь то отдельный человек, будь то какая–то измученная группа людей, принять других, значит, употребляя образ Христа, взять другого человека, чужое как будто страдание на свои плечи и этого человека донести до отчего дома. Но порой это значит взять человека на свои плечи и вдруг обнаружить, что это не человек, а крест, и что этот крест я должен донести до Голгофы, и что только если я буду распят на нём, только если я буду распят без гнева, без закрытости, отдавая себя до конца, я смогу сказать: Прости ему Отче, он не знает, что творит… Вот задача которая стоит перед каждым из нас. Она начинается в очень малом: просто научиться видеть и слышать то относительное страдание, которое вокруг нас живёт и крушит чужие жизни. И вдруг осознать, что если вдвоём нести страдание, то оно пополам делиться. И ещё: что чужого страдания нет, потому что мы друг другу не можем быть чужими. Помню, будучи в Троицкой лавре, я искал своё место за столом; и один из монахов мне сказал: Да садитесь, где хотите! - Я ему ответил: Я не хочу сесть на чужое место. – И он на меня посмотрел с изумлением, непониманием, как это может быть, и сказал: Так ведь здесь чужих нет - мы все свои…

«Человек перед богом».Глава «Воспитание сердца». Москва. 1995 г.


…Читаю Антония Сурожского и о многом думаю. Ему, Владыке Антонию, дан чудесный дар не только слушать и слышать других и себя, но и дар слова, говорящего через веру о вере. Дар этот проявился в нём от постоянного общения с людьми, разговоров с ними, от желания помочь словом и делом их бедам. В его устах слово обретает силу действия, вдохновляет, часто даёт ощущение понимания веры и тем самым помогает жить.
Вместе с тем сознаёшь величие задачи поставленной перед собой Владыкой. 
Ведь мы в общении оперируем словами, которыми и правду говорим, и лжём с увлечением, увеличивающимся от научения. 
Иначе говоря, слова используются нами и для оправдания зла и неверия, так что очень трудно уже на этом языке говорить о добре и святости. 
Однако, Владыка на этом языке говорит так проникновенно, что может просто объяснять очень сложные вещи. Читая его книги понимаешь трагедию противостояния добра и зла, веры и неверия живущих в мире бок о бок. Находишь ответы на вопрос, как жить самому и как находить правду во внешней жизни. Сегодня, можно видеть и слышать, как человек творя зло уверяет и убеждает себя в том, что когда-нибудь это зло превратится в добро. Он убеждает себя, что не надо думать и мучиться, изгоняет из головы и сердца любые размышления или переживания, оставляя только действия. Он уверяет себя, что в отношениях с другими можно лгать, хитрить, подкупать, а иногда быть даже искренним циником, простодушно веря в свою правоту и неправоту тех против кого он действует. Здесь Владыка не говорит о злодеях или извергах. Он имеет в виду тех, кто видя, как другие делают зло, молчат и уговаривают себя не «встревать». Владыка часто прямо говорит о том, что мы причастны всякому злу творящемуся на земле, если мы его не замечаем или делам вид, что нас это не касается. В России, сегодня, это беспризорники, преступность, взяточничество, обнищание народа не только экономически, но и морально, нравственно. 
Владыка говорит, что в начале человек теряет совесть и веру, а потом уже разваливается вся жизнь. Много раз Владыка повторяет в своих проповедях фразу, сказанную Христом Сатане в пустыне: «Не хлебом единым жив человек…», - утверждая главенство в жизни не экономики, но души, совести и веры. Чувство правды присуще Владыке. Он понимает положение обывателя от веры, которому очень хочется выглядеть искренне верующим при других и для других. Но Владыка не упрекает, а просит людей быть честными перед Богом и собственной совестью, понимая их подавленность перед лицом сложной и трудной жизни. Он призывает не лгать, а каяться, ценою страдания получая прощение. И себя Владыка не выделяет из среды простых людей и повторяет, что его отличие только в том состоит, что он верует, глубоко и бескомпромиссно…Узнавая Владыку, читая его проповеди и рассуждении о вере и неверии, я вдруг подумал, что он похож на Сократа: та же искренность, та же самоирония, то же критичное отношение к самому себе. 
Я вспомнил эпизод из жизни Сократа. Когда Дельфийского оракула спросили, кто самый умный из людей в Греции то он назвал Сократа. Сократ же, прокомментировал это так: «Единственное, чем я отличаюсь от других греков – это тем, что я знаю, что ничего не знаю!» Это «незнание» Сократа, понимание сложности и глубины бытия, уже было подступами к вере…
Пересказ истории Иисуса Христа, рассказы об апостолах в устах Владыки звучат как свидетельства современника тех событий и тем самым очаровывают и подкупают глубиной веры и понимания. Когда Владыка говорит о Боге, то мы воспринимаем это как разговор о ком то очень близко знакомом и уважаемом.
Владыка «оживляет» вечного Бога для нас с вами, рассказывая и объясняя, что он жив и присутствует везде и во всем. Вводит Бога, Сына и Святого Духа в масштаб человеческой истории и конкретной человеческой судьбы.
Скромность, постоянное упоминание о собственной обычности, придаёт его беседам и монологам личный, интимный характер, позволяет почувствовать его преклонение перед Святой Троицей и прежде всего перед Иисусом из Назарета – Сыном Человеческим!
Местоимение я употребляется им очень редко, или если упоминается, то в плане самоиронии или даже раскаяния. И эта грустная улыбка в свой адрес, даёт возможность нам грешным, спокойно глянуть на себя, без самодовольства, но и без чувства самоуничижения, позволяет любя себя, видеть грехи и недостатки и каяться, стараясь избавляться от грехов обыденной жизни…
Владыка с удивительной глубиной и состраданием отвечает на самые сложные вопросы теологи и теофании. Его речь проникновенна и логична и вместе проста и понятна для всех, сочетает грусть и трагизм с добродушной улыбкой. В ней, всегда слышны любовь и сострадание к простому человеку, желание помочь, поделиться личным опытом и накопленными знаниями о пережитом. 
Владыка Антоний не находил ничего зазорного в том, чтобы признаться, что он чего то может не знать, но всегда брал на себя смелость отвечать прямо на прямые вопросы. Его внутренняя просветлённость, глубокая вера позволяли ему правдиво и откровенно отвечать на самые трудные и сложные вопросы…
…И вот Владыки Антония Сурожского не стало. 
И все, кто его знал лично, кто читал его проповеди и книги о христианской вере, словно осиротели. Из этого мира ушёл праведник, защитник веры, святой - я не побоюсь этого слова и думаю, все кто его знал, меня в этом поддержат. 
Будем скорбеть о тяжёлой утрате , но и надеяться , что семена веры, правды и сострадания посеянные Пастырем Владыкой Антонием возрастут плодами благочестияи богопочитания…

И в качестве завершающей цитаты приведу одно место из книги Владыки Антония: «Пути Христианской жизни», из главы «Дорожите временем, потому что дни лукавы».

«Но каково наше положение? Мы находимся сейчас в мире, который полон зла. Кто из нас может сказать, что он не убегает от него, что он не ищет покоя, обеспеченности, защищённости? Разве можно сказать, что каждый христианин себя считает воином, который послан Богом бороться со всеми формами зла - ценой своей жизни, ценой своей чести человеческой перед лицом людей, ценой всего того, что ему по человечески дорого, - каждый в меру своих сил, но изо всех сил? 
Вот наше призвание. Но кто из нас, в каком бы чине он ни был, может сказать, что он это выполняет? 
Разве мы не занимаемся тем, что постоянно обращаемся к Богу за помощью, молим Его о помощи: «Избави, спаси, помоги»? И разве нам Господь не отвечает на это: «А кто же в этой страшной или пугающей тебя обстановке сделает Моё дело? Ты ведь знаешь Мои пути, ты знаешь Мою волю, ты знаешь Мою любовь и сострадание к людям. Почему же ты бежишь, тогда как твоё призвание- быть воином?»
Это всё звучит очень громко, если мы думаем о всём мире, о государствах, о царствах. Но оглянемся на себя в самой обычной нашей обстановке. Что мы вносим в жизнь нашей семьи, в среду наших друзей, в среду тех, с кем мы встречаемся по службе и по работе? 
Не делаемся ли мы трусливыми, безмолвными, «с волками воем»? 
Не находимся ли мы в постоянном состоянии страха и бегства? Не говорим ли мы Богу: «Господи, здесь есть нужда. Ты меня сюда послал для того, чтобы я отозвался на неё, но мне страшно; Ты Господи, сделай то, что нужно, я буду только молиться». 
А разве от того что ты только молишься, кому-нибудь прибавляется хлеба, крова, одежды? Мужества, радости, упования? Ничего не прибавляется. 
Смеем ли мы говорить, что мы молимся Богу о всех нуждах земли, если и пальцем не прикасаемся к этим нуждам?..
Снова вспоминаются слова Спасителя: «От слов своих оправдаешься и от слов своих осудишься…» 
Бог нам открыл нужду, а мы Ему отвечаем: «Нет Господи, Ты Сам эту нужду разреши. Мне неохота, мне некогда, мне страшно, это не моё дело - Твоё…» 
Я помню, как кто-то мне сказал: «Мы живём так, будто говорим Спасителю: Тебе- крест, нам – воскресение…»
Разве не так мы живём?.."

 

===================================================================


 

Владыка Анатолий, воспоминания о Антонии Сурожском


Архиепископ Керченский Анатолий: Он на этой земле отстаивал христианство

Одним из первых среди тех, кто долгие годы был рядом с митрополитом Сурожским Антонием, следует назвать его первого викария — архиепископа Керченского Анатолия. Однако на протяжении десяти лет после кончины митрополита Антония, несмотря на сохраняющееся внимание к его наследию, воспоминания викария так и не были записаны. Наша редакция восполняет этот пробел и публикует воспоминания архиепископа Анатолия. Это тем более ценно и значимо, если помнить о последней воле митрополита Антония, который просил своего викария и после своей смерти продолжить служение в Сурожской епархии. Об этом митрополит Антоний написал и в последнем письме-завещании Патриарху Алексию II.

— Ваше Высокопреосвященство, многие читали биографию митрополита Антония, в том числе и прекрасные автобиографические заметки, но кажется, что еще многое можно добавить к его духовному портрету.

— Давайте посмотрим, как владыка сам говорил о своей жизни, о созданной им епархии, ведь мы можем ошибаться в наших оценках. Владыку многие знали, о нем писали и пишут, и каждый его оценивает и подходит к нему со своей точки зрения. Проповеди владыки, его воспоминания и дела сами говорят за себя. Недавно я перечитал один из старых номеров «Соборного листка», в котором было опубликовано выступление владыки перед русской верующей общественностью, произнесенное в зале собора в январе 1998 года. Тогда община переживала «кризис роста» из-за большого наплыва русскоязычных прихожан, начавшегося в 1990-е годы. В этом выступлении очень последовательно владыкой изложены события, происходившие в его жизни, начиная с юных лет и до последнего времени. Ведь этого многие просто не знают.

— Что именно для вас оказалось значимым в этом выступлении, если вы решили начать с этого свой рассказ?
— Очень поучителен рассказ владыки о том, как с детства его воспитывали в духе любви к России и обязанности ей служить. Во Франции, как он говорит, русских было много и для них приход, Церковь и Россия представляли одно и то же. Вот его собственные слова: «Мы покинули Россию против своей воли; нам пришлось покинуть Родину. И мы Родину унесли с собой в сердце. Мы оставались русскими до глубины души. Для нас Россия была всё». Эти слова очень важны, так как не раз возникали споры о прозападнических настроениях владыки, но это не так. Он просто был человеком вселенского масштаба, открытым, очень образованным и русским в душе.

Он мне как-то рассказал, как во время одной из своих поездок в Россию в хрущевское время ему пришлось свой паспорт там где-то сдать по какой-то причине. Когда он попросил свой паспорт назад, то ему сообщили, что его паспорт «утерян». Владыка на это сказал: «Очень хорошо. Для меня в этом проблемы нет. Я буду только рад, если останусь и буду служить в России». После этого паспорт «нашелся». 
В том выступлении владыки в 1998 году интересен момент, когда он рассказывает о своем прибытии в Великобританию. Эта страна приняла очень мало русских эмигрантов по сравнению с Францией. Поэтому приход был небольшой и большей частью вымирающий. Пришлось переориентироваться в плане языка, поскольку было немало смешанных браков и язык в семьях не всегда был русским. Как удержать всю семью в Церкви? Пришлось переводить богослужебные тексты на английский язык. Скажу вам, задача воистину миссионерская!

Еще важно оценить тот факт, что мы имеем вот этот храм в центре Лондона благодаря стараниям владыки Антония и общины тех времен. Храм сначала был арендован нашей общиной у англикан, но англикане решили продать его какой-то фирме, которая собиралась из него сделать ресторан. Тогда владыка принял решение сделать всё от него зависящее, но купить храм. Община его целиком поддержала. Начался сбор средств, и тут, как говорил сам владыка, случилось чудо: на чаяния русской общины отозвалась английская журналистка, которая привлекла внимание общественности к нуждам русского прихода. Владыка и сам воззвания в газеты писал. И вот Господь услышал: через людей — простых и знатных — стали поступать пожертвования. Владыка говорил, что, конечно, была опасность, что они не соберут нужных денег и загубят всё начинание, но у него было чувство: это будет храм, нужный тысячам людей. Так это и случилось позднее, как мы видим сейчас.

Мне хотелось бы напомнить еще одно место, где владыка говорит об особой черте этого прихода, а именно его схожести с ранней Церковью, когда люди собирались в храме не по национальному признаку, а потому что они — Христовы. Вот что он говорил: «Христос — наше единство. И это составляет природу нашего прихода и нашей епархии. Мы не международное сборище, мы — Церковь, мы — Тело Христово, в котором каждому языку, каждому народу, каждой душе есть свое место и в котором каждый должен и может внести свой вклад». Его обращение продолжается дальше так: «И вот я к вам обращаюсь: внесите свой вклад. Я не говорю о денежном вкладе, хотя и тут есть смысл, но молитесь, приходите, поддерживайте друг друга, как братьев и сестер». Вот такие слова. Владыка знал не понаслышке, что значит жить в эмиграции, что значит держаться «единого спасительного корабля Церкви», что значит раскрываться в любви и служении другим людям.

— Владыка, чему вы научились у митрополита Антония?
— Трудно говорить о себе, но у владыки действительно многому можно было поучиться, ведь он был человеком искренним и цельным. Он обладал скромностью и смирением перед Богом и людьми. Он был большой молитвенник. То, как он вел себя в алтаре, как там молился, было непередаваемо: он обыкновенно тихо входил из боковой двери в алтарь, кланялся престолу, облачался и, стоя перед престолом, упираясь в свой посох обеими руками, углублялся в молитву. Вокруг него было полное молчание. 
Владыка часто со слезами на глазах молился во время богослужений. Он был очень благоговейным человеком.

— Многие вспоминают, что митрополит Антоний был очень непритязательным в быту, вел аскетический образ жизни. Каким был его аскетизм?
— Да, у него была полная непритязательность в быту. Настоящая монашеская жизнь. Если почитать его автобиографические заметки, то там можно найти, как он себя в этом плане с детства воспитывал, да и детство-то у него было нелегкое — полуголодное существование в эмиграции. Потом, уже во взрослой жизни — война, служба на фронте. Владыка вел богослужения очень скромно, уделяя главное внимание молитве, центром которой был алтарь. И в этом центре — алтаре — владыка строго придерживался полного молчания и не допускал ненужных разговоров.

В общем главными чертами его характера были скромность и деликатность. Он был в высшей степени деликатным человеком. За все годы моего служения здесь я от него ни разу грубого слова или нарекания какого-то не слышал. Это было его подходом и к другим людям: он не осекал просто так, чтобы потом человек и мир душевный потерял. Нет. Сколько людей пишут о его внимательном, углубленном отношении к каждому человеку! Сам владыка много говорил о том, как важно уметь слушать и слышать другого человека.

Еще интересно вспомнить вот что: когда я только что приехал по его приглашению на служение в Лондон, то владыка прямо-таки настоял, чтобы мы с ним были только на «ты». И когда я, забывая, обращался к нему на «вы», он делал «определенное лицо», давая мне понять, что я сбился. По правде говоря, мне это далось не сразу. Кто я и кто митрополит Антоний? Мне было далеко до него, чтобы называть его на «ты». Но со временем я к этому привык, потому что он обращался со мной как собрат. Мы с ним были очень близки. Он со мной во многом был очень откровенен, часто спрашивал моего мнения и делился со мною своими мыслями.

— По наблюдению одной из старых прихожанок собора владыка Антоний принадлежал к той же плеяде церковных людей прошлого, что и покойный Патриарх Алексий II. Его становление как личности прошло вне прессинга советской пропаганды. Как произошла ваша первая встреча с владыкой?
— Я помню, как владыка приезжал в Троице-Сергиеву лавру в те годы, когда я там уже преподавал в Московских духовных школах. Я был в сане архимандрита, читал лекции на кафедре Священного Писания. Во время своих посещений лавры владыка иногда служил и произносил проповеди в соборе, а также выступал с лекциями в МДА. Обычно его приглашали выступать в актовом зале перед всеми учащимися. После его выступлений у нас было время подойти к нему, непосредственно задать вопросы и пообщаться. Я в индивидуальном порядке с ним тогда не знакомился, но вместе со всеми участвовал в общих беседах. После богослужений владыка обычно произносил проповедь. Его проповедей очень ждали. Люди всегда тянулись к нему, их притягивала его искренность, его дореволюционное воспитание, его несоветский статус. В хрущевское время, несмотря на гонения на Церковь, он продолжал посещать лавру и академию. Однако в лавре и академии он в те годы молчал. Для верующих это было ясно: таков был запрет властей. На людей, ожидавших его слова, это произвело очень горькое и тягостное впечатление, ведь его проповедей так ждали, а на его устах лежал «замок»!

— Когда вы познакомились ближе?
— Это произошло значительно позже, когда Синод избрал меня епископом Виленским и Литовским. Владыка Антоний специально приехал в Москву, чтобы принять участие в моей хиротонии. А потом, неожиданно для себя, мне пришлось оказаться с официальным визитом в Великобритании и мы снова встретились с владыкой. Это было в Лондоне. Он долго разговаривал со мной, водил по храму, показывал иконы. Помню, как он подвел меня к иконе святителя Власия и сказал: «Это — икона ангела твоего отца». Основная тема нашего разговора была о том, что ему нужен преемник и что своим преемником он хотел бы видеть меня. Это было настолько неожиданно и, честно сказать, нереально, что я даже растерялся: кто бы меня выпустил из Советского Союза в те годы? Однако владыка меня заверил в том, что сам всё уладит, лишь бы я только дал ему свое согласие.

Согласие я дал, но мало верил, что всё это будет осуществимо. Всё же благодаря авторитету владыки дело стало быстро набирать ход: он на Синоде поставил вопрос о моем назначении в Сурожскую епархию на должность викарного епископа и смог добиться положительного его решения. Далее за довольно короткий срок я получил британскую визу. Паспорт с визой мне лично вручил британский посол, пригласив в свою резиденцию в Москве. К тому времени владыка уже был очень известен на Западе как миссионер и проповедник, выступал на радио и телевидении, его труды печатались на разных языках, поэтому его просьбу не обошли вниманием. Как оказалось, даже не согласие Синода и не виза были главной проблемой. Главной проблемой было убедить членов Сурожской епархии принять меня, человека из Советской России. Это был 1990 год, у западных людей всё еще не было доверия к людям из СССР, боялись «советских архиереев», поэтому владыке даже пришлось писать специальное письмо — обращение к своей пастве с просьбой, чтобы они меня приняли.

Вот сокращенный текст этого письма: 
«Еще за несколько лет до того, как, согласно Уставу Русской Православной Церкви, пришло для меня время подавать прошение об уходе на покой, я стал задумываться над будущим Сурожской епархии. Для того чтобы обеспечить ее духовную, церковную, нравственную и политическую независимость, нужно было найти епископа, который разделял бы с нами то прозрение в будущее, которое является нашим чаянием и устремлением... гармонично соединяя и старую русскую эмиграцию, и прибывающих всё увеличивающимся потоком русских из Советского Союза, являющихся источником и оплотом русского православия и русской духовности, и, наконец, детей, родившихся на Западе, но воспитанных в вере их родителей. Такого человека оказалось невозможно найти в нашей среде, а также в Европе и в Америке. Я решил поэтому ознакомиться с епископатом Русской Церкви на родине, стремясь выбрать человека с широким кругозором, мужественного и уже обладающего опытом архиерейского служения, однако достаточно молодого, чтобы приспособиться к ему дотоле неведомой обстановке, который мог бы стать добрым пастырем для всех и имел бы нужную решительность для того, чтобы защитить нашу нравственную и политическую свободу.

Я обрел его в лице епископа Уфимского и Стерлитамакского Анатолия. Я его знаю хорошо и доверяю ему безусловно, участвовал в его хиротонии и слышал о нем только положительные отзывы — и от других епископов, и от духовенства, и от мирян, и от тех, кто в нашей епархии его встречал. Я сначала обратился к нему самому, желая узнать, согласился ли бы он стать моим викарием, пока я еще управляю епархией, а затем стать и наследником моим на Сурожской кафедре. Уверившись в согласии епископа Анатолия, я обратился сначала в частном порядке, а затем и официально к членам Священного Синода, выразив свою готовность и впредь, до времени, окормлять нашу епархию при условии, что мне будет дан викарий, и не иной кто, как епископ Анатолий. После продолжительного обсуждения Священный Синод под председательством Святейшего Патриарха Алексия II подтвердил данное членами Синода согласие и я получил телеграмму, возвещающую мне назначение владыки Анатолия викарием Сурожской епархии с правом наследия занимаемой мной кафедры. Разделите радость мою!»

Слава Богу, всё прошло хорошо, меня как викарного епископа встретили и приняли доброжелательно, но такое спокойствие длилось недолго. Через три года после моего приезда у отца Василия Осборна из Оксфорда, очень близкого к владыке Антонию человека, скончалась супруга и отдельные, приближенные к владыке люди в силу своего недоверия к верующим и духовенству из СССР стали проталкивать отца Василия на позицию викарного архиерея взамен меня и добиваться моего возвращения на родину. На стареющего уже митрополита Антония началось давление, ведь для людей этой группы епископ Василий был ближе, он был для них своим. Не буду сейчас вдаваться в подробности, но в результате эти люди добились того, чтобы была сделана попытка меня отозвать. Тогда я лично пришел к владыке Антонию и честно сказал: «Владыка, я сюда не просился. Отпусти меня с миром на родину, если здесь во мне не нуждаются». Реакция владыки была мгновенной: «Нет, ты останешься здесь. Василий будет отвечать за английскую часть, так как надо еще и со властями уметь общаться, а ты окормляй русских». Таков был его ответ.

— Трудно вам было в это время. Как вы тогда оценивали сложившуюся ситуацию?
— Я монах. Куда назначили, куда благословили, туда и отправлюсь служить. Тут нет места обидам. Я прекрасно понимал и знал, что, скорее всего, на владыку оказывается давление определенными лицами. Он уже старел и не мог противостоять этому давлению. В Сурожской епархии была целая группа священников и мирян, которые тяготели к Константинополю — вернее, к так называемой парижской юрисдикции — архиепископии русских церквей Константинопольского Патриархата. Старые эмигранты первой волны, преданные России, уже ушли, а эти новые поколения вроде и жили в традиции, но уже как бы утеряли дух русского православия. Трудно было владыке Антонию, столько лет строившему эту епархию вдали от Матери-Церкви, противостоять такому давлению.

— Как события разворачивались дальше? 
— Дальше так и шло: русскоязычной паствы прибывало всё больше и больше, а англоязычная паства к этому с трудом привыкала. Вспыхивали противоречия, непонимания, но они гасились мудростью и авторитетом митрополита Антония. Был и серьезный инцидент. Владыка Антоний сам пригласил для служения сюда отца Илариона (впоследствии митрополита Волоколамского, главу ОВЦС). Владыка надеялся, что отец Иларион прибудет сюда в сане игумена, но приезд отца Илариона уже в сане епископа вызвал неожиданную обеспокоенность среди отдельных лиц епархии, не хотевших присутствия здесь еще одного архиерея из Москвы.

Приехав сюда, владыка Иларион добросовестно выполнял возложенные на него послушания — посещал приходы, служил. Люди на приходах тепло его принимали. Но для некоторых лиц он оказался неугоден в епископском сане. В этот период, после приезда владыки Илариона, в епархии оказалось три викария, и поэтому меня указом Патриарха уволили за штат и я был переведен настоятелем церкви в Манчестере, хотя владыка Антоний меня от себя не отпускал, и я продолжал ему помогать. Но вся эта история закончилась тем, что Синод по просьбе владыки Антония отозвал владыку Илариона на другое послушание, более ответственное и высокое. 
Когда все страсти улеглись, меня снова вернули в должность викарного и благословили продолжать окормление и начатое мною строительство новой церкви в Манчестере. Но это отдельная история.

— Все эти события происходили уже незадолго до кончины митрополита Антония. Какими были последние дни его жизни?
— Было такое ощущение, что владыка чувствовал приближение своей смерти. Мне особенно запомнились три последние воскресные Литургии, на которых присутствовал владыка. Служить он уже не мог, а только сидел около престола, поручив мне возглавлять Литургию, в которой также участвовал отец Иоанн Ли (владыка Василий обычно служил в Оксфорде). Когда служба подходила к Евхаристическому канону, во время пения «Верую» владыка вставал, целовал престол и, обращаясь ко мне со словами «Христос посреди нас», крепко меня обнимал и со слезами на глазах добавлял: «Владыка, прости меня!» Его слезы оставались на моих щеках. Я понимал, что это было последнее, перед смертью, выражение его отношения ко мне. Умение так каяться — признак глубинной порядочности и духовной высоты человека. Так могут поступать только великие люди-праведники. У меня к владыке осталось самое глубокое чувство.
Служба продолжалась, начинался Евхаристический канон, который владыка совершал сам. Он выходил с дикирием и трикирием, благословлял свою паству, совершал евхаристию и после благословения и преложения Святых Даров вновь садился в кресло у престола. Завершал Литургию уже я. 
Вскоре после этих трех последних служб, на которых я общался с ним, владыка вновь попал в больницу. Отец Иоанн попросил меня приобщить владыку. Когда я хотел взять в соборе Святые Дары, то меня предупредили, что у владыки много посетителей и что в тот момент причастить его было невозможно. Владыку в живых я уже больше не застал. Вечная ему память!

— Как складывалось ваше дальнейшее служение? 
— Перед смертью владыка Антоний в своем последнем письме просил Святейшего Патриарха Алексия II оставить меня здесь для окормления русскоязычной паствы. Так, вместе с владыкой Василием, который наследовал кафедру митрополита Антония, паства окормлялась двумя архиереями. Тут я пока и остаюсь викарным епископом уже при архиепископе Сурожском Елисее.

— Владыка, возвращаясь к митрополиту Антонию, нельзя не упомянуть о его даре слова, его проповедническом таланте. Как они повлияли на вас, на ваше общение с паствой? Ваши проповеди прихожане собора тоже любят за проникновенность и за то, что в них вы умеете раскрыть духовную суть событий.
— Насчет моих проповедей могу только сказать, что говорю, как нас учили в семинарии и как советовали бывшие еще в то время в живых наши мудрые дореволюционные преподаватели, которые служили с самим Патриархом Тихоном. Кто не знает, тот может почитать гомилетику. Нужно нормально говорить, чтобы люди слышали. 
 О проповедническом таланте владыки уже сказано очень много. Как он говорил? Свободно, без голосовых изменений, но твердо и красиво, с убеждением, потому что он по собственному опыту знал, чему он нас учил. Владыка не говорил пустых фраз, не говорил о вещах, не пережитых опытно. Он ставил себя перед Богом и только с осознанием этого и говорил.  В одном из своих выступлений в Московской духовной академии, это было в 1973 году, владыка делал доклад о пастырстве. Интересно обратиться к словам этого доклада: «О чем говорить (во время проповеди. — Ред.)? Очень просто: проповедь не надо говорить никому, кроме как самому себе. Стань перед судом евангельского отрывка, поставь себе вопрос о том, как ты стоишь перед ним. Если слово, которое ты говоришь в проповеди, тебя ударяет в душу, оно ударит в чужую душу. Но если проповедник будет говорить вот этим людям то, что, ему думается, им полезно знать, то большей частью это будет бесполезно, потому что ума это, может быть, коснется, если проповедник окажется способным умно об этом сказать; но жизнь это ничью не перевернет» (митрополит Антоний Сурожский. Проповеди и беседы. Париж, 1976. С. 119).

Владыка не боялся задавать Богу вопросы, вопрошать. Ему было чуждо раболепское отношение к Богу. Христа он воспринимал лично, строил с Ним личные отношения и считал, что притворное смирение, пресмыкательство является фальшью, неестественным отношением человека к Богу. Вот эта его искренность — необычная, ненаигранная — подкупала и притягивала сердца людей к нему.
Служа Литургию или всенощную, он очень четко выговаривал свои слова. У него никогда не было торопливости в произнесении ектении, он никогда не читал молитвы скороговоркой. Его стиль — это ясное произношение каждого слова с целью донести смысл молитвы до верующих.

Можно сказать, что владыка здесь нес труды воистину апостольские. Он, русский в душе, но выросший среди западных европейцев, хорошо знал и понимал их психологию, их уклад жизни, устроение Западных Церквей. Своим пытливым умом он пытался понять и нащупать их духовность, воззвать к ней. Ведь ни для кого не является секретом, что в течение нескольких последних десятилетий Западная Европа постепенно превращается в пространство как бы постхристианское, изуверившееся. Неудивительно, что в адрес владыки часто звучали слова благодарности и уважения от высшего руководства Западных Церквей. Он на этой земле отстаивал христианство, свидетельствовал о Христе. Он был святителем.

Владыка был человеком прямым и цельным, а в жизни мы не всегда встречаем цельных людей. Часто встречается раздвоенность в человеке, и эта раздвоенность гибельно сказывается и на других. И вот когда мы встречаем человека цельного, который верит и живет по своей вере, здесь особый феномен, и поэтому это всегда притягивает и симпатии, и чувства других людей, и они открывают свою душу навстречу. Почему так любили владыку и здесь, и в России? Почему его облик всегда был обаятельным, глубоким и почитаемым? Да потому что он сам и в своих обращениях, в своей личной, очень скромной, жизни, в своем отношении к каждому человеку, проблемам Церкви и духовной жизни исходил из евангельской основы. Евангелие — основа жизни. И, только исходя из истины Христовой, можно смотреть на мир и доверять той правде, которую вещает Христос, и чувствовать, что люди это тоже понимают.

Вот что еще нужно подчеркнуть: владыка прекрасно владел многими европейскими языками. Человек он был глубоко образованный не только в естественных науках как врач, но и в литературе, истории и т.д. Всё это досталось ему не только трудом, но и поддержкой и воспитанием семьи. Тут многие из нас могли бы поучиться и взять пример. Вырасти за границей, окончить медицинский факультет главного университета Франции — Сорбонны, стать хирургом, но при всем этом говорить на русском языке лучше некоторых из нас, это, несомненно, свидетельствует о неординарной, цельной, привыкшей работать над собой личности.

Когда читаешь или слушаешь его проповеди, то поражаешься богатству его языка. Вот к чему нужно стремиться тем, кто воспитывает детей за границей: учитесь, знайте окружающую обстановку, но при этом не забывайте родной язык и культуру. Как говорил владыка, «мы сюда были Господом брошены как семя, чтобы расти и свидетельствовать о православной вере», не покорять и силой убеждать, а свидетельствовать, быть носителями той духовной культуры, к которой мы принадлежим. Говорят: учитесь у добрых людей. Вот, глядя на жизненный путь такого великого человека, каким был владыка Антоний, давайте и мы постараемся также искренне, без рисовки, ставить себя перед Богом и жить в молитве, но так же и в открытой любви к другим людям, в которых владыка всегда учил искать образ Божий, как бы запачкан или изуродован он ни был. 
Вечная память приснопамятному митрополиту Антонию!

Беседовала Галина Чуйкова

 

 ====================================================================================================

 

ЗЕМНАЯ РОДИНА? – ОТЕЧЕСТВО НЕБЕСНОЕ! 
БЕСЕДА С ПРОТОИЕРЕЕМ МИХАИЛОМ ФОРТУНАТО

Регент. Протоиерей Михаил Фотунато (видео)

 

Протоиерей Михаил Фортунато, прослуживший бОльшую часть жизни в кафедральном соборе Успения Богородицы и Всех Святых в Лондоне, пожалуй, один из немногих церковных регентов, уже при жизни удостоенный написания и успешной защиты 20 декабря 2007 года в стенах Московской государственной консерватории научного исследования о своей певческой школе. В преддверии защиты кандидатской диссертации Н.В. Балуевой «Регент Русской Православной Церкви протоиерей Михаил Фортунато, жизнь и литургическое творчество» отец Михаил встретился с преподавателями и сотрудниками Центра церковной музыки имени прот. Димитрия Разумовского Московской государственной консерватории.


– Дорогие друзья, мы рады приветствовать в нашем Центре выдающегося регента протоиерея Михаила Фортунато. Отец Михаил, начните, пожалуйста, от истоков – рассказом о своем детстве, проведенном в «русской Франции». Как в детском сердце совмещались эти две во многом противоположные культуры?

– Вы употребили слово «выдающегося». Я смеюсь немножко, потому что мы никогда не считали себя выдающимися. Мы пережили опыт Зарубежья, опыт изгнания из своей страны. Я родился на десятый год после эвакуации из Крыма. На сердце отцов и матерей поколения, покинувшего Россию, не заживала глубокая рана. И эта рана в каком-то смысле окрасила менталитет эмиграции, которую я знал. Это было вольное или невольное смирение. Удивительно, но страдания и лишения открыли нам духовный путь. Мой отец бросал мне такую мысль, что его поколение потеряло земную Родину, но приобрело небесное Отечество. И эта формула наполнила всю мою жизнь.

Когда я был маленьким, мы были нищими, часто ходили на улицу за супом, который там раздавали, и никакой роскоши себе позволить не могли. До пяти лет по-французски я не говорил, хотя жил в Париже. В 5 лет пошёл в школу и стал «французом». Вот так жизнь потекла по двум руслам: воспитание у нас было русское, а образование французское.

Русское начало никогда не умирало ни во мне, ни в моих сверстниках. Французское образование я принял несколько болезненно, потому что культура семьи, культура христианская, отличалась от французской. Когда учителя в классе нам говорили – а мне было 8 лет – о добре или о любви, то всё это исходило из каких-то принципов, которые я не узнавал. Пришлось, конечно, свыкнуться с этим. Французами мы не стали, хотя по французскому языку я шёл первым, но инкультурировались в ту среду, в которой жили, вобрали в себя эти две культуры и росли такими двухгоризонтными существами.

Уже потом, вступив на педагогический путь, я стал размышлять – а возможно ли в принципе вместить две культуры? Кроме того, нужно было привнести и третий элемент – культуру небесную. Должен сказать, что моё поколение на фоне того, что отцы приехали беженцами и нищими, мы вышли в люди. То есть настолько хорошо они нас воспитали. И за это большая им благодарность. Это люди-герои, очень скромные, но герои!

Мой отец, человек честный и весёлый, стремился нам с братом передать то, что унаследовал, уйдя из семьи в 1919 году в добровольческую армию. И то, что он рассказывал, мне пришлось по вкусу, потому что семья была музыкальная.

– А откуда происходит сама Ваша фамилия – Фортунато?

– Мы – выходцы из Италии времен Гарибальди. Был один Фортунато, другой Фортунато, третий Фортунато – Михаил Антонович, мой прадед. Михаил Антонович был женат, затем овдовел, потом женился на Софье Владимировне Стасовой, и, по-видимому, был настолько одарен, что вошёл в эти круги. Когда его сын, мой дед, Лев Михайлович, в возрасте 18-20 лет учился в Горном институте, то запросто бегал к Римскому-Корсакову. А это были 80-е годы…Представляете, что творилось в Петербурге в 80-е годы XIX-го столетия? Он видел рождение опер! Сохранилась хронография, составленная моей тёткой, где она всё описала. Её отец, а он был очень хорошим музыкантом и играл на скрипке, между прочим, левой рукой, рассказывал о своих встречах и восторгах. Вот такие семейные штрихи до меня дошли, и дед в моём представлении ожил.

Расскажу и о матери, урождённой Тяжельниковой. Я немножко помню дедушку и очень хорошо бабушку с ее стороны. Ее отец был военным, дослужился до генерала, а кончил последним губернатором Новороссийска. Моя бабушка была крестной дочерью императора Александра Второго. Её отец, Владимир Петрович Шмидт, был близок к Государю, он одно время командовал императорским фрегатом в чине капитана, а позже, в чине адмирала, участвовал с Чёрного моря в завоевании Кавказа. В качестве анекдота могу сказать, что кузен моей бабушки, которого она знала и любила, Пётр Петрович Шмидт в Советском Союзе прославился как лейтенант Шмидт, наверное, вам небезызвестный. И когда я ездил по семинариям России, то представлялся, согласно «Золотому телёнку», настоящим потомком лейтенанта Шмидта.

Но вернёмся к серьёзному. Мой отец, Всеволод Львович Фортунато, был человеком простым, но удивительно цельным и глубоко верующим. Несмотря на то, что дед принадлежал скорее к либералам и Церковью не интересовался, его сын с гимназической скамьи в Екатеринославе (ныне Днепропетровск) прислуживал в церкви. Он научил меня молиться, научил меня верить. Его память я храню как святую Отец выехал из России с белой армией. После промежутка времени проведенного с армией в Галлиполи он приехал в Париж.

– Это были тридцатые годы, когда Париж сделался центром скопления русских…

– В тридцатые годы в Париже проживало около трёхсот тысяч русских. Такой Париж я немножко помню. Я помню, между прочим, и 1937-й год, 100-летие со дня смерти Пушкина. Русская эмиграция устроила тогда праздник русской культуры. Мне было 6 лет. Остались впечатления от огромных масс людей, повсюду шли разные спектакли. Помню огромный эмоциональный подъём! Русская эмиграция жила памятью о России, жила культурно насыщенно. Нас, детей, окружали люди высоко образованные. С детства они учили нас грамоте и литературе. Как и вы, мы запоминали страницами «Евгения Онегина» и Лермонтова! Всё это приближало нас к русской среде, хотя мы её не знали. Очень далеко всё-таки мы жили от России…

– Но все же Россия повседневно присутствовала в Вашей жизни там, во Франции…

– Я могу сказать, что мой папа был таким патриотом, что когда он вернулся из немецкого плена, где оказался на год в середине войны, в 1940-м-1941-м году, то решил послать нас с братом учиться в кадетский корпус. Этот кадетский корпус, конечно, отличался от корпусов царской России, но всё-таки мы носили форму, умели отдавать честь, маршировать, приобщались к военной культуре. Что это дало? Мы не забыли русского языка. Мы говорили каждый день по-русски, а не по-французски, как в школе. Мне это позволило в дальнейшем без труда ездить в Россию. Как-то я спросил отца: «Почему ты отправил нас в кадетский корпус? Ведь мы откололись от французской среды!». А он ответил: «Я готовил тебя к службе России». Поразительно то, что в 1941-м году, в октябре, он отправил нас в кадетский корпус в прекрасный город Версаль, а ровно через 50 лет, 19 августа 1991-го года случился путч, и я был в Москве, и с этого дня начались мои поездки по России и преподавание в семинариях. Так что отец в каком-то смысле оправдал себя: то, что он задумал обо мне – случилось.

– Немного отвлекаясь от хронологии повествования, хотелось бы Вас спросить, отец Михаил, о воспитании в русских семьях Зарубежья, было ли оно церковным?

– Домашние молитвы, праздники, хождение в храм, – все это относилось к само собой разумеющейся реальности нашей жизни. В воскресный день всё сосредотачивалось вокруг храма. Не знаю, в каждой семье так было или нет, но у нас было так. Когда мне было 12 лет, помню, я познакомился с футболом. Так вот, настоятель нашего небольшого прихода позволял нам гонять в футбол после службы. И мы ходили на службу, а потом играли в футбол. С наступлением Страстной недели мы все время проводили в церкви. Когда совершался вынос плащаницы, нас ставили в форме «Витязей» как стражу у гроба. Мы очень серьёзно к этому относились, по очереди вступали в караул. Четверть часа постоим – подходят новые караульные. Я помню своего двоюродного брата Игоря, он был одним из руководителей «Витязей» и церковным прислужником. Однажды я стою и замечаю, что Игорь идёт по храму. Он идёт из алтаря к свечному ящику. И как! Вы знаете, он летел, он порхал! Он шёл, как ангел. Будучи прислужником, он воплотил в себя то, что символизировал собой стихарь – небожителя. Это меня так потрясло, что, хотя мы и знались как кузены, но тут я его почти что канонизировал в том образе истинного своего состояния в Церкви, который он мне явил. Значит, он тоже был кем-то воспитан. Это традиция, передающаяся от одного к другому не через наставления, но наблюдения.

Мы постились. Я помню пост, помню удовольствия поста. Не ограничения, хотя и они были, само собой. Но мы знали, что тут есть некий высший смысл, что поститься хорошо потому, что потом будет ещё лучше. Вы знаете, серьёзность эмиграции меня поражает. Меня поражает, как серьёзно и истинно они жили. Потом митрополит Антоний Сурожский говорил мне, как легко быть православным: денег нет, помещения нет, людям трудно…зато никто не мешает, никакая власть не вмешивается, и мы живём чистой, полноценной церковной жизнью.

– Отец Михаил, Вам никогда в детстве не приходилось бывать в России. Какой она Вам представлялась из рассказов Ваших родителей?

– Вы знаете, по рассказам родителей и их друзей Россия представлялась мне обществом добрым, конечно, дух эмиграции на меня влиял, и большим: доброта в России большая, щедрость большая, в гости придешь – сиди, сколько хочешь… Поразительно, но всё то, чему нас учили в Зарубежье, отразилось в одном дне, когда мы впервые вступили на землю Советского Союза.

В 1967 году мы с женой решили навестить родственников, тогда это стало возможным. На теплоходе из Лондона прибыли в Ленинград, нас отвезли в гостиницу. И я жене говорю: «Ты отдыхай, а я не могу, бегу в город, посмотреть, что такое Россия». Выхожу: большой бульвар, люди идут, Невский проспект, оказалось. И чувствую, что здесь я уже был когда-то: знакомые образы, знакомые вывески, знакомое небо. Я недоумевал. Я узнал нечто – Родину, наверное. Потом уже сообразил, ведь об этом писали Достоевский, Чехов, Пушкин, Андрей Белый. Всё это сидело во мне благодаря моим родителям.

– А Ваши родители разделяли Россию и Советский Союз?

– Вы знаете, Советский Союз был наследником тех событий, которые послужили их эмиграции, их отчуждению от русского народа. Так что с большой симпатией относиться не могли. Мы довольно мало знали, но знали, что доходившее до нас во французских газетах и по радио – не вся правда. Нам казалось, что советская Россия не так однозначна, как нам это преподносили, что есть Россия какая-то двойная, есть тёмный и светлый ее облики. И мы задавались вопросом, откуда такое тёмное проявление светлого облика? Но наша семья жила сильной христианской верой, так что мы погрузились всецело в мир русской культуры и веры, и, живя во Франции, соприкасались с ней лишь постольку поскольку. Когда эмиграция дожила уже до второго-третьего поколения, мы поняли, что есть воля Божия на то, что эмиграция случилась. А потом прочли у Бердяева, что Господь послал нас на Запад, чтобы Запад узнал православие. И, будучи верующими людьми, обернулись к Западу. Мои профессора Свято-Сергиевского богословского института в Париже, о которых я сейчас расскажу, общались с французскими философами и богословами и большое дело сделали для них. От голода люди тянулись на свет православной веры. Уже священником я крестил многих европейцев. И именно это русская эмиграция принесла на Запад.


=====================================================================

 

 

 

Протоиерей Георгий Завершинский – благочинный Шотландии и Северной Ирландии Сурожской Епархии Русской Православной Церкви, доктор философии, кандидат технических наук, член Союза Писателей


«ВСЕ БЕРЕТ НАЧАЛО В БОГЕ» Презентация книги протоиерея Георгия Завершинского По благословению архиепископа Сурожского Елисея 25 июня, в четверг, после вечернего богослужения в библиотеке нашего собора состoялась презентация электронного издания книги священника Георгия Завершинского «ВЕРЮ! СЛАВА ТЕБЕ, БОЖЕ!». Книга отца Георгия посвящена актуальному для многих христиан вопросу - как верить в Бога, несмотря на разочарования и трудности? Во время презентации автор весьма поэтично выразил мысль, что Бог есть источник всего: «Он выше тайн, Он за пределами всего, даже бытия». Но только соприкосновение человека и Бога в таинстве Евхаристии делает человека причастником Творца. Святым Духом человек приобщается к тайне Святой Троицы. Из этой мысли вытекает другая: тревоги и беспокойста попускаются нам для того, чтобы мы могли прийти ко Творцу. Единство души и тела - это особое состояние, которое надо ценить. Человек не может достигнуть его из-за греха, но Господь восстанавливает это единство. Тайна вещественного мира представляет собой соединение души и тела в окончательном, цельном состоянии. Отец Георгий привел интересный пример: когда человека приглашают в гости, ему рекомендуют прежде всего навести справки о хозяине и, если о нем плохо отзываются, отказаться от приглашения. Но если бы Бог так рассуждал, Он никогда бы не посетил нас. Ставший человеком Иисус Христос открывает Своему Отцу скрытое в человеке достоинство и в корне меняет его репутацию. После презентации книги о. Георгий ответил на вопросы присутствовавших. Прихожанка нашего храма Диля Джураева рассказала о своих впечатлениях от встречи: «Отец Георгий с радостью делился своим знанием и опытом, за что я ему премного благодарна. Вопросов было много и не всем удалось все спросить, а значит, интерес был неподдельный как к презентации книги, так и к самой беседе! Интересным было мнение отца Георгия о том, какие книги хотелось бы видеть на наших книжных полках, что можно приобрести для себя и в подарок тем, кто ищет помощи в познании божьих промыслов». «ВЕРЮ! СЛАВА ТЕБЕ, БОЖЕ!» – тринадцатая по счету книга автора, которая выпущена издательством «Эксмо».  Татьяна Салмон

 

Верю! Слава Тебе Боже!

 

От автора

Возможно ли подобное название книги? – Верить?.. Но в какого из богов? Нам предлагают их на выбор. Все наши способности и пожелания учтены – пожалуйста, пройдите туда, где Вам будет комфортнее, приятнее и спокойней. Ведь Вы – наш клиент, Ваша воля для нас – закон. Но и Вы не останьтесь в долгу. Ведь, как понимаете, за определенное вознаграждение можно получить все…

* * *

Однако здесь остановимся – оказывается, не все доступно для технологий маркетинга. Кому можно предложить беспокойство? Как представить «товар лицом», если этот товар – «уверенность в невидимом», то есть вера в Бога. Не в многих богов, похожих на наши капризы, а в единого Бога, Который «недоведом, невидим и непостижим» для человека.

* * *

Стоит ли вообще говорить о том, что нам неподвластно и не может быть предоставлено даже при наличии определенных ресурсов? Может быть, лучше употребить свои силы и средства на более понятные и доступные вещи?

* * *

«Радуйся жизни и не беспокойся, Бога, может быть, и нет…» – такая маркетинговая идея возникла у британских «экспертов в области спокойствия».

* * *

Но как мы будем радоваться жизни, если не можем разделить эту радость с Тем, от Кого исходит «дыхание жизни»? Если Его «может быть, и нет», то возникает естественное беспокойство – так, может быть, и самой жизни нет? – Просто иллюзия, а в реальности ничего…

* * *

К счастью, все не так – ведь беспокойство есть, и это уже что-то! Вера приходит не как продукт разума или приобретенный за деньги товар. Она – дар, за который хочется благодарить. А благодарят кого-то, не вещь и не предмет. Бог – личность и человеку дал подобный статус – личности. Поэтому наше благодарение – желаемое для Бога действие, ради которого Он дает нам веру.

* * *

Именно беспокойство веры никак не может вдохновить на ее приобретение в качестве «товара». Скорее напротив, мы ищем от Бога успокоения и готовы для этого на многое. Однако сначала нужно побеспокоиться, чтобы верой прийти к согласию с Тем, Кто ее нам дает.

* * *

Стоит потрудиться и приложить усилие, чтобы вера не угасла и не сменилась суеверием. Мир и покой бывают не сразу. Вера есть путь, беспокойный и нелегкий, однако проходимый, потому что на этом пути нам помогает Бог.

* * *

Слава Богу, Который Сам дарует веру в Себя каждому человеку лично. Стоит ожидать и принимать такую веру, ведь она открывает нам Божье присутствие и дает возможность общения с Ним.

* * *

Бог настолько благоволит о человеке, что послал Своего Сына, ставшего человеком и не переставшего быть Богом. В Нем состоялся подлинный диалог человека и Бога. Он принимает наше благодарение и ожидает услышать славословие.

 

А восклицание «Верю! Слава Тебе, Боже!» – свободный и естественный ответ человека на Божий дар веры в Него.

 

Может, Бога нет… живи и не беспокойся

Всегда мечтал не беспокоиться

Человек не желает беспокоиться, однако «жизнь заставляет»…

* * *

Немало хлопот, будничных дел и забот. Случается и более серьезное – любовь, семья, рождение детей, работа, кредит, дом, пенсия, внуки… А иногда происходят особенные события, которые поглощают человека без остатка. Не будем приводить примеры, только отметим, что эти события редки, но имеют, как правило, далеко идущие последствия.

* * *

Многое связано с личными особенностями человека. Не только внешними – такими, как характер, воспитание и образование, но и с глубоко внутренними: сердечные привязанности, склонность к добру и духовные способности. Именно внутренние особенности выходят наружу, когда происходит что-то потрясающее нас. Вообще говоря, деление на внутреннее и внешнее условно, если человек таков, каков он есть.

* * *

Однако так бывает не всегда. Не замечая, мы часто прикрываемся внешним, пытаясь спрятаться от самих себя и от других людей, как древний Адам, который после греха прятался от Бога. Можно сказать, что именно с тех пор беспокойство вошло в человеческую природу. Оно стало неотъемлемой частью того, что обобщенно называют человеком (human being).

* * *

Итак, беспокойств в жизни хватает. Зачем, казалось бы, добавлять еще то, что связано с появлением и развитием человеческой веры в Бога. Ведь достоверно никто не может сказать и доказать, есть Он или Его нет. В течение столетий уже столько сделано для веры – построены прекрасные храмы и монастыри, созданы традиции поклонения и обучения вере. Система воспитания подрастающего поколения во многих странах была веками основана на вере. Что можно к этому добавить или чему воспротивиться?

* * *

Никто не знает реакции Самого Бога на человеческое устройство мира и в особенности на то, как человек «материализует» свою веру. Значит, может, Его нет, а люди разработали удобную «идеологию», чтобы одним были внимание и почет, другим – власть и деньги, а над всем этим стояла «вера в Бога». Тогда никто не будет беспокоиться в поисках справедливого общественного устройства и внимания к себе со стороны власти и государства. На деле это не так.

* * *

Даже демократия должна быть «контролируемой и управляемой». Соединенные Штаты – самая «верующая» христианская страна: по статистике около 20 процентов взрослого населения прочитали Библию «от корки до корки». Современная демократия – вроде бы основанный на общечеловеческих принципах способ управления страной и народом – была практически с самого начала положена в основу Конституции – основного закона США.

* * *

Однако, чтобы осуществить демократию в «одной, отдельно взятой стране», необходимо остальной мир держать «под контролем». Так появляются информационные системы, которые связывают «всех со всеми» – президента и террориста, коррупционера и народного активиста, академика и грубоватого блогера. Чем больше возможностей сиюминутного общения, тем яснее, «что у кого на уме» во всем мире.

* * *

Не следует забывать – кто устанавливает правила игры и обеспечивает ее техническую реализацию, тот, без сомнения, сам желает возвыситься над происходящим и подобно некоему «божеству» все видеть и регулировать. Иногда открывается, что, оказывается, в мире существуют системы «тотальной слежки»: бывшие сотрудники специальных подразделений время от времени «выдают секреты» и показывают всем, что за ними «следили». Некрасиво, но факт…

* * *

Возможно ли не беспокоиться хотя бы тому человеку, который не желал зла, честно и добросовестно трудился, своими силами решал все вопросы и никого не обидел? Другими словами, есть ли из нас кто-то «без греха», чтобы первый мог «бросить камень» в обидчика и грешника – сказать всю правду, «назвав вещи своими именами»?

* * *

Тот, кому не о чем беспокоиться, по всей видимости, должен быть совершенно чист перед собой и людьми. Открыто и спокойно пройдут годы его жизни и наступит ее конец. А есть что-нибудь далее или нет – вопрос к вечности, не стоит его поднимать «раньше времени».

* * *

Вечность потому и вечность, что прежде времени и после него, а время потому и время, что начинается и заканчивается. «Откуда я пришел и куда иду?» Не будет ли беспокойством для «хорошего и спокойного» человека хотя бы этот вопрос?

* * *

Почему «взявшие камни» в руки, чтобы наказать грешника, в ответ на предложение выявить «самого безгрешного» среди них, вдруг стали расходиться? (Ин 8:3-11) «Не показывая пальцем», посмотрим реальности в глаза – смогу ли я показать честно и открыто перед другими людьми, что лучше их и мне не о чем беспокоиться? Древний евангельский рассказ говорит, что тогда такого человека не нашлось.

* * *

Может, сегодня все изменилось, и поскольку «Бога, возможно, нет», то не стоит беспокоиться – каждый человек может стать «спокойным», если захочет этого сам? Не утверждая наверняка, что Его нет, можно просто отложить до времени этот вопрос и «жить как живется», не создавая никому проблем. По крайней мере, постараться осуществить свою мечту «не беспокоиться». Пусть каждое мгновение жизни приносит радость, а не хлопоты, – это стоит того, чтобы потрудиться и достичь…

* * *

Здесь опять возникает беспокойство – достичь, но как?

* * *

Во «внутреннем человеке» все-таки что-то не так – если совесть не дремлет, то изнутри приходит ее слабый голос: «Ведь ты мог этого не говорить и не делать, а сделал – посмотри, ему стало неприятно, а она так расстроилась от твоих слов!» Переступим через это, чтобы не беспокоиться. Больше не будем с теми людьми встречаться – как бы не обидеть вновь.

* * *

Новая ситуация: надо что-то делать – делаю и опять кому-то «наступаю на любимую мозоль». Хорошо, вот с завтрашнего дня уже точно никого не обижу. Приходит завтра, за окном сумрачно и уныло, надо вставать и куда-то идти. Ночью прошел дождь и вокруг слякоть – как не вспомнить о хороших солнечных днях и не расстроиться? Будем встречаться с другими людьми – трудно будет удержаться от замечания о погоде – вот и у них стало тоже «мрачно на душе».

* * *

Встретил давнего друга и не нашел ничего лучшего, как отметить, что тот сильно изменился, то есть постарел. Опять не получилось, чтобы никого не задеть и совсемне беспокоиться…

* * *

Жизнь заставляет человека беспокоиться именно потому, что он живет – ест и пьет, думает и говорит, волнуется и переживает, верит и надеется. Все это непреложный факт нашего бытия, поэтому, даже устранив из него веру в Бога, полностью нам не успокоиться.

* * *

Может, без веры все-таки будет меньше хлопот и недоразумений, когда дело касается встречи представителей разных культур, традиций и образов жизни? – Возможно… Однако подобных встреч тогда придется избегать.

* * *

Поиск веры в Бога – основа всякой древней культуры и духовной традиции. Без осознания этой основы собственно культуру некому будет представлять. Человеческое общение или диалог уместны, когда есть основа для взаимопонимания, которое начинается с осознания того, что мы люди – human beings.

* * *

С чего начинается просто человек, какова отправная точка его сознания, первопричина его человечности? Здравый смысл подсказывает нам, что здесь НИКАК без веры в Бога не обойтись!

* * *

Кстати, в отношении беспокойства – так будет определенно спокойнее, когда Бог определенно есть, без неразумных сомнений. Ведь разум имеет в Нем свое начало. Да и не только разум…

Любовь есть, а Бога нет?

Никто в здравом уме не станет оспаривать любовь как факт человеческого бытия.

* * *

Даже младенец в утробе матери «реагирует» и радуется, когда его принимают и любят. Вспомним евангельский рассказ о встрече «носящих во чреве» сестер Марии и Елизаветы, когда, услышав приветствие Марии, «взыграл младенец радостно во чреве» Елизаветы (Лк 1:44).

* * *

Любовь – особое качество, присущее природе человека как такового. Однако это качество проявляется адресно и личностно, то есть в отношении другого человека с определенным именем и внешностью. Значит, через любовь человечность становится воплощенной и явной в Петре и Екатерине, например, или в Николае и Александре – личности человека, узнаваемого и воспринимаемого другими людьми.

* * *

Как «реализуется» любовь Бога? Вероятно, скажем себе, она что-то совсем иное – непостижимое и далекое, а человек недостоин Божьей любви. Или Божьей любви может просто не быть, как и самого Бога?..

* * *

Человеческая любовь, воспетая поэтами, известна всем и не нуждается в доказательстве своего существования. Самые проникновенные слова и прекрасные образы обращают внимание человека на его способность любить и быть любимым. Возвышенное и преображающее чувство приходит как бы ниоткуда, чтобы глубоко уязвить сердце и «оживить» его самые неожиданные места.

* * *

Не всегда высокий душевный образ находит свое земное отображение. «Стихи о Прекрасной Даме» Александра Блока – одно из ярких тому подтверждений. Важен сам образ любви, а не его реализация – к такому заключению приводит человека творчество. Вспомним, какими чуткими и нежными словами Марина Цветаева благодарит неведомого избранника за то, что он, не зная сам, ее так любит.

* * *

Каким было бы творчество поэта в присутствии «воплощенной мечты»? Впрочем, даже «земная реализация» образа любви не препятствует поэту возноситься в мечтах… Именно для того, чтобы они никогда не «приземлялись».

* * *

Божья любовь «распята на кресте», о чем теперь знают все…

* * *

Крест – главный ее образ, который и есть повод для подлинного беспокойства. Это уже не красивая мечта поэта, а встреча с реальностью мира и способность ее преобразить. Поэтому не получится жить так, как будто Бога нет, чтобы не беспокоиться: этого не дает Бог, Который есть и слишком нас любит. Не много столетий назад, а «здесь и сейчас» Он активно входит в наше земное существование, отвечая на устремление человеческой души.

* * *

С дерзновением можно сказать, что любовь Бога к человеку «уязвила» Его божественное бытие. Он привлекает наше внимание реальностью Своего присутствия, а не мечтой поэта, которая все-таки остается плодом воображения.

* * *

Способность иметь мечту и творчески устремляться к ней дана Богом человеку, чтобы тот сумел ощутить Его присутствие. Когда это произойдет, образы «прекрасной дамы» и «неведомого избранника» рассеются, и как из облака проступит очертание Божественного «Ты», исполненного милосердия и нежности к человеку. Его очертание останется неявным, пребывающим как бы в облаке, пока «распятая на кресте» любовь Бога не обретет встречной жертвы любви со стороны человека.

* * *

Тогда всякое беспокойство пройдет…

* * *

Вера приходит на смену беспокойству. Ничто иное, кроме веры, не успокоит. Так влюбленные юноша или девушка ожидают малейшего знака внимания со стороны «предмета» своего чувства и не успокоятся, пока не примут его. Доверие тому, кого любишь, помогает спокойно ждать и надеяться.

* * *

Если отношения людей бывают безответными, сложными и запутанными, то с Богом иначе. Его ответ всегда актуален для открытой веры, однако такая вера подразумевает готовность человека пойти на жертву.

* * *

Что значит жертва, приносимая Богу?

* * *

В древности полагали, что надо Бога умилостивить, ущедрить и убедить в своей преданности. Приносили в жертву животных и птиц для восстановления союза или «завета» с Богом. Грех разлучал с Ним, а жертва со стороны человека как бы «подвигала» Бога на милосердие и прощение. Так действовали люди, искренне полагая, что без жертвы нет прощения.

* * *

Бог прощает…

* * *

Прощение является отправной точкой для любви, и Божья любовь превосходит всякое человеческое ожидание. Но приходит она к нам в ответ на наше терпение и веру. Любовь переполняет сердце влюбленного человека, когда проявлено внимание. Сколь великую радость может принести внимание со стороны Бога, но как его распознать и отличить от восторженной чувственности?

* * *

Чтобы окончательно убедить человека, Бог отменяет всякие условия со Своей стороны и Сам идет на жертву, уверяя человека в Своем расположении к нему. «Бог есть любовь» (1 Ин 4:8,16) – значит, если возможна любовь, то есть Бог, Который вне всего, что чуждо любви. Его внимание приходит к всякому человеку, воспринимающему Его жертву. Так мы различаем свои собственные ощущения и реальность Божьей любви.

* * *

Если нам хотят помочь и для этого жертвуют чем-то своим, то разумно принять жертву, а не отвергать. Жертва как таковая уверяет в подлинности намерения действительно помочь, а не сделать вид, что помогают. Чтобы помочь, люди создают благотворительные фонды и для начала собирают средства. Но как потом распределяются собранные средства?

* * *

Один человек говорил так: «Был бы у меня миллион, я бы отдал его в помощь бездомным». Затем он стал активно скупать лотерейные билеты, приговаривая: «Вот выиграю миллион, половину отдам голодающим». Спустя некоторое время от него слышали: «Когда же наконец удача мне улыбнется, ведь от миллиона я готов целых сто тысяч отдать бедным». Нечто подобное иногда случается, если миллион поступает на счет «благотворителей».

* * *

Бог не собирает «средства», чтобы помочь обездоленным, а отдает Себя Самого. Кто может остаться «без доли», если распределяет всеблагой Бог. Для каждого у Него с избытком есть именно то, что более всего необходимо. А в конечном итоге нужна просто радость и полнота жизни, ради которой человек приходит в этот мир.

* * *

К этому мы вольно или невольно стремимся, ожидая исполнения своих желаний. Но желания не всегда бывают искренними, и потому их исполнение не приносит ожидаемого результата. Трудно усомниться лишь в искренности подлинной жертвы. Она восполняет всякое желание помочь и свидетельствует о любви.

* * *

Любовь и жертва нераздельны. Именно это и открывает нам Бог, чтобы мы верили в Него и принимали Христа – Божьего Сына, отдавшего Себя на смерть, чтобы поверили в Его воскресение. Если есть любовь, то нужно возлюбить Христа и Бога всем сердцем, душой и разумением, как говорит древняя заповедь.

Неприступный и неотступный Бог

Бог превыше всего.

* * *

Невозможно по человеческому желанию «приступить» к «недоведомому, невидимому и непостижимому» Богу. Поэтому нередко бывает, что человек служит и поклоняется более понятным стихиям, с которыми надо суметь договориться, чтобы выжить в этом мире. В древности это были природные силы и божества, теперь – удача, богатство и власть.

* * *

Сама жизнь как бы убеждает нас, чему легче служить, чтобы решить свои проблемы. Однако проблемы не исчезают – одни сменяют другие, и все обращается по кругу. Если человек удачлив, ему завидуют. Когда богат, на его богатство претендуют другие, имеет власть – рядом всегда соперники.

* * *

Нет окончательного решения ни одной проблемы. Тогда человека убеждают обратиться к Богу, поверить Ему и просить у Него помощи. Однако это оказывается еще труднее. Особенно сначала…

* * *

Непросто сделать первый шаг.

* * *

Неприступность единого Бога иногда доводит человека до отчаяния, на грани которого может проявиться его подлинная вера и готовность на жертву. Бог знает человеческие пределы.

* * *

«Переступая» Свою неприступность, Он выходит навстречу человеку, чтобы тот не погиб, оказавшись на пределе своих возможностей. И не отступает даже в случае греха и предательства с нашей стороны, однако настойчиво напоминает, что вместе с Ним для нас будет лучше.

* * *

Как представить себя в Божьем присутствии? Разве такое вообще возможно? Если бы знать наверняка, то многое следовало бы поменять в себе самом и вокруг. Кто сможет убедить человека верить в Бога и признавать Его присутствие в своей жизни?

* * *

Современный русский путешественник Федор Конюхов, теперь православный священник, говорил, что «путь к вере лежит через океан одиночества». Именно оказавшись лицом к лицу с крайне опасной стихией во время своего кругосветного путешествия в одиночку, отец Федор раскрылся навстречу Богу, Который Сам встретил его посреди бушующего океана.

* * *

Вспомним «хождение по водам» апостола Петра, который вышел из лодки навстречу Христу и пошел, как и Христос, по воде (Мф 14:28–32). Не стоит углубляться в размышление – нарушились законы тяготения или временно приостановилось их действие. Петр шел по воде только потому, что по ней шел Христос.

* * *

Легкость безгрешного Христова тела сообщилась верующему в Него Петру. Пока тот не усомнился, вера превозмогла тяжесть греха. А возникшее потом сомнение сразу начало топить Петра.

* * *

Закон тяготения не нарушался и не приостанавливался, просто верой человек облегчился от греха и телесно буквально воспарил. Подобно телу Иисуса его тело было настолько легким, что как пушинка держалось на воде.

* * *

Есть другие примеры. Из жития преподобной Марии Египетской, рассказанного старцем Зосимой, известно, что она переходила Иордан как по суху и телесно была настолько легкой, что в молитве поднималась на локоть над землей.

* * *

Во сне человек может летать и перемещаться на любые расстояния. Наше «Я» временно покидает тело, бездвижно лежащее на кровати, и не перестает быть самим собой. Удивительный эффект! Однако нас больше удивляют евангельские и житийные рассказы – как такое могло быть?

* * *

Не будем останавливаться на странных ощущениях неправдоподобности рассказов, подобных историям о «хождении по водам». Бог неприступен своей легкостью и свободой, которые бывают недоступны для отягощенного сомнениями человека. Однако Он неотступно зовет нас, как позвал Петра: «Выйди из утлой лодки своего недоверия и с верой пойди по воде».

* * *

Пребывание в ограниченном и слабо защищенном пространстве своего внутреннего мира не оградит человека от «житейских бурь и ветров». Христос знает это и потому не отступает от нас, пока не двинемся в Его сторону. Даже если мы оступимся и начнем тонуть, Он Сам не отойдет и протянет Свою руку, чтобы нам вернуться в «лодку нашего мира» уже не одному, а вместе с Ним – Богом и Спасителем.

* * *

Бог неприступен, потому что дух – легок и свободен.

* * *

Бог неотступен, потому что любит нас, хотя и «приземленных» тяжестью греха.

* * *

Любовь даже человек не может забыть и отбросить как прочитанную книгу.

* * *

Влюбленный не может объяснить, почему любит именно его или ее. Внешность, характер, возраст и привычки – неустойчивое и проходящее состояние человека, а любовь, как мы понимаем, должна быть «вечна». Она необъяснима, недоказуема и неопровержима, потому что приходит, подобно дыханию ветра, ниоткуда.

* * *

Охватывая человека, любовь делает его устремленным к своему предмету. До известной степени влюбленный бывает неотступным, даже если не получает никакого ответа. Бог любит человека и ждет столько, сколько необходимо, чтобы тот обратил свое внимание на Творца и возгорелся ответной любовью.

* * *

«Насильно мил не будешь» – всякое принуждение препятствует любви, однако терпение и неослабевающее внимание к своему предмету «творят чудеса». Заметив, что его полюбили, человек может воспылать ответной любовью, хотя и не всегда.

* * *

Вечная и неотступная Божья любовь рано или поздно непременно достигнет нашего сердца. Она разбудит нас и привлечет к Христу, Который сострадает человеку в разлуке и хочет, чтобы наши страдания завершились радостью встречи с Ним.

«Титаник» никогда не доплывет до берега

Для комфорта сделано много, а люди гибнут

Всякий человек мечтает о спокойной и комфортной жизни.

* * *

«Закончу работу и возвращусь домой, в тепло и уют семейного очага. Нужно успеть кое-что сделать, чтобы достичь полного счастья. Еще немного и хватит…» Вот это самое «немного» продолжается всю жизнь, и человек никогда не удовлетворится, потому что рядом кто-то устроился более комфортно и красиво. Не только зависть, а естественное чувство прогресса и стремление к улучшению жизни двигает мир в его развитии.

* * *

Наука и технологии прибавляют возможности для человека более удобно жить, преодолевая время и пространство. Совсем недавно мы восхищались телевидением. Какой прогресс, разве наши предки могли об этом мечтать!

* * *

Сегодня Интернет и телевидение постепенно отходят на задний план, как нечто обыденное и не привлекающее особого внимания.

* * *

Завтра – «реальное» вхождение человека в киберпространство, где он сам погружает себя в собственную мечту и уже не вспоминает Интернет, телевидение и прежние «чудеса техники».

* * *

Независимо ни от чего, однако, настоящая жизнь все-таки напомнит человеку, что он имеет тело и душу, которые требуют к себе не виртуального, а реального внимания.

* * *

Комфорта на всех никогда не хватит. Может, сократить население планеты?..

* * *

Бог Ницше умер, есть лишь свободный человек – «так говорил Заратустра». Человеку, свободному от «предрассудков» веры и религии, предстоит сделать мир счастливым и отбросить ненужный «материал». Однако готов ли сам «свободный человек» к тому, чтобы его «сократили»?

* * *

Среди всех свободных от веры и обязательств есть те, которые более свободны, а остальные – пока еще не так свободны, как им кажется. Тогда над сверхчеловеком будет сверх-сверхчеловек, над которым сверх-сверх-сверх-, и так далее… Пока не остановимся на одном отдельно взятом. Он будет иметь право «сокращать» всех прочих свободных людей, находящихся ступенью ниже. В конце концов заменит собой Бога и принудит всех верить в себя… Реальна ли подобная фантазия? Разум отказывается с этим согласиться, особенно когда на него оказывается давление извне, которого трудно избегать.

* * *

Бог выше разума, потому Его не затрагивают поиски «лукавого ума».

 

Но не во всяком умственном усилии лукавство, нечто от Бога открывается и нашему рассудку.

 

* * *

Бог творил разум в человеке, не отступая от Своих образа и подобия. Не хватает земных удовольствий на всех, значит, нужно уменьшить свои аппетиты. Возможно, вместо них найдется что-то «разумное и вечное» и не потребуется никого «сокращать», а напротив, будет хорошо именно вместе всем. Однако пока все-таки необходимо устроить отношения таких людей, какими мы являемся сейчас, а не в отдаленном будущем.

* * *

Одна из задач цивилизации дать достойное занятие большинству из живущих в ней – каждому по силам, разуму и сердцу, насколько возможно. Когда строили «Титаник», возникло немало рабочих мест, начиная от авторов проекта, инженеров и ученых и заканчивая рабочими на конвейере или теми, кто убирал за ними. Многих объединила идея плавучего «рая» – лайнера, комфорт на палубах которого превосходил все, что было ранее.

* * *

Приближалась эпоха больших потрясений, грандиозных перемен, революций и мировых войн – глобального пересмотра человеческих отношений. И время спуска «Титаника» на воду в судоверфи Белфаста было временем ожиданий и предупреждений. Но пока люди еще верили в мечту…

* * *

Удовольствие и комфорт возможны, лишь когда спокойно и безопасно.

* * *

Лучшие умы придумывали системы контроля и управления лайнером. Сколько технических изобретений и открытий было связано с его созданием. Сверхсовременные приборы для навигации, эффективные двигатели и рулевые устройства – все это обещало сберечь покой самых взыскательных пассажиров во время долгого трансатлантического рейса в Новый Свет.

* * *

«Теперь даже Бог не сможет его потопить», – во всеуслышание заявил конструктор «Титаника» после окончания строительных работ.

* * *

Встреча с айсбергом, конечно, никак не могла стать трагической неожиданностью. В тех водах, где бывают айсберги, опасные своей скрытой подводной частью, навигация осуществлялась уже не одно столетие. Опасные случаи и катастрофы принимались во внимание проектировщиками, и с их учетом создавались системы многократной надежности.

* * *

Можно предполагать, что для первого рейса персонал был тщательно подобран и особо натренирован. Трудно поверить одной из киноверсий «Титаника», что айсберг попросту проглядел «впередсмотрящий». Однако то, что случилось столетие назад, было уже не в кино…

* * *

Требования к безопасности и комфорту растут, науки развиваются, технологии совершенствуются, а люди гибнут…

* * *

Техногенные катастрофы, падения и крушения, неготовность развивающейся техники к комплексным проблемам и нештатным ситуациям – что еще к этому добавить? – Разве только человеческий фактор. Остальное будет форс-мажор или стихия (acts of God).

* * *

Что случилось с «Титаником»? Какова причина – техника или стихия? Тайна «Титаника» покоится на глубине почти четырех километров в толще воды океана и не дает к себе прикоснуться. Вероятно, стоит направить мысль в несколько ином направлении? Первое плавание чуда техники бросало вызов…

* * *

Очень давно люди уже пытались возвыситься до небес и перестали друг друга понимать, а башня в Вавилоне так и не была достроена. Может быть, потому и «Титаник» не дошел до берегов Америки?

* * *

Цивилизация создает одним избыточный комфорт, а других ставит в положение все более серьезной опасности. По независящим лично от них причинам. Однако человек рождается не для того, чтобы нелепо погибнуть, будучи вовлеченным в один из массовых «проектов века». Будь то «Титаник» или Беломорканал, ГУЛАГ или Холокост…

* * *

Хотел ли Бог погубить «Титаник»?

* * *

Может быть, стоило проучить людей, чтобы не возносились? Как иногда поступают те, кто стремится к безграничной власти, которой все равно никогда не достигают. Бог имеет всю полноту власти «на небе и на земле». Он противится гордым, но не уничтожает их.

* * *

Божья сила осуществляет Его намерение – спасать человека, а не губить. В этом или том мире, Он непременно достигнет Своего. Если не препятствовать вавилонами и титаниками, то Его любовь преображает уже этот мир. Не глобальными проектами и не превращением «камней в хлебы», а внутренним покоем человеческой души.

* * *

Нам в действительности не так много надо: творить красоту и радоваться, что это никого не обижает, а напротив, многих радует. Сам по себе человек может быть красив «неземной красотой», потому что имеет на себе Божий образ. Разделив в общении с другими людьми радость от своей красоты в Боге, он находит подтверждение от Бога. Тогда наша радость не имеет предела и переходит в вечность.

* * *

Многие пассажиры «Титаника» погибли, но все по-разному, как и жили. Поэтому перед Богом оказались в разном состоянии: сохранившие естественную красоту своей души предали ее вечности, а другие предстали на Его суд (см. Ин 5:29).

Верил в Бога или нет, стихия не разбирает

Неверие обречено. Тем более когда кругом ледяная вода… А вера? Разве она помогла?

* * *

Огромное судно стало опрокидываться и уходить под воду. Его палуба накренилась под прямым углом, и все, кто на ней был, как горох посыпались в воду. Некоторые пассажиры «Титаника» в это время читали Библию. Они тоже утонули вместе со своим пастырем, возгласившим: «И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет» (Откр 21:1). Кто знает, где они теперь и что с ними стало? – только Бог.

* * *

Бог знает тех, кто знает Бога! Но как можно судить о том, знаю ли я Его?.. В последний момент жизни? Рискованно, а вдруг Он совсем не таков, каким я Его себе представлял. Тогда получится, что и Он меня совсем не знает, а я ведь хотел предстать в наилучшем виде – при своих самых добрых качествах.

* * *

Хотелось бы узнать о Боге пораньше… И если возможно, не в качестве пассажира «Титаника» или иного «чуда света».

* * *

Когда речь зайдет о смысле жизни, о смерти и том, что после нее, никто, кроме Самого Бога, не даст нам достойного ответа. Понимая это, стоит серьезно подумать, возможно ли ощутить Его присутствие «здесь и сейчас». Если возможно, то что я должен для этого сделать?

* * *

Когда случится что-то непоправимое, стихия, не разбирая, поглотит всех. Только кому «суждено» – тот выживет, ведь и на «Титанике» погибли не все пассажиры. Лучше всего будет, вероятно, построить более надежное судно и не рассчитывать на судьбу. Однако это не станет тем делом, которое позволит ощутить «Божье присутствие».

* * *

Кроме трагедии «Титаника» происходят другие катастрофы и бедствия, когда людям не хватает сил и способностей противостоять стихии или примирить враждующие стороны. Многие погибли и продолжают гибнуть, когда случаются засухи и наводнения, цунами и землетрясения, войны и конфликты. В то время как человеческая цивилизация находит решение одних проблем, возникают новые, которым нет «конца и края».

* * *

Мир живет от трагедии к трагедии. Весьма редко разносятся радостные известия общечеловеческого характера. Ведущие мировые агентства предпочитают обращать внимание на новости чистой политики и экономики или на экстренные сообщения о катастрофах и стихийных бедствиях. Сегодня, например, всех порадовала новость о появлении наследника в британской королевской семье, а завтра трагедия затмила собой всякую радость: с рельсов сошел поезд, погибло около сотни человек. Случилось самое крупное крушение в истории Испании, которое сразу потеснило прежнее радостное известие о рождении младенца.

* * *

Иногда создается впечатление, что Бог, если Он есть, как бы отошел в сторону и свысока наблюдает за происходящим в человечестве. До тех пор, пока человек так видит Бога и таким образом оценивает Его «милосердие» по отношению к себе, очень трудно рассчитывать на встречу с Ним. Да и сам подобный взгляд вряд ли посеет что-то «разумное, доброе, вечное» в человеке. Скорее, напротив, убедит его в полном одиночестве и свободе творить все, что захочется.

* * *

«Если Бога нет, то все дозволено» – многих это состояние вполне устраивает. Однако оно «не устраивает» Бога…

* * *

Природную стихию не унять, и человека не сделать праведным без его желания. Внутренний мир человека бывает подвержен действию не менее агрессивных стихийных сил, чем дикая природа мира внешнего. Гадаринский бесноватый из евангельского рассказа разбивал оковы и рвал на себе цепи, которыми его пытались связать, кричал и бился о камни (Мк 5:4–5).

* * *

В тихом южном российском городе один человек вышел из магазина, где продавали оружие, и начал стрелять в прохожих. Он убил несколько человек, а когда на суде его спросили, не хочет ли раскаяться в содеянном, то страшно и цинично рассмеялся, пригрозив судье расправой. Ранее экспертиза подтвердила его абсолютную вменяемость. Кто или что это было?

* * *

Чувства бессмысленной злобы и агрессии у человека обычно проходят, их сменяет физическая усталость и безразличие. Гадаринский бесноватый был силен нечеловечески и никогда не уставал, «белгородский стрелок» – без устали циничен и агрессивен, другой «стрелок» – норвежский – не уставая рыскал по острову и убивал безоружную молодежь. Не одной ли природы внутренняя стихия в том, другом и третьем случае? Она не дает человеку хоть на короткое время стать человеком. Насилует его и обладает им – внутренне и внешне.

* * *

«Сей род не может выйти иначе, как от молитвы и поста» (Мк 9:29). Бог может освободить человека, когда захочет. Важно, чтобы человек этого захотел, но состояние, когда «все дозволено», бывает таким заманчивым. К чему это приведет? Странно было бы рассчитывать только на то, что никогда не встретишь на своем пути гадаринского, норвежского или белгородского бесноватых, которым в высшей степени «все дозволено». Чья стихия тогда одолеет?

* * *

Христос имеет власть над стихиями мира и укрощает их, чтобы помочь нам верить. «Молитва и пост» – ответ человека Богу, желающему, чтобы мы стали свободными и разумными. Стихии же и прочие «странные» силы утихают там, где не находят подходящей почвы для хаоса и насилия. Будет ли спокойный и молитвенный человек разрывать цепи или стрелять в женщин и детей?

* * *

Утихают и природные стихии – проходят катаклизмы и бедствия. Наступает тишина, в которой звучит человеческое восхищение, – «кто же это, что и ветрам повелевает и воде, и повинуется Ему?» (Лк 8:25). Действительно, кому мог бы повиноваться тот айсберг, что встал на пути «Титаника»?

* * *

На верхних палубах «Титаника» под аккомпанемент тонких разговоров проходил блестящий ужин аристократии, а на нижних – кочегары и ирландские бродяги танцевали степ под звон бокалов с гиннесом. Для «молитвы и поста» было явно не время… Возник на пути айсберг, и кто мог ему «запретить»?

* * *

Разве Бог требовал отчаянных просьб и непрерывных взываний к Нему, чтобы увести гору льда в сторону? Или ожидал, не найдется ли на круизном лайнере необходимое число праведников? Может быть, кто-то из пассажиров особенно досадил Ему? А прочими просто «пожертвовали» во имя «праведного гнева»…

* * *

Не стоит много размышлять и философствовать на столь болезненную тему. Лучше вспомнить о том, что человек имеет свое лицо перед Богом, но не всякому оно открывается. Иногда бывают обстоятельства, когда вольно или невольно нужно обрести это лицо. Такова правда о трагедиях и особенность времени ожидания неизбежной гибели.

* * *

Около двух часов происходило погружение «Титаника». Сначала подступила вода и постепенно стала заполнять шикарные апартаменты и залы. Люди устремились на верхние палубы, но туда пустили не всех. Кто смог, выбрался и увидел спокойствие и чистоту звездного неба. Аварийные лодки наполняли прежде всего пассажиры люкса, и среди них находилось немало желающих уступить свои места женщинам и детям. Однако на это шли не все, некоторым мужчинам подобное стремление было совершенно чуждо.

* * *

Потом погас свет, и надвинулся убийственный мрак и холод ночи. Корабль стал медленно и неуклонно крениться. Некоторые прыгали в воду и потом выплывали на ее поверхность. Другие не смогли и дождались последнего момента своей жизни, цепляясь за поручи и за все, что попадалось на палубе. Это лишь ненадолго отдалило их от смерти, быстрой и внезапной от ударов о воду при падении с огромной высоты кормы накренившегося судна.

* * *

«Титаника» не стало… На воде оставались десяток лодок и сотни плавающих людей. Хроника событий говорит о том, что некоторые лодки была полупустыми, а часть из них была наполнена до предела плавучести, установленного правилами. Любая инструкция составлена с учетом «запаса прочности». То есть лодка могла вместить больше людей, но при этом могла и затонуть. Экипажи предпочли удалиться с места трагедии…

* * *

Один за другим уходили на дно океана свидетели происшедшего. Молодые и постарше, офицеры и матросы, состоятельные пассажиры и не очень. Возможно, среди плавающих в холодной и спокойной воде под луной были влюбленные пары, познакомившиеся во время незаконченного рейса, или родители со своими детьми. А может быть, те, кто попал на злополучный рейс случайно и непредвиденно. Всех объяла ледяная стихия океана…

* * *

Человеческая помощь тогда была далеко, а Божья?

Помощь пришла, и погибли не все

Когда спустя два часа приплыло другое судно спасать замерзших в ледяной воде, «живая душа» все-таки нашлась. Этой «живой душе» уступили место на плавающем обломке деревянной двери. Ведь там мог уместиться лишь один человек. Спасена… Но кто? – «Живая душа» прожила счастливую жизнь, которая подошла к концу… А тот, кто уступил, – остался ЖИВ ДЛЯ БОГА, чему конца не бывает.

* * *

Бог есть любовь (1 Ин 4:8) и не бывает больше той любви, когда отдают жизнь за ближнего (Ин 15:13). Человек не хочет умирать, и в его намерении отдать жизнь за «други своя» проступают божественное присутствие и вдохновение. Даже если тот человек никогда раньше не верил в Бога…

* * *

Вера бывает явлением мгновенным и не до конца осознанным. В критические моменты она приходит как дар и помощь Бога. Если человек откликается и вверяет себя Ему, то решение отдать жизнь принимается как жертва, подобная жертве Христа. На такое способен человек лишь в полном согласии с Богом. Даже если его предшествующая жизнь не была свободна от ошибок в отношении веры и благочестия.

* * *

Мученическая кончина Марии Скобцовой – матери Марии, святой Греческой церкви Константинопольского патриархата – была жертвой. Есть свидетельства, что она с группой смертников пошла в газовую камеру добровольно – вместо другого человека. Это случилось в немецком концлагере в 1945 году, за неделю до прихода советских войск. Не все очевидцы могут подтвердить ее поступок, однако состояние человека в тот момент определялось не людьми. Раньше мать Мария писала об этом митрополиту Евлогию: «Мое состояние сейчас – это то, что у меня полная покорность к страданию, и это то, что должно быть со мною, и что если я умру, в этом я вижу благословение свыше».

* * *

Это была помощь, которую оказал Бог человеку, готовому пойти на жертву ради другого.

* * *

Бог помогает человеку спастись и ожидает нашего безусловного согласия. Иначе жизнь для Бога будет отложена. Так бывает, пока мы сами это откладываем на потом, когда станем «лучше и чище». Страдания, конечно, очищают человека, но их проходят не все. Как быть с теми, кто не уступал свое место на деревянном обломке в океане и не пошел в газовую камеру вместо другого человека?

* * *

Вера не избирает людей, а объединяет – будущих святых мучеников и просто хороших людей, священнослужителей и недавно принявших крещение, монашествующих и тех, кто посвятил себя семье и детям. Бог встречает человека и не судит его, а прощает, потому что любит. Сам человек, бывает, судит себя точно так, как он раньше судил других.

* * *

Кто после трагедии «Титаника» спас свою жизнь в лодке, возможно, всю оставшуюся жизнь «не находил себе места». По крайней мере, совесть напоминала ему об упущенном шансе иметь жизнь для Бога, если бы уступил другим свое место в лодке. Это был суд человеческий, а не Божий. Бог ему простил и ждал того, чтобы он принял Его прощение и успокоился. Однако для этого многое в жизни следовало поменять. Все ли смогли? Трудно сказать…

* * *

Для всякого суда есть пределы, за которыми должно наступить «удовлетворение» сторон. Человек не хочет суда над собой, а предпочитает сам судить других. Тогда удовлетворения ему не дождаться, ведь и другие поступают таким же образом. Бог не желает бесконечного «прения сторон» и ставит этому Свои пределы. С возрастом приходит опыт, который подсказывает, что можно остановить суд над самим собой, если перестать судить других людей.

* * *

«Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете» (Лк 6:37). «Но где гарантия, – скажут некоторые, – что когда я прощу другого человека, то и он меня простит и не станет осуждать больше». «Гарантию» в данном случае дает Христос, обращаясь к человечеству в Своей Нагорной проповеди со словами, приведенными выше.

* * *

Когда мы приобретаем автомобиль или иное «чудо техники», тратим большую сумму денег и требуем от продавца гарантии его безотказной работы. Нас в этом случае предупреждают, что у гарантии есть условия, которые надо выполнить, иначе ее снимут. Всем понятно, что не стоит «забивать гвозди компьютером»…

* * *

Один небедный человек купил недешевую спортивную машину и уехал на ней. Не успели рассеяться клубы дыма после его спортивного старта, как машину привезли назад в нерабочем состоянии. «Что это за «режим ракеты» на коробке скоростей?» – громко возмущался покупатель. Оказалось, что набрав максимальную скорость, он включал заднюю передачу автомобиля, потому что полагал, что буква «R» на ней буквально означает «ракета». А это, как понимает любой водитель, ведет к полной негодности трансмиссии автомобиля. Того покупателя, вероятно, не слишком волновали гарантийные условия его покупки.

* * *

«Христова гарантия» имеет безусловный характер, потому что, принимая Его прощение, мы тем самым прощаем других. Иначе оно проходит мимо нас – безуспешно пытаться включить «режим ракеты» там, где его нет. Однако за это не лишат «Христовой гарантии» прощать и быть прощенным, а простят… Бог нас не судит, когда мы судим других, а медленно и терпеливо обучает «науке прощения».

* * *

Олицетворением прощения стал Христос. Его искушали, подвергали гонению и намеревались физически устранить. Однако этого не случилось, пока не пришел Его час. Он Сам вошел в Иерусалим и добровольно встретил Свои страдания и смерть на кресте. Чтобы «исполнилось Писание», Он не поднял руки в Свою защиту, всегда оставаясь Сыном всесильного Бога, послушным воле Отца. Христос просил Бога Отца простить тех, кто его распинал. Он умер на кресте и воскрес, и тогда помощь от Бога стала доступна всем, чтобы «никто не погиб».

* * *

Спасатели приблизились к «Титанику» слишком поздно – из тех, кто плавал в воде на месте крушения, практически никто не выжил. Спасать было уже некого…

* * *

Бог никогда не приходит на помощь слишком поздно, и Ему всегда есть, кого спасать. Души усопших, чьи тела покоятся на дне океана или в сырой земле, живы перед Богом. А души живых, о чьих делах стыдно говорить, бывают мертвы для Бога. Он не видит человека, сознание и совесть которого затемнил грех.

* * *

Бог силен восставить всякого человека от его смертного одра. Вопрос в том, желает ли человек жить вечно. Будет ли благом для него жить вечно в присутствии Бога и тех людей, которых обидел при жизни и не простил после смерти? Человек этого может не знать, пока на опыте не познает благость Самого Бога. Всем ли будет это дано?

* * *

«Если бы люди знали, что есть любовь Господа, то они стадами бежали бы ко Христу», – говорил святой Силуан Афонский. Такой опыт получил подвижник. Он уже не сомневался в способности любить, данной всем без исключения. Но союз «если» все-таки остается. Не все еще знают об этой своей способности, значит, нуждаются в помощи, чтобы не удалиться на недосягаемое расстояние от Того, Кто обладает всей полнотой любви и Кто есть сама любовь.

«Душа по природе христианка»

Религиозность в природе человека

Религиозное чувство – неотъемлемая основа жизни человека. Начиная с самого раннего детства встреча с Богом может происходить естественным образом, практически без труда. «Иисус сказал: пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное» (Мф 19:14).

* * *

От детей можно научиться простоте естественного восприятия веры. А можно детей самих отучить верить в Бога…

* * *

Многим кажется, что в первую очередь надо воспитать человека, «способного постоять за себя». Этому нас учили в школе, напоминали родители, и сама жизнь заставляла быть сильным, чтобы отвечать силой на силу. Иначе, скажет всякий, тебя просто «съедят».

* * *

Есть образы «сильных людей» мирного и военного советского времени – Чкалова и Челюскина, например, или Матросова и Зои Космодемьянской. К этим образам можно добавить западного супермена, непобедимого ковбоя или «проповедника», чьи роли в собственных фильмах блестяще исполнил Клинт Иствуд, а также восточных мастеров джиу-джитсу, карате или японских самураев. Сила всегда порождает встречную силу… А хочется, чтобы доверие порождало доверие.

* * *

Можно ли верой остановить силу, а доверием исчерпать угрозу? Как быть, когда «жизнь заставляет» ответить злом на зло, ведь Божья заповедь говорит об обратном? Может, Бог пока подождет, а мы расправимся со злом этого мира и представим Ему человечество в добре и согласии? Или наше открытое «непротивление злу насилием» объединит весь мир и сделает его удобным для Христова пришествия?

* * *

Бог не ждет и приходит Сам.

 

Найдет ли Он веру?..

 

* * *

«Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: «перейди отсюда туда», и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас» (Мф 17:20). Христос представляет человеку великие возможности, которые дает вера в Бога. С верой можно не только остановить человеческую силу, но и повелевать природными стихиями, переставлять горы, исцелять и воскрешать людей.

* * *

Где же, спросим, обрести такую веру? Столько искали и не получилось.

* * *

Вот и наступило время вспомнить, что мы росли, чтобы стать сильными и не дать себя в обиду. А Бог стал человеком и «дал Себя в обиду» другим людям, которых, несмотря ни на что, любит. Может быть, вера и нас приведет к любви, когда мы перестанем не доверять никому и постоянно бояться обид и унижений.

 

 

===========================================================================

 

 

 


Евгений Тугаринов. Регент Лондонского собора: Пока нам удается быть вместе

 

В 2001 году преподаватель регентского факультета Свято­ Тихоновского университета Евгений ТУГАРИНОВ был приглашен в архиерейский хор Русского православного собора в Лондоне. О своей работе и сложившейся в последние месяцы ситуации в Сурожской епархии Евгений ТУГАРИНОВ рассказал в интервью сайту «НС» ­­ Евгений Святославович, приглашение на работу в Лондон было для вас неожиданным? ­­ Нет. Начиная с 1998 года я периодически приезжал в Лондон поработать с хором на несколько недель. Дело в том, что в 90­е годы в Россию часто приезжал протоиерей Михаил Фортунато, бывший регентом архиерейского хора 40 лет. А я в те годы параллельно с работой в консерватории преподавал на регентском факультете Свято­Тихоновского института. Во время его приездов мы много общались, и отец Михаил пригласил меня в Лондон. Он по возрасту и состоянию здоровья собирался на пенсию и искал замену. В 1998 году я впервые приехал в Лондон и на следующий день познакомился с митрополитом Антонием. Увидел я его еще во время службы – там низкая алтарная перегородка, а клирос находится на приличном расстоянии от алтаря. И вот я увидел в алтаре белый клобук. Меня охватило такое волнение, потекли слезы! После службы отец Михаил сказал, что владыка хочет со мной поговорить (значит, он знал заранее о моем приезде). У меня все внутри затрепетало. Владыка Антоний вышел из алтаря, поговорил с некоторыми прихожанами, а потом подошел ко мне, положил мне руки на плечи и сказал: «Мы вас очень­очень благодарим за ваш приезд». У меня ноги подкосились, я еле выдержал его взгляд, полный любви. Через час мне пришлось работать с хором, но я так переживал встречу с владыкой, что сорвал репетицию… В 2001 году мне предложили приехать на 5 лет. Владыка сразу сказал, что мы в Церкви, поэтому не будет никаких письменных контрактов, а просто поверим друг другу на слово. «Я даю вам слово, что мы вас будем пять лет терпеть, но и вы обещайте, что будете терпеть нас, не уедете раньше». Сначала я был помощником отца Михаила, учился у него всем приемам регентской работы, знанию службы в местном варианте. Постепенно руководство хором переходило ко мне. И уже за год­ 31/03/2016 Журнал «Нескучный сад» | www.nsad.ru http://www.nsad.ru/articles/regent­londonskogo­sobora­poka­nam­udaetsya­byt­vmeste?print=1 2/4 полтора до его окончательного выхода на пенсию и отъезда во Францию в 2005 году я являлся основным регентом собора. ­­ Имеет ли церковная жизнь в Англии свою специфику, отличную от российской? ­­ Конечно. Как регент начну с хора и церковного пения. Во­первых, там поют на двух языках. Когда в начале 60­х годов отец Михаил приехал туда из Парижа, регентом хора был его тесть Михаил Феокритов – брат скончавшегося в 1950 году настоятеля собора, отца Владимира Феокритова. При отце Владимире приход был немногочислен, в основном состоял из русских эмигрантов первой и второй волны, и хор пел только по-­славянски. А при владыке Антонии (благодаря его проповедям) приход пополнился и англичанами. Некоторые из них попросились в хор. Естественно, отец Михаил начал постепенно вводить и пение по-­английски. Отсюда одно из главных отличий – в России, как правило, поют быстро, в Англии медленно. Во ­первых, русским трудно петь по-­английски, англичанам – по-­славянски. Во ­вторых (и это, пожалуй, во ­первых) английский в принципе медленный язык. Например, «Богородице, Дево, радуйся» певчие ­англичане знают наизусть и могут по-славянски спеть достаточно быстро. Но по-английски так же быстро не споешь – язык не ложится. Все уже привыкли петь медленно. Наверное, это неплохо – есть возможность сосредоточиться, осмыслить те же стихиры. И еще важное отличие – певчие не получают денег и приходят, когда могут, когда свободны от работы. В результате количество людей на клиросе на каждой службе меняется: сегодня 10 человек, завтра 30, послезавтра 5. В субботу на всенощной на клиросе человек 10­15, на воскресной литургии – 30­40, на Пасху – до 60 доходило. Но в будни Великого поста певчих очень мало. На литургии Преждеосвященных Даров ­ 2­3 человека – англичане (пенсионеры или неработающие). Вообще некоторые певчие начали петь в соборном хоре еще до отца Михаила. И даже на Страстной… В этом году службу Великой Субботы я начал один. Потом прибежала уставщица, затем еще одна. Закончили мы службу вшестером. А у нас нет читающих алтарников ­ все, кроме Евангелия, читают певчие. На длинной службе Великой Субботы с чтением паремий шесть человек – крайне мало. ­­ А приход большой? ­­ Довольно большой. Постоянных прихожан, думаю, человек 200­250. А на Пасху храм полный – около трех тысяч. А на улице, по­моему, стоит еще больше. ­­ По­ разному ли представляют себе церковную жизнь англичане и русские эмигранты? ­­ Эмигрантов первой волны я не застал, а застал их уже пожилых детей. Сегодня русские прихожане – не эмигранты, а люди, приехавшие на работу, учебу, вышедшие замуж. Они воспринимают церковную жизнь так же, как мы с вами. Здесь же они сталкиваются с местными особенностями не только пения. Например, в конце литургии не поют многолетие Патриарху. Я спрашивал, почему, мне ответили – у нас так сложилось. Для верующего, приехавшего из России, Украины, Прибалтики, непоминание в конце каждой службы предстоятеля Церкви и правящего архиерея странно. Tак же там сложилось странное отношение к требам: сокращаются панихиды, почти не служатся молебны. Некоторых это коробило. 31/03/2016 Журнал «Нескучный сад» | www.nsad.ru http://www.nsad.ru/articles/regent­londonskogo­sobora­poka­nam­udaetsya­byt­vmeste?print=1 3/4 ­­ Но и в России относятся к молебнам и литиям после литургии по ­разному. Например, архимандрит Таврион (Батозский) считал, что это ни к чему – в Чаше заключена вся полнота. ­­ Вот и владыка и отец Михаил говорили мне примерно то же самое: зачем молебен, зачем панихида, мы уже всех поминали на проскомидии. Но у нас в России сложилось так. Пусть эта традиция свидетельствует о нашей недостаточной воцерковленности, но люди­ то приехали со своими привычками и представлениями… С этим в приходе старались считаться, но не всегда получалось. По большому счету, именно разные представления привели к сегодняшнему конфликту. ­­ То есть он назревал постепенно? ­­ Мне трудно об этом судить – я человек со стороны. Но какие­то вещи не могли не броситься в глаза. В 1998 и в 1999 году – в первые два свои приезда – я попадал на встречу владыки Антония с русскоговорящими прихожанами, и оба раза он говорил примерно следующее: я старый больной человек, но пока я жив, мы будем в Московской Патриархии. Не просто же так он это говорил! По моим субъективным впечатлениям при достаточно активной приходской жизни (после каждой литургии проводились беседы и с англо говорящими, и с русскоговорящими прихожанами, устраивались паломнические поездки) не было единства в приходе. Но владыка Антоний своим авторитетом смягчал нестроения, умел направить энергию людей в другое, мирное русло. После его смерти настоятелем стал отец Михаил Фортунато. Может быть, это грубо звучит, но, на мой взгляд, англичане не доверяли ему, потому что он русский, русские – потому что он англизировался (они так считали). Через несколько месяцев он перенес сердечный удар, потом – несколько операций. Настоятелем стал протоиерей Иоанн Ли – американец, который очень любит церковнославянский язык и предпочитает служить на нем. Он пытается справляться с ситуацией, во многом ему это удается, но… взрыв произошел. ­­ А какие настроения преобладают в приходе? ­­ Разные. Как вы знаете, через неделю после заявления владыки Василия о желании перейти в Константинопольский Патриархат в Лондон приехал епископ Корсунский Иннокентий, назначенный исполняющим обязанности настоятеля, и сообщил, что владыка Василий выведен за штат. Большинство членов приходского совета не явились на собрание, то есть выразили недоверие владыке Иннокентию и, соответственно, поддержали владыку Василия. В июле проходили выборы в новый приходской совет. Часть священников приняла сторону владыки Василия, часть – нет. В провинции православные вообще плохо представляли, что происходит в Лондоне – их это мало касалось. В хоре тo-же напряженная атмосфера. Часть старых певчих во главе с бывшей помощницей отца Михаила, а сейчас и моей помощницей, 31/03/2016 Журнал «Нескучный сад» | www.nsad.ru http://www.nsad.ru/articles/regent­londonskogo­sobora­poka­nam­udaetsya­byt­vmeste?print=1 4/4 уставщицей являются сторонниками бывшего епископа Василия. Пока нам удается быть вместе, а что будет дальше, не знаю. Детище Евгения Святославовича ­ Лондонский Русский хор ­­ Вы намерены продолжать работу в Лондоне? ­­ Трудно сказать – это не только от меня зависит. С одной стороны, пять лет, которые владыка Антоний обещал меня терпеть, истекают в октябре. С другой стороны, мне казалось, что именно сейчас, в ситуации раскола, я не имею права уйти. Кроме того, два­три года... За такой срок мало что можно успеть, хотя у нас появился детский хор, поющий на службах, Лондонский Русский хор, мужской хор. Мы спели литургию диакона Сергия Трубачева, но это не понравилось отдельным прихожанам, привыкшим к смешанному хору. Настоятелю, отцу Иоанну, понравилось (он сказал, что это напоминает ему российское монашеское пение), а многим прихожанам, привыкшим к смешанному хору, нет. Пришлось прекратить. Правда, последние две службы перед отпуском на клирос не пришло ни одной женщины, так что хор был вынужденно мужской. Но идею мужского хора в соборе не приняли. Многое из задуманного пока не удалось осуществить, но об этих пяти годах я не жалею – именно здесь, в Лондонском соборе, я стал регентом.

 

Беседовал Леонид ВИНОГРАДОВ

 

==========================================================================


 

Виктор Никифоров (Странник Въ)

 

Ночной разговор

чудный вечер, месяц над рекою
светит ясно, крылья распустив,
думы я свои ему открою,
чтобы он меня преободрил

что-то загрустило, защемило,
сердце глубоко, где-то внутри,
хоть ты и не главное светило,
но лампадку затеплю,
                 пускай горит

ты гори, мне темень размывая,
освещая с неба корабли,
знаешь, что душа давно уж чает,
только мой кораблик на мели

Богу помолюсь, пусть ветер дунет
и волной с мели меня снесет,
милости кораблик не забудет,
душу чью-то, так же вот, спасет

ты свети-свети мне месяц ясный,
хоть не греет свет небесный твой
и я вижу взгляд твой безучастный,
но не страшно, 
      ведь Господь всегда со мной...


Великий Пост
01.04.2016

 

 

Плач покаяния

отверзаются уста
в плаче покаяния,
чтоб была душа чиста
в светлом одеянии

разделить с Тобою пир
Господи, помилуй мя!
сотвори на сердце мир,
отпусти мне время

чтоб раскаяться в грехах,
вспомнить сотворенное
и с молитвой на устах
принять Сокровенное

грешник пред Тобой стоит,
молит о прощении,
он Тобою не забыт,
раз даешь прозрение...


Великий Пост
Англия         31.03.2016

 

Вторая молитва от С-ъ

Перстом коснись моей нетленной сути
и разбуди ее прикосновением,
и этим чистым, призрачным видением
дух пробуди, не дай заснути!

не дай вновь впасть в аппатию зловони!
дай сил решимости душою бдеть!
ну, а иначе, как же мне прозреть,
чтоб Семя проросло, пустило корни!?

чтоб не забило терние Его,
чтоб Глас Твой слышала и Волю исполняла,
и в доброделании силу обретала,
что быть достойной Царства Твоего...


Великий пост
20.03.2016

О жажде

живая капелька весеннего дождя
упала на ладони и скатилась -
все это, только мне приснилось,
сквозь дождь, как-будто, плачу я

там я не я, душа моя там плачет
и покаяния испить жаждет сполна
и только ночь, и молчаливая луна
все это видя, отступить не хочет

чтоб Божий Свет в ней темень разорвал,
оздоровил, очистил сажу тления
вернуть душе ту малую часть зрения,
чтобы принять ей, что Господь послал...


Великий пост
20.03.2016

 

Мысли с восходом солнца

вот оживает медленно Восток,
с ним первый лучик - выстрел в облака,
за ним, как веером, взмахнув слегка
золотом вышит бархатный платок

и за ним сразу радуги всецветье,
запело, засверкало с полной силой,
всей этой праздничной лавины дивой
душа ликует радостию бессмертия!

о, как же чудно Ты творишь, о Боже!
рассвета синевой и глубиной,
и, если верить, все это быть может,
лишь капля малая красы Твоей

что открываешь нам по милости Своей,
даешь вкусить, всем нам, без исключения
приуготовив, только тем прозрение,
кто Воле следует пожизненно Твоей!


Великий пост
19.03.2016

Ненавязчивые наставления.

просто, проснувшись скажи -
Слава, Тебе Боже!
крест на себя наложи,
будь к себе сразу по-строже

без промедления вставай,
нежиться не пристало!
быстро лукавый, ты знай,
влезет под одеяло

члены твои разомлеть
будет лукавый стараться,
чтоб от молитвы отвлечь
и не спешить подниматься

чтоб пересилить себя
надо, всего лишь, пытаться
Бог не оставит тебя,
если душой упражняться

с малой победы такой
ты начинай восхождение,
а от молитвы простой 
души твоей возрождение

делай сие каждый день,
не пропускай и мгновения,
ведь зацветет даже пень,
если проявишь терпение...


Великий пост
19.03.2016

 

 

О бремени жизни

прошедшим сквозь время
и знающим путь
их тяжкое бремя
не сможем вернуть

и взять мы не сможем,
не сможем поднять,
хоть пробуем тоже,
но как нам понять,

что бремя несем,
каждый, только свое,
ведь жизнью живем,
проживая ее

один только раз
и стремления свои,
теперь и сейчас
ты пересмотри

ведь, если пробьет
смертный час для тебя,
никто не поймет,
не подскажет, любя

об этом подумай
и Бога спроси,
и бремя свое 
ты достойно неси...


Великий пост
18.03.2016

 

Вторник первой седмицы

живой звучит во мне,
неведомо откуда,
тот шепот в тишине,
предавшего Иуды

и грязи с Кровью смесь,
и звук бича ударов,
сбивающий всю спесь,
нависшей с неба карой

и страх перед огнем,
над пропастью зависших,
рыданий стоны в нем,
еще недавно живших

и все это во мне,
стенает, стонет, плачет
врывается извне,
а пост ведь, только начат...


Великий Пост
15.03.2016

 

О милости

за что рождение сие?
за что молитвы и стихи?
они то тяжки, то легки,
в слезах сознание мое

секунды радости ловлю,
если минуты, то пою,
но все проходит и опять
мне Милость Божью ожидать

когда проявится на мне,
чтобы запеть в душе струне
и чтоб молитвою простой
наполнило кувшин пустой...


Англия        11.03.2016

 

 

О героизме

проснись душа, возьми свой крест
и вознеси, аж до небес!
так вознеси, чтоб Крест святой
горел над нашею Землей!

чтоб каждый видел, как горел
и так же, чтоб душой прозрел
как ты, как я и Церковь вся
молила Бога так, прося,

чтоб мир послал Он в души нам
и нашим недругам-врагам,
и в силе святости такой
любой становится герой!


Англия           11.03.2016

 

 

Прощенное Воскресение

Простите за то, что НЕ был
Простите за то, что был
Простите, - уносится в небо
Простите за то, что забыл

Так Церковь прощения просит,
Так просит прощенья собрат.
И голос тихий уносит,
И слышится где-то набат

Прощенное Воскресение, 
Напутствием в 40 дней,
Небесных Ангелов пение,
Там радость, со скорбью в ней

Великим Постом начинается,
Наш путь к воскресенью души,
В ней Пасха Христова рождается,
Молитвою страсть потушив

Там слез умиление ясное,
Души чистота и порок,
Соседство не очень приглядное,
Обида, что в горле комок

Гордыня, смирение, искренность
Поклоны земные, слова
И вот улетаю я мысленно -
Здесь Церковь Христова жива

Она не простая, ни сложная
Она людских душ череда,
Она Благодатно-тревожная,
Живет сквозь века, как года

Простите за то, что НЕ был
Простите за то, что был
Простите, - уносится в небо
Со взмахом Ангельских крыл...


Англия         26.02.2012

 

Наследник земного рая

Наследник земного рая,
идущий по небесам
за всех и тебя, страдая,
несущий спасение нам

когда-то рожденный Девой,
смиренно принявший судьбу,
Ты нас одаряешь верой
такой, что встаем на борьбу

за каждую душу воюя,
Ты темные силы попрал
и крест свой, в молитве, целуя
иду, крепко к сердцу прижав

и этим лишь только живу я,
в трудах своих, крепнет душа
скрижали, что в сердце рисуешь,
читаю в слезах, не дыша

наследник земного рая -
так назван каждый из нас
наследство лишь тот обретает,
кто молится не на показ

кто тайно творит благое,
не глядя на суету
и сердцем своим другому
дарует любви теплоту...


Англия        02.03.2016

 

Полуденная молитва

тихий полдень - дождик моросит,
тихо в доме, лишь камин слегка трещит
в уголочке, от лампадки тянет смоль
огонечек не дрожит - молитва-соль

вся зачитанная, замусолена до дыр,
книжица открытая - святой Псалтиръ
и течет неспешно музыка без слов,
ввысь куда-то, далеко поверх голов

нет теней - они развеялись давно,
вторит мысленно душа, только одно 
- Ты помилуй мя, Господи, прости!
чтобы след-вослед мне за Тобой идти...


Англия               26.01.2016

 

=============================================================




Отец Михаил (Дудко)


Наша беседа с ключарем Успенского кафедрального собора Лондона протоиереем Михаилом Дудко состоялась в один из его кратких приездов в Москву. С 2006 года он несет свое служение в Сурожской епархии. Ее название для человека, интересующегося церковной жизнью, прочно связано с именем выдающегося архипастыря, миссионера и проповедника митрополита Антония (Блума). К сожалению, после его кончины Сурожская епархия стала местом, где произошел один из самых болезненных церковных конфликтов последних лет. Конечно, мы не смогли не затронуть этой темы в своем разговоре. Однако поговорить с отцом Михаилом — сыном известного московского священника, человеком, который долгое время был связан с издательской деятельностью Церкви, автором многочисленных публикаций в церковной и светской прессе — хотелось и о многом другом. 

Итак, христианин в современном мире. Неизбежно ли противостояние и как сохранить себя? В чем верующий человек обретает «внутренний стержень» — способность не поддаваться производящим разделения (Рим. 16, 17)? Надеемся, что ответы протоиерея Михаила Дудко помогут всем, кто задает себе подобные вопросы.

— Отец Михаил, Вы были назначены в Лондон в кризисный период. Как Вы разбирались в ситуации, какие выводы для себя сделали? Как сегодня живет приход Успенского храма?

— Первоначально, еще как сотрудник ОВЦС, я был направлен в Лондон с целью помочь в службе приходу, которому было очень трудно после кончины митрополита Антония, постараться разобраться в возникшей там тяжелой ситуации. Направили меня по просьбе руководства Сурожской епархии, которое не могло справиться с проблемами, связанными главным образом с окормлением русской паствы (с англичанами в то время все было более или менее нормально).

Все прихожане — будь то старые русские эмигранты, новоприехавшие, или англичане — были уверены, что причина неурядиц в том, что противная сторона не желает хранить то, что называли «наследием» митрополита Антония.

Покойного владыку никто из близко знавших его не называет простым человеком, но он был опытным, умным пастырем, который мог справиться со многими вызовами. После же его кончины все пошло не так, как надо.

Главой епархии оказался епископ Василий (Осборн), американец по происхождению, плохо знавший русский язык и избегавший прямого диалога с паствой. Он избрал весьма жесткий метод управления людьми, приведший к разделению, изгнанию некоторых прихожан и священства вон, постоянным жалобам верующих в Москву.

Сейчас уже не хочется подробно говорить о его ошибках, но случилось так, что в период Великого поста, когда православные люди особенно стремятся в храм, на исповедь, русскоязычные прихожане были практически лишены полноценного окормления, возможности исповедоваться перед причастием. Именно в этот момент я и появился в Лондоне.

К сожалению, владыка Василий (Осборн), не увидев с моей стороны его безоговорочной поддержки и зная, что я являюсь одним из ответственных сотрудников ОВЦС, воспринял меня, как «контролера», призванного решить, оставаться ли ему управляющим епархией. Сразу скажу, что такой задачи передо мной не стояло.

Видимо, не надеясь на добрый отзыв, он попытался «опередить события», удалившись под омофор Константинопольского Патриарха с рядом клириков. Следствием всего этого явилось решение Священного Синода о хиротонии нового епархиального епископа. Им стал бывший начальник Русской Духовной Миссии в Иерусалиме архимандрит (ныне епископ) Елисей (Ганаба). Тогда же в Лондон в длительную командировку был направлен и я.

…Для меня по сей день важнейшим остается вопрос о так называемом наследии митрополита Антония. Я долго пытался понять для себя, в чем оно заключается, и постоянно спрашивал об этом людей, которые хорошо его знали. Открытость? Широта кругозора? Дар слова? Внимание к людям? Все так, но что-то все же ускользало. В конце концов я пришел к выводу, что, несмотря на справедливость всего вышесказанного, главное — сама уникальная личность митрополита Антония, соединяющая в себе многие выдающиеся качества. Он умел вдохновлять окружающих его людей, какими бы разными они ни были. Нет его — и многие формы пастырства, оставшиеся после него, лишились главного — духа.

А формы… Их бессмысленно просто копировать. Чтобы вернуть им прежнее содержание, для начала надо постараться стать святым. К сожалению, люди смертны. И сегодня Успенский собор Лондона живет обычной приходской жизнью. По сравнению с тем, что творилось здесь еще 3-4 года назад, это уже очень много.

— В Церкви очень важна традиция, передача опыта верующим людям, тем более молодому духовенству, со стороны духовных наставников. Для Вас таким наставником, наверное, был Ваш отец, священник Димитрий Дудко [1]?

— Да, для меня, конечно, была очень важна личность отца, то, что происходило вокруг меня в семье, на нашем приходе. Я с детства в храме, но и у ребенка, с детства верующего, бывает период взросления, осмысления себя в Церкви. В этот период особенно важно найти себе кого-нибудь, с кого можно «делать жизнь». Я счастлив, что мне не пришлось слишком долго искать, жизненный пример мне дали отец, люди, его окружавшие.

К сожалению, не у всех проблемы решаются так просто. За последние десятилетия в Церковь пришло множество людей, некоторые из них стали священниками, не имея духовного жизненного опыта. Знаете, я однажды прочитал в книге нашего выдающегося церковного регента Виноградова о том, что хор тогда может состояться, когда каждому неопытному новому певчему, даже обладающему слухом и вокальными данными, есть кому «петь на ухо». То есть за спиной всегда должен стоять опытный певчий, которого можно постоянно слышать, копировать его манеру, тембр, подачу голоса и так учиться, вливаться в хор. Если число новых членов хора превышает число старых, музыкальный коллектив может развалиться.

Это замечание верно и в отношении духовной жизни. Проблемы наши в том, что за последние два десятилетия в Церковь пришло огромное количество людей, которым некому было изо дня в день, из года в год «петь на ухо». В лучшем случае они более или менее регулярно бывали на исповеди у своих духовников (многие из которых ныне уже почили), но навыка «daily life», повседневной правильной церковной жизни у них нет.

На мой взгляд, для становления пастырю нужно пожить несколько лет в монастыре (хорошая возможность для этого есть, например, у студентов Духовных школ в Троице-Сергиевой Лавре, где я учился), послужить на приходе вместе с опытным священнослужителем, а потом уже получить свой.

Поскольку этот естественный путь многими сегодня не пройден, они начали строить духовную жизнь в соответствии с собственными представлениями, произвольно интерпретируя полузабытые наставления, отрывочные знания из книг. Самое неприятное, что часто они пытаются перестроить по собственному разумению и жизнь церковную.

Ситуация выглядит не очень хорошей, можно даже сказать — не очень здоровой. Но я так говорить не буду, потому что боюсь прогневить Бога: не может быть нехорошим, нездоровым, что множество людей приходит в Церковь. Наверное, нечто похожее было и в первые годы христианской эры. Так что вместо «нездорово» скажем «сложно». К тому же положение постепенно меняется.

Сейчас благодатью Божией — ничем иным это объяснить невозможно — из этой пшеницы дикой, которая попала в жернова Церкви, вымалывается мука, из которой можно печь евхаристический хлеб. И это действительно настоящее чудо.

Традиция в Церкви очень важна, но она отличается, на мой взгляд, от других традиций тем, что имеет мистический элемент. В целом главное — не человеческие усилия или традиции, а живое веяние благодати, Духа Святого Божия, Который людей преображает и делает достойными, лучшими и настоящими.

— Можно ли считать Вас представителем старой московской традиции духовенства?

— Я очень многие традиции помню из тех, что, к сожалению, уходят. В этом смысле я представитель той школы, точнее, той генерации людей, которые жили в Церкви в тот период, когда Церковь была гонима, когда она была малочисленна, но крепка верой и усердием. И самоотверженностью, и храбростью, пожалуй. Нужно было быть очень храбрым человеком, чтобы просто быть верующим, открыто верующим. Я помню ту жизнь, я жил ей, и в этом смысле я, конечно, представитель той, уже уходящей, генерации священнослужителей.

Однако как священник я сравнительно молодой, около пятнадцати лет, долгое время я занимался вполне светскими вещами: прикладной математикой и вычислительной техникой. Даже уйдя со светской работы и окончив Духовные школы, не рукоположился, а работал в издательском отделе Патриархии.

Знаете, святитель Иоанн Златоуст говорит в своих знаменитых «Словах о священстве», что никто не должен самовольно стремиться к рукоположению, но Бог должен дать человеку очевидное уверение, что он нужен Ему в качестве пастыря. Именно так у меня и случилось. Я был поставлен в такую ситуацию, когда просто не мог отказаться, и был рукоположен.

Мои традиции — это, наверное, не следствие моего личного пастырского опыта, а того окружения священнического, к которому я по рождению, по происхождению принадлежал.

— Можно хотя бы кратко сказать, в чем их суть?

— Трудно сформулировать в нескольких словах. Но, на мой взгляд, пожалуй, одна из характерных черт воспринятой мной традиции — это, как ни странно, широта взглядов. Каждого верующего встречали с радостью, как брата, просто потому, что он не атеист и не находится в силу этого в противоположном лагере. Верующий — и этого достаточно для радостного приветствия, потом уже выяснялось, кто он и что. Эта широта восприятия других людей давалась опытом перенесения страданий и гонений, которые каждому доставались на долю, будь ты священник или просто человек, который отважился на собрании комсомольской ячейки или в каком-то другом месте сказать, что верующий. Ведь доставалось очень сильно, даже если ты просто решился крестик носить открыто...

Знаете, опыт исповедничества — это очень серьезная черта. Вера не давала преимуществ, а только трудности, в мирском смысле этого слова. Сейчас все-таки не так. Можно многое назвать, что и тогда было, и сейчас присутствует, но вот смелость исповедовать перед откровенно враждебным окружением свою веру и основанные на этом исповедничестве широта и открытость в восприятии людей, которые рядом с тобой страдают,— вот это, мне кажется, важнейшие и уже ушедшие от нас элементы.

Окружение было пожестче, а вера покрепче, и люди помягче. Сейчас как-то наоборот.

— Современная церковная жизнь очень неспокойна в том смысле, что периодически возникают угрозы расколов, на разных уровнях: от приходского до уровня Поместных Церквей. Как обрести эту крайне важную способность — не поддаваться раскольническим настроениям и сохранять верность Церкви?

— Действительно, очень легко увлечься, даже найти очень благовидные оправдания для раскола. Но, знаете, живая жизнь в Церкви, опыт и любовь даже к каким-то маленьким элементам живой церковной традиции — они просто не позволят уйти.

Ведь жизнь в Церкви не похожа на принадлежность к клубу людей, интересующихся той или иной темой, к клубу, который можно покинуть, руководствуясь чувством протеста. Там мне что-то не нравилось — и я ушел сюда, но и здесь буду искать то, против чего боролся там, и опять бороться, бороться… Замечено, что раскольники не останавливаются на чем-то одном и часто снова меняют свою «юрисдикцию». Такой уж характер… А в Церкви надо переделывать не ее, а самого себя и расти в рамках той традиции, которая есть.

Иногда действительно даже в мелочах жалко того, что уходит. Что Верую в храме не поют так дружно и слаженно, как мы привыкли в детстве — мурашки по коже, когда вспоминаю... Что проповеди произносятся как-то по-другому, неглубоко, экспромтом… Жалко, что исповедь немножечко не так проходит, как-то уж очень привычно, хотя и часто…

Жалко, что даже при всем том, что, как сейчас многие говорят, происходит евхаристическое возрождение, часто исчезает трепетность подготовки к Причастию: оно было более редким, чем сейчас принято, но, на мой взгляд, во многих случаях отношение к нему было более серьезным, без равнодушия, вызванного привычкой к святыне… Раньше как-то не помню, чтобы спрашивали, можно ли пост сократить, или молитвенное правило, если недавно причащался, а сейчас — пожалуйста… И при этом какая-то невероятная самоуверенность, сознание пионера советских времен: «Всегда готов!».

Ушедшего жалко, но нормальный человек не уйдет от того, что утеряно, в другое место, в раскол, потому что понимает, что по дороге потеряет и то, что осталось. Он потеряет себя в первую очередь. Живое чувство веры и верности, связанных друг с другом, страхует человека от опрометчивых шагов. Тем более от раскола, тем более от разрыва с близкими ему людьми Церкви.

Самое страшное — я на этом вырос и продолжаю верить в это — раздирание Церкви. Никакие заслуги, никакие добродетели, ни даже мученичество не снимают греха разделения, раскола, ибо Церковь — это живое Тело Христово, и каждый раз, когда мы делимся, мы вновь проливаем Кровь Спасителя, пролитую за нас на Кресте. Осознание этого дает силы, терпение и уверенность в том, что хотя сами мы мало что можем, но все может Бог и Его благодать.

— Вам часто приходится комментировать какие-то явления современной жизни с точки зрения Церкви. Это то, чем постоянно приходится заниматься и нам — сотрудникам церковных изданий, епархиальных пресс-служб. Но иногда возникают сомнения: готов ли мир слышать наш ответ? И еще одна проблема: абсолютное большинство верующих православных людей живет в этом самом мире, принимает его законы и согласно с ними действует. Недавно на РТР — государственном канале — прошло шоу «Феномен» с участием израильского экстрасенса Ури Геллера. И как совершенно верно было замечено одним из журналистов, с улыбкой и видимым удовольствием ассистировали ему люди, которых мы привыкли видеть на обложках православных изданий. Как к этому нужно относиться?

— Первый вопрос Ваш: готов ли мир нас слышать? Тут есть два момента. Во-первых, у меня лично такая позиция: спрашивают — отвечай. Это вполне соответствует правилу, сформулированному апостолом Петром: [будьте] всегда готовы всякому, требующему у вас отчета в вашем уповании, дать ответ с кротостью и благоговением (1 Пет. 3, 15).

С другой стороны, и это тоже принципиальная позиция,— люди должны сами вопросить, сами должны быть уверены, что им это нужно. Даже в этом случае они зачастую готовы услышать только тот ответ, с которым согласны, слышат то, что хотят услышать. Навязываться же попросту непродуктивно.

Второй Ваш вопрос: как относиться к тому, что люди декларируют веру, а ведут себя, как безбожники? Один из классиков марксизма-ленинизма сказал так: «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». А другой классик, на сей раз уже христианский, апостол Павел, говорил так: Не обманывайтесь: худые сообщества развращают добрые нравы (1 Кор. 15, 33). И это действительно так.

К сожалению, в журналистском, особенно телевизионном, сообществе, среди знаменитостей, гламура и глянца человеку нелегко быть православным, трудно сохранить твердые духовные убеждения. Люди незаметно для себя начинают меняться, думают: так ли уж страшен грех, раз все его делают? Бог ведь простит, что я покажусь за большие деньги или ради рекламы с каким-то фокусником, не вникая при этом в его мистические взгляды? Просто посмеюсь, просто позабавлю народ, надо же ведь людям когда-то расслабляться после трудной работы. Ну, и так далее, и так далее…

Одним словом, начинаются оправдания, и человек, попавший в такую среду, вскоре сам себя перестает узнавать. И только по временам приходя в себя, говорит словами псалма: Господи, дух прав обнови во утробе моей (Пс. 50, 12). Оглядываясь на свою жизнь, он с ужасом сознает, что вера осталась где-то там в уголке души, а его жизнь — это совсем другое, даже противоположное. Отец Александр Шмеман это называл религиозной шизофренией, раздвоенностью: когда вера человека и его поведение, жизнь совершенно разделены.

— Конечно, это можно сказать о каждом из нас — о каждом из современных христиан.

— Самые звучные и действенные максимы обычно берутся проповедниками из глубины собственного опыта, а не возникают от простого теоретизирования. Отец Александр говорил это не о каких-то там далеких ужасных грешниках, а о себе, о нас с вами.

Я думаю, что отец Александр глубоко переживал противоречие между необходимостью соответствовать светским стандартам и своей глубокой, искренней верой, которая обусловливала его поведение в Церкви. Прочитайте его замечательные дневники, он выступает там человеком, недовольным собой, человеком, до последних дней мучительно искавшим непростые ответы на кажущиеся простыми вопросы. В первую очередь он хотел прояснить это самому себе, ведь он не предполагал публиковать свои дневники. Что есть Церковь? Что есть мир? Каково место мое в Церкви? Кто я как пастырь и какова моя миссия? Как я дам ответ за те или иные дела, за деяния или не-деяния? И это все у него очень искренне. И для каждого из нас должно быть очень искренне.

Мы не должны духовно успокаиваться, становиться безразличными. Ведь на самом деле всего страшнее — ложное чувство того, что «у меня все нормально». Помните: Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю… Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти? (Рим. 7, 19, 24)? Это первоверховный апостол о себе говорит! И, конечно, беда, если человек, не достигший не только его уровня, а, как говорится, уровня подметок его сандалий, уже успокаивается, думая, что он примерный христианин.

Так что все непросто. И если Вы спросите: сколько же еще нам терпеть, видеть на экранах телевизоров и вокруг себя то, что мы видим, я отвечу: сколько мир будет стоять, столько это и будет. А под конец времен даже усилится. Но прежде всего посоветую читателям обратиться в самих себя и честно признаться: я вряд ли могу быть беспристрастным судьей, ибо и мои дела редко вполне соответствуют моей вере. И только там, в Царствии Божием, Господь преобразит нас и сделает цельными, вернув образу Своему — человеку — утраченное им богоподобие.

Справка

Протоиерей Михаил Дудко родился 14 ноября 1961 года в семье священника.

В 1987 году поступил в Московскую Духовную семинарию, затем в Московскую Духовную Академию. С 1990 года работал в издательском отделе Русской Православной Церкви. Редактор, затем главный редактор газеты «Московский Церковный вестник», координатор конкурса парламентской журналистики фонда «Открытое общество». С 1995 года — заместитель главного редактора газеты «Православная Москва», член редколлегии журнала «Православная беседа». В конце 90-х годов автор и ведущий религиозной странички газеты «Труд». Автор выдержавшей 6 переизданий, в том числе на немецком языке «Книги о Церкви». Член Союза журналистов. В течение 5 лет вел курс в Литературном институте им. Горького, читал лекции в аспирантуре Московских духовных школ.

31 марта 1995 года Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Алексием II рукоположен во диакона, 31 марта 1996 года им же — во иерея.

С 2003 года — ответственный сотрудник Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата, секретарь по взаимоотношениям Церкви и общества. Член Синодальных групп по разработке документов об отношении к инославию и по правам человека. В 2006 году — член Патриаршей комиссии по расследованию положения в Сурожской епархии (Англия). В октябре 2006 года Священным Синодом Русской Православной Церкви направлен на служение в Сурожскую епархию.

Награжден орденом преподобного Сергия Радонежского III степени.

 


[1] Священник Димитрий Дудко, родился 24 февраля 1922 года в деревне Зарбуда Брянской области. Участник Великой Отечественной войны. В 1945 году поступил в Московскую Духовную семинарию, в 1947-м — в Московскую Духовную Академию.

В 1948 году был арестован и осужден по статье 58-10 УК РСФСР (антисоветская агитация и пропаганда), приговорен к десяти годам лагерей с последующими пятью годами поражения в правах. Пробыл в заключении больше восьми лет. После освобождения и реабилитации закончил Академию, был рукоположен и назначен на служение в московский храм Петра и Павла, который в 1963 году был взорван во время так называемых хрущевских гонений на Церковь.

Служил в храмах Москвы и Московской области.

В 1980 году пережил второй арест по схожему обвинению, однако через полтора года дело было прекращено и закрыто.

С начала 1980-х и до кончины в 2004 году служил в селе Черкизово, окормляя многочисленных духовных чад. Автор нескольких десятков богословских и поэтических книг, переведенных на многие языки мира.

Журнал «Православие и современность» № 9 (25), 2008 г.


====================================================================================================== 

 

 


Алексей Рацевич

 

Паломничество на Святую Землю.

 

Наша поездка состоялась поздней осенью, когда в Англии уже было прохладно, а в Израиле по-прежнему тепло. Руководил группой отец Максим (Никольский). Вечером приземлились в Израильском аэропорту Бен-Гурион. Паспортный контроль проходили группой, поэтому задержек не было. Получили вещи, встретились с матушкой  Мариам, которая будет нашим гидом и ангелом хранителем на святой земле, и остальными паломниками, прилетевшими другими рейсами, и направились в Горненский монастырь. Сразу повели на ужин, вещи отвезли в новую гостиницу. Новая гостиница находилась непосредственно у стен нового собора. После ужина разместились по номерам, 5 человек поселили в маленькую гостиницу чуть пониже собора.

Немного истории.

"Горненский женский монастырь Русской Духовной Миссии в Иерусалиме находится в районе Эйн Карем на западной окраине Иерусалима.

Сюда вскоре после Благовещения пришла из Назарета Пресвятая Дева Мария, чтобы поделиться радостью со своей родственницей, праведной Елисаветой, матерью святого Иоанна Предтечи (Лк., 1, 39–45). До сих пор в центре селения Эйн Карем сохранился источник, из которого Пресвятая Богородица брала воду. От этого источника дорога ведет к русскому Горненскому женскому монастырю. В 1871 году начальник Русской Духовной Миссии архимандрит Антонин (Капустину) купил здесь два дома и обширную плантацию оливковых деревьев, а затем смежные земли и построил приют для русских паломников. Средства на покупку были собраны в России по инициативе члена Государственного Совета Петра Мельникова. Вскоре здесь начали селиться русские инокини, и приют стал монастырем. По уставу архимандрита Антонина все будущие монахини, желающие поселиться в Горней, должны были на свои деньги возвести себе дом и разбить вокруг него сад. Поэтому в обители нет корпусов с монашескими кельями, вместо них по склону горы разбросаны маленькие домики, в которых живут насельницы. Первый каменный храм построен в начале 1882 и освящен 30 марта 1883 года в честь Встречи Божией Матери с праведной Елисаветой. По ходатайству отца Антонина 5 августа 1883 года Синод утвердил этот праздник как «Целование Мариино» и определил праздновать его 30 марта (12 апреля по новому стилю), если Благовещение не попадает на Страстные дни. Если же Благовещение приходится на Страстную седмицу, праздник переносится на Светлый четверг или Светлую пятницу — день памяти иконы Божией Матери «Живоносный Источник». Позднее в Горненском монастыре стала почитаться Казанская икона Божией Матери, которая спасала сестер обители во время эпидемии холеры в Палестине. С тех пор храм именуют в ее честь.  Иконостас, плащаницу, сосуды и иконы привезли из России. Иисуса Христа в терновом венце для иконостаса написал сам архимандрит Антонин. Перед храмом находится мраморная колонна от бывшего здесь византийского храма. Справа от входа камень, у которого, по преданию, проповедовал Иоанн Креститель. По традиции икону Благовещения Пресвятой Богородицы из Троицкого собора Миссии перевозят к источнику Божией Матери в селении Эйн Карем, где ее уже ждут сестры обители. После молебна под звон колоколов начинается крестный ход в монастырь. У входа в храм лежит цветочный ковер, собранный сестрами. Икону устанавливают в церкви, у нее ставится игуменский жезл. В память трехмесячного пребывания Богоматери в гостях у праведных Захарии и Елисаветы икона Благовещения остается в монастыре до 24 июня (7 июля) — дня Рождества Иоанна Предтечи. В этот день икону Благовещения провожают из Горней в Троицкий собор Русской Духовной Миссии в Иерусалиме.  Отцом Антонином составлена и служба праздника «Целования» на основании службы Благовещению. Архимандрит Антонин сам написал к этому празднику песнопения. В 1911 года на территории монастыря началось строительство большого соборного храма, прерванное в 1914 году в связи с Первой мировой войной. Лишь в конце 2003 года при начальнике Миссии архимандрите Елисее (Ганабе) - нынешнем архиепископе Сурожской епархии, возобновились строительные работы.К 160-летнему юбилею Миссии при начальнике Миссии архимандрите Тихоне (Зайцеве) строительство было завершено. 28 октября 2007 митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл, ныне — Святейший Патриарх, освятил собор малым чином в честь Всех святых, в земле Российской просиявших." (http://www.pravmir.ru/gornenskij-monastyr-v-ierusalime/)

Вот возле этого собора нас и поселили. 

  

На следующий день встали в 7 часов утра. в 7.30 все уже в соборе.

В этот день в монастыре был большой праздник: Праздник Казанской иконы Божией Матери. "Литургию в монастыре возглавил епископ Ливенский и Малоархангельский Нектарий, совершающий в эти дни по благословению Святейшего Патриарха Кирилла паломническую поездку по Святой Земле. Ему сослужили Начальник и клирики Миссии, а также сонм прибывших на праздник священнослужителей. Настоятельница монастыря игумения Георгия с сестрами, многочисленные паломники из России, Великобритании, Украины, Беларуси, Эстонии и Литвы, заполнившие храм, исповедовались и причастились Святых Христовых Таин. Удивительным образом здесь, на Святой Земле, весь освященный собор праздничного торжества под покровом Пресвятой Богородицы свидетельствовал о своем подлинном единстве во Христе Иисусе, что было так созвучно празднуемому в России Дню всенародного единства. По окончании Литургии был совершен крестный ход вокруг собора, после чего все спустились в Казанский храм и приложились к чтимой Казанской иконе Божией Матери

 

 

 

. Завершилось торжество праздничной трапезой"

Нам тоже посчастливилось принять участие в службе, крестном ходе и торжественной трапезе.

 

После трапезы мы взяли свои вещи, так как возвращаться в монастырь уже не собирались, по программе жить будем в гостинице Вифлеема, сели в автобус и поехали в город Лидду. Сегодня это город  в 20 км юго-восточнее Тель-Авива. Центр национальной аэрокосмической индустрии; рядом расположен крупнейший в стране аэропорт имени Давида Бен-Гуриона.  Лидда, город колена Вениаминова в равнине Саронской, на юго-востоке от Иоппии, близ Аримафеи, нынешней Рамлы, по дороге из Иерусалима к Иоппии (Яффе). Здесь рано образовалась христианская община: когда апостол Петр исцелил расслабленного Энея, все жившие в Лидда и Сароне уверовали во Христа (Деян. IX, 32-35).  Город Лидда был отечеством великомученика Георгия. Великомученик Георгий, по сказаниям Метафраста, происходил из знатного каппадокийского рода, занимал высокое положение в войске. Когда началось Диоклетианово гонение на христиан, он сложил с себя военный сан и явился исповедником христианства, за что и был обезглавлен, после восьмидневных тяжких мучений, в Никомидии, около 303 г. Главная достопримечательность города — гробница Георгия Победоносца, над которой в VI веке была воздвигнута базилика. На её руинах крестоносцы позднее выстроили церковь, восстановленную после многочисленных разрушений только в 1870 году.

 

 

 

В эту церковь мы и направились. Здесь отец Максим  помазал нас елеем и прочитал краткую молитву на гробнице Георгия Победоносца.

Далее  мы поехали в Яффу на подворье святой и праведной Тавифы. Нас встретил протоиерей Игорь Пчелинцев, ключарь подворья Праведной Тавифы, и рассказал:

- Во времена Спасителя город Яффа был процветающим городом со смешанным населением. Здесь некоторое время жил в доме кожевенника Симона св. апостол Петр. Здесь же апостолу Петру было видение: «…сходящий к нему некоторый сосуд… В нем находились всякие четвероногие земные… И был глас к нему: встань, Петр, заколи и ешь» (Деян., 10:11-13) В Яффе также он совершил чудо воскрешения праведницы Тавифы, которая: «…была исполнена добрых дел и творила много милостынь». 

 


- Вот здесь вы видите святую праведную Тавифу, - продолжал протоиерей, подводя нас к достаточно высокой мозаичной иконе с изображением св.пр. Тавифы. Мы приложились к иконе и проследовали дальше. 
- В 1820 году в Яффе было создано Российское вице-консульство – первое русское дипломатическое представительство в Святой Земле. Через 36 лет возникло Российское общество пароходства и торговли, отправляющее корабли с паломниками из Одессы на Афон и в Яффо по льготным ценам, - продолжал протоиерей, - В 1868 году архимандрит Антонин приобрел в окрестностях Яффы участок земли, имевший название «Дарбатейн Тавифа – (Два переулка Тавифы)» - (фруктовый сад). Это место было известно русским паломникам, которые давно выходили на молитву на большой пустырь, рядом с иудейскими могилами. Участок принадлежал двум владельцам и в приобретении его отцу Антонину помог Яков Халеби – многолетний помощник архимандрита Антонина. Участок был оформлен на имя Якова Халеби 18 августа 1868 года 
Но к покупке земель архимандритом Антонином петербургские власти, в лице Азиатского департамента МИДа, а также и Синода, относились неблагожелательно. Приобретения архимандрита Антонина шли вразрез с государственной политикой России того времени – «сохранения статус-кво над святыми местами». Абсурд ситуации заключался в том, что в то же время католики и протестанты приобретали для себя всё, что только возможно, не беспокоясь особо тем, выходят ли они из дипломатических границ. Такое отношение столицы, естественно, вызывало справедливое возмущение и удивление о. Антонина. Странная ситуация получалась, все исповедования покупали земли в Палестине, а Россия, стремившаяся к покровительству Православия и к укреплению своих позиций, отрицательно смотрела на это из-за некоторых сомнительных дипломатических опасений. 
Как бы там ни было, через некоторое время после покупки, на участке появились хозяйственные постройки, дом, который использовался как паломнический приют, и где любил бывать о. Антонин, выкопан бассейн и колодезь для воды. Также были насажены плодовые (апельсины, лимоны, маслины, гранаты, смоквы) и декоративные (кипарисы, эвкалипты, сосны) деревья. Размер земли, купленный в Яффе, равнялся 33.750 кв.м., цена 2.800 франков. С южной стороны был куплен еще небольшой надел за 180 франков. 
Протоиерей провел нас по небольшой дорожке вдоль захоронений монахов, не переставая говорить: 
- Именно этот участок местное предание связывало с местом упокоения св.прав. Тавифы. Архимандрит Антонин с помощью иерусалимского архитектора Конрада Шика нашел место в саду, где при раскопках была обнаружена гробница праведницы с хорошо сохранившейся мозаикой византийской эпохи V-VI веков. 

 

 

 

И протоиерей подвел нас к Часовне над гробницей прав.Тавифы, обустроенной еще архимандритом Антонином (Капустиным). По ступенькам мы спустились вниз до мозаичного пола и преклонили колени перед местом упокоения св.праведной Тавифы. 

 

 


Мы подошли к храму и протоиерей Игорь Пчелинцев стал рассказывать о нем .

- В 1884 году началась переписка с Петербургом по вопросам постройки на русском участке в Яффо церкви. Отец Антонин заводит дело о постройке церкви и пытается получить фирман от султана. Но дело, как это было обычно при постройке им других храмов на Святой Земле, получает препятствия со стороны турецких властей. Церковь во имя святого апостола Петра и праведной Тавифы в Яффе была заложена архимандритом Антонином только через 3 года после послания прошения на постройку - 6 октября 1888 года в присутствии великих князей Сергея и Павла Александровичей и великой княгини Елисаветы Федоровны. Строительству храма помогали итальянские мастера и местные жители, иконы бесплатно написал художник А.З. Ледаков в 1889 году, но из-за недостатка средств строительство затягивалось. 

 

 


Белый иконостас храма был пожертвован в честь 50-летия ученой деятельности архимандрита Антонина и к 25-летию его служения на Святой Земле от Императорского Православного Палестинского Общества.  Освящена церковь была 16 января 1894 года патриархом Иерусалимским Герасимом в сослужении митрополита Петра Аравийского и архиепископа Иорданского, а также архимандрита Антонина. Колокольня храма, освященного во имя. Св ап.Петра и прав.Тавифы, является самой высокой точкой Яффы и видна со всех сторон. Очень высокая колокольня церкви видна далеко с моря, а равным образом и с поезда железной дороги  К сожалению, постройка храма на Яффском участке была последним подвигом отца Антонина, заболев, как считают, еще во время освещения храма в Яффо, через два месяца в канун благовещения 24 марта 1894 он отходит ко Господу, и русский колокол на Елеоне возвестил об этой утрате – о кончине собирателя Русской Палестины  

Мы вошли в храм, оглядели Центральный придел, посвященный веригам апостола Петра, великолепный иконостас, подаренный Императорским Православным Палестинским Обществом о.Антонину.

Протоиерей  проводил нас к столу на открытом воздухе, где уже был готов чай с печеньем и конфетами. 

 

Покинув подворье Тавифы, наш автобус взял курс на Вифлеем. Уже в темноте пересекли Израильский разделительный барьер, отделяющий Израиль от Западного берега реки Иордан (исторические Иудея и Самария). Проезд был вполне корректен, даже паспортов показывать не пришлось. Быстро доехали до Вифлеема. Чувствовался хамсин (горячий ветер, возникающий в передних частях циклонов, перемещающихся из пустынь Северной Африки), закрывающиймелкой песочной пылью звезды и луну.

 

 

Поужинав и разместившись в гостинице, дошли до храма Рождества Христова и посетили пещеру невинно убиенных младенцев. С тяжелым чувством, несправедливости, вернулись в гостиницу.

 

 

С утра следующего дня позавтракали, запаслись пайками. На Хеврон к Маврийскому дубу не поехали из-за обострения обстановки в городе. Пешком пошли к Храму Рождества Христова. Базилика (Храм) Рождества Христова — христианская церковь в Вифлееме, построенная, согласно преданию, над местом рождения Иисуса Христа. Наряду с Храмом Гроба Господня является одним из двух главных христианских храмов Святой земли. Одна из старейших непрерывно действующих церквей в мире. Первый храм над пещерой Рождества был построен в 330-х годах по указанию императора Константина Великого. Его освящение состоялось 31 мая 339 года и с тех пор богослужения здесь практически не прерывались. Современная базилика VI—VII вв. — это единственный христианский храм в Палестине, сохранившийся в целости с до мусульманского периода.

29 июня 2012 года на 36 сессии Комитета Всемирного наследия ЮНЕСКО, проходившей в Санкт-Петербурге, базилика была внесена в Список всемирного наследия. 

 

 

Это скорее огромный храмовый комплекс, где все перемешано. Тут и пещера Рождества, и католический монастырь, и пещера где жил и подвизался блаженный Иероним, и пещера Вифлеемских младенцев, большая католическая базилика. 

Основной храм – православный, единственный сохранившийся со времен равноапостольной Елены (начало IV-го века). Храм очень древний и похож на крепость. Вход в храм все время уменьшался, и теперь это узенькая низенькая дверь, которая называется «Врата смирения». Византийскими мозаиками XII века покрыты стены храма. Мозаики IV века сохранились  под полом базилики, которые можно посмотреть на полу. Под алтарем храма находится пещера Рождества. 

 


Святынь в храме несколько: во-первых, собственно место, где родился Спаситель мира; отмечено звездой. (это вход вниз, под алтарь, в пещеру к тому месту). К этому месту очередь из разных стран паломников. Здесь наши паломники освятили те вещи, которые купили в магазинах и принесли с собой. Здесь же и придел яслей, где положили родившегося Христа. 

 

 

Во-вторых, - икона Спасителя на колонне недалеко от иконостаса, которая, если долго и напряженно смотреть, закрывает и открывает глаза. Я довольно продолжительное время всматривался в образ и заметил, что глаза у Лика Спасителя одновременно открыты и закрыты. Я это даже запечатлел на пленке. 

 

 

В-четвертых, - 5 отверстий в колонне, расположенных крестообразно, откуда когда-то вылетел рой пчел и до смерти закусал нечестивца, дерзнувшего въехать в Базилику Рождества на верблюде. 

Далее нас повезли на Поле пастушков. Мы зашли в покои, где трое пастухов в Рождественскую ночь слышали ангельское пение «Слав в вышних Богу». совершили молитву в храме и поехали к монастырю Феодосия Великого (Киновиарха). Там сохранилась пещера, в которой ночевали волхвы после поклонения Богомладенцу в Вифлееме. Двери монастыря нам не открыли, поэтому пересели в микроавтобус и поехали в Лавру преп. Саввы Освященного. 

 

По «серпантину» с молитвой и Божией помощью спускаемся на машине к Лавре. Кругом горы и камни. Женщинам в Лавру нельзя, они остаются у входа, а мужчины заходят внутрь. 

«Согласно жизнеописанию, записанному Кириллом, Савва Освященный (439-539) родился в маленьком городке Муталаска а провинции Каппадокия. Его родители, благочестивые Иоанн и София, рано покинули ребенка, уехав в Александрию, оставили сына на попечение родственников, а те, в свою очередь, определили Савву, когда ему было только 8 лет от роду, в монастырь Флавиана, что в 20-ти стадиях от Муталаски. Там он получил свое начальное образование, и особенно преуспел в знании Священного писания. Будучи еще ребенком, Савва прославился как чудотворец. Кирилл Скифопольский в жизнеописании Саввы рассказывает, что однажды в зимнее время, когда стояли пасмурные дни, пекарь оставил в печи мокрые одежды мальчика сушиться и забыл их там. На другой день, когда уже растопили печь, он с ужасом вспомнил о них. Пламя было уже достаточно сильным, и никто не осмеливался приблизиться к печи. Тогда юный Савва, осенив себя крестом, проскочил в печь и успел достать одежды до того как они сгорели и сам вышел невредимым. При своей жизни Савва считался святым чудотворцем, способным ниспосылать дожди, целить больных (Кирилл Скифопольский описывает исцеление кровоточивой жены, девочки, одержимой бесом и т. п.). Дух святого, даже после смерти, продолжал помогать многим страждущим, о чем среди монахов сохранилось множество преданий. Также и могила Саввы считалась чудотворной, а тело его, говорят, не было подвержено тлению. 
Когда Савве исполнилось 18 лет, он попросил настоятеля отпустить его в Иерусалим, поклониться Святыням. Прибыв в Палестину, Савва поступил в монастырь Пассариона Великого, но вскоре случай свел его с Евфимием Великим, который сразу же полюбил юношу, но из-за молодого возраста инока отказался взять его в свою лавру, при этом сказав Савве: “Сын мой! Я думаю, неприлично тебе столь юному, оставаться в лавре, да и лавре нет никакой пользы иметь у себя юношу, и тебе юному полезнее быть в киновии, а не с отшельниками” [5]. Сказав сие, Евфимий отправил своего protege к своему другу блаженному Феоктисту в монастырь в вади Мукеллик, где Савва прослужил 17 лет послушником. В 478 году Савва уединяется в пустыню и долгое время живет отшельником в пещере, где подвергается искушениям дьявола, находит общий язык с дикими зверями, усмиряет львов, устанавливает дружеские отношения с соседними бедуинскими племенами. Слава о чудесном отшельнике стала быстро распространяться, и, по прошествии определенного времени, вокруг Саввы стали собираться ученики, которые образовали лавру в 70 монахов, затем число их возросло до 150, и в 483 году Савва основывает свой монастырь. (Позже он основал еще три лавры и шесть монастырей). 
Первым строением новой лавры, которую потом назовут Великой лаврой, была сторожевая башня, затем в этом безводном ущелье был чудесным образом обнаружен источник. Первая церковь была устроена Саввой в пещере, обнаруженной им через видение на этом месте огненного столпа, уходящего в небо, что напомнило ему лестницу Иакова. Иаков, как известно, назвал место своего видения “Вефиль” (Бейт Эль – Дом Бога), так и наш монах понял это знамение как указание на то, что здесь должен быть дом Божий. Пещера и в самом деле уже по своей природной форме напоминала базилику с апсидой и ризницей, поэтому Кирилл Скифопольский называет ее “Церковью, построенной Богом». 
Савва отличался крутым нравом и нетерпимостью ко всякому мнению, которое он не разделял, но, тем не менее, инакомыслящих не преследовал, а наоборот, поступал с ними благородно и гуманно. Так, однажды, он выселил из своей лавры роптавших против него монахов, но и позаботился о них, создав в 503-508 годах для них отдельный монастырь в Никополисе. 
Как богослов св. Савва отличился в защите Православия против так называемой монофизитской ереси. Об этом стоит сказать несколько слов. 
Возникновение ее в истории христианства вполне закономерно, а существование продолжается и по сей день, и вовсе не только в лице Армянской, Коптской, Эфиопской и Якобитской Церквей, где от монофизитства осталось лишь одно название и безобидные символы, ее существование заключается прежде всего в отношении верующего к Христу. Не будучи способными понять и разрешить чрезвычайно тонкий и сложный вопрос богословия о природе Христа, понять Кто Он, Человек или Бог, и есть ли у Христа нечто общее с нами, со смертными людьми, церковные чиновники постоянно оказывались в крайне щекотливом положении. Чиновник не может находиться в неопределенности, а посему, чтобы избежать ее, он либо вообще отвергает Божескую природу Христа как ересь, обвиняя в политеизме тех, кто “придают Богу товарищей”, либо стремиться сделать из Самого Христа абсолютного Бога, обвиняя в кощунстве тех, кто “придают Ему человеческое естество”. Потому твердолобый религиозный фундаментализм не мог вынести Христа-Богочеловека с вытекающим из этого догмата Православием, и неизбежно тяготел к полюсам богословия, либо к исламу и иудаизму, и их христианским братьям – арианской и несторианской ереси, либо к монофизитству. Монофизитам было ненавистно видеть в Иисусе человека, во всем нам равного, кроме греха. Им не нужен Бог-товарищ, Бог-брат, им нужен Бог-деспот, Бог-фюрер, а потому они и стремились сделать из Христа идола. А сколько сейчас таких замаскированных монофизитов можно встретить и среди православных ортодоксов, и даже среди наиболее прогрессивных протестантских деноминаций? 
Халкидонский собор, собравшись в 451 году осудил монофизитство, но богословские споры тем не менее не утихли. Одержав сравнительно легкую победу над Несторием в 431 году, монофизиты рассчитывали подчинить себе свободный дух иноков, чье сердце не могло принадлежать никому иному, как их Брату и Господу Иисусу Христу, и монахи Палестинских пустынь, отстаивая свою веру, под руководством их уважаемого старца Саввы, смогли дать достойный отпор зарвавшимся чинушам. 
Вернувшись из Халкидона, монофизитский монах Феодосий возбудил Иерусалимскую чернь поддержать доктрину Христа-идола. Иерусалим был взят и разграблен мятежниками. Лавра Саввы Освященного стала одним из оплотов Православия. Благодаря миротворческой деятельности Саввы, в 479 г. удалось достигнуть примирения между враждующими сторонами, что повлекло за собой новый подъем монашеского движения. Именно в это время были основаны монастыри Феодосия и Хозива. 

 


Савва умер в возрасте 94-х лет 5-го декабря 532 года. В 1256 году его останки были перевезены в Венецию и захоронены в церкви Сан Антонио, 12 ноября 1965 года мощи святого были возвращены обратно в монастырь в рамках соглашения между папой Павлом VI с Константинопольским патриархом Афинагором. 

После смерти своего основателя, монастырь продолжает существовать. В 614 году он подвергается нападению персов. В письме монаха Антиоха, адресованного Евстихию в Анкиру (Галатия), описывается умерщвление 44 мучеников монастыря Саввы во время персидского нашествия. Крестоносцы, не слишком посвященные в историю греческих подвижников и не очень хорошо представлявшие себе, кто такой был на самом деле св. Савва, как мы увидим из следующей цитаты, тем не менее были осведомлены о бесчинствах по отношению к ним со стороны персидских варваров. Известные тогда сведения о монастыре передает нам в 1103 году в своих путевых записках английский пилигрим Зевульф: “К западу от церкви св. Креста, приблизительно на расстоянии трех миллиариев находится великолепнейший и очень большой монастырь, во имя св. Савы, одного из 72 учеников Господа нашего Иисуса Христа; там некогда жило в общежитии больше 300 греческих монахов и служили Господу и Святому; большая часть братии была перебита сарацинами, а часть благоговейно служит Господу в другом монастыре того же Святого внутри городских стен, рядом с башнею Давида; а первый монастырь покинут и совершенно опустел”. Но все-таки во времена крестоносцев монастырь не был покинут и продолжал существовать. 

Русский купец Трифон Коробейников в 1582 году так описывал монастырь: “Да от Еросалима же на полуденную страну (в южную сторону) верст якобы 20 до монастыря великия лавры святаго Савы Освященнаго; а в том манастыре святаго Савы церковь большая Преображенье Господне и иные многие церкви. Келья святаго Савы Освященнаго вытесана в горе каменной, не велика как мочно человеку сести, а встати в ней нельзе. И в той келье исходит миро ис потолка мяхко и бело, как ладанная мука; и то миро дают старцы вместо мощей для благословления християном. А стоит тот монастырь на край удолья плачевнаго, которой пошел от Еросалима в море Содомское; а итти тем удольем плачевным до моря Содомского, идеже погуби Господь Содом и Гомор за беззаконье их, 50 верст”. 
Монастырь св. Саввы был восстановлен и укреплен контрфорсами в 1840 году на средства России, после того, как был разрушен и разграблен в ходе бунта бедуинов против власти Мухаммада Али и его сына Ибрагима-паши (1834-1835) и землетрясения 1837 года. 
Сегодня этот монастырь является крупнейшим из трех, ныне действующих в Иудейской пустыне (св. Феодосия и св. Георгия Хозевита). Его устав считается самым строгим из уставов всех Палестинских православных монастырей. Настоятелем монастыря является сам патриарх Иерусалимский, но управляет всеми его повседневными делами поставленный патриархом игумен. Среди строений монастыря выделяются две башни. Первая называется башней Юстиниана и находится в самой высокой точке монастыря. Она была построена на деньги, полученные св. Саввой в дар от императора Юстиниана во время его последнего посещения Константинополя в 531 году в возрасте 92-х лет. В принципе, этот “дар” был своего рода великодушной компенсацией, которой император поддержал палестинских монахов за ущерб, нанесенный лавре самаритянским бунтом в 529 году. В настоящее время в этой башне размещается уникальная библиотека монастыря. Другая башня находится несколько в стороне и за пределами стен монастыря. Называется она “башней женщин”, так как периодически служит гостиницей для женщин, которым строго воспрещено входить на территорию монастыря. Согласно Кириллу Скифопольскому, эта башня была построена императрицей Евдокией, женой императора Феодосия II, посещавшей монастырь в 455 г. и помогавшей строительству многих церквей Палестины, в том числе монастырь Стефана. 
В восьмом веке в монастыре прожил свои последние 50 лет жизни великий богослов и отец Церкви Иоанн Дамаскин (675-753). Монахи и сейчас показывают его келью и могилу. В монастыре захоронен также биограф и историк монашеского движения Кирилл Скифопольский, умерший приблизительно в 560 году». (10) 
Матушка Мариам, предваряя наше посещение Лавры рассказала про Дамаскина, что настоятель монастыря запретил писать ему каноны, что Иоанн Дамаскин скромно исполнил. А когда после кончины одного из монахов Иоанн написал умилительные слова первой панихиды, он вообще изгнал Иоанна из монастыря за ослушание. Но однажды ночью во сне настоятелю явилась Пресвятая Богородица и настоятельно приказала простить Иоанна, вернуть его в монастырь и разрешить писать во славу Божию. Что настоятель тот час же исполнил, благодаря чему мы имеем возможность наслаждаться песнопениями и канонами этого богослова. 

 

 

Пройдя узкий вход в Лавру и спустившись пару пролетов вниз, мы оказались в небольшом дворике с часовней посреди, в которой был гроб Саввы Освященного и сейчас хранятся его мощи. 

Лавра произвела на меня неизгладимое впечатление. Попробую описать свои ощущения, хотя подозреваю, что на человеческом языке выразить ЭТОГО нельзя. Как только попадаешь внутрь, время останавливается. Кругом ТИШИНА. ПОКОЙ. БЕЗМОЛВИЕ. МОЛИТВА. БЛАГОДАТЬ. Захватывало дух. Какое-то время (не могу сказать какое) мы стояли в дворике Лавры, и, ожидая монаха, который проводил бы нас по Лавре, впитывали эти удивительные ощущения. Тишина была такая, что хотелось молиться. Это была не давящая на уши тишина, и, тем не менее, не было никакого постороннего звука. 
Подошел монах, представившийся иноком Лазарем. Это был молодой монах с серьезным задумчивым взглядом под плотными ресницами. Он задумчиво обвел нас взглядом и открыл часовню. Поклонившись, мы прошли в неё и помолились у гроба Саввы. Выйдя из часовни, Лазарь подвел нас к небольшой плите в полу площадки перед часовней. 
- Здесь у нас в пещере размером четыре на четыре метра лежат почившие монахи, сейчас их там шесть. 
Мы зашмыгали носами, пытаясь уловить запах тления 
- И не пытайтесь. Образ жизни и наш сухой климат мумифицируют тела, не давая им возможности разлагаться. Я опускался вниз и даже там нет запаха тления. Через 60 лет мы поднимаем останки, отделяем кости от тела. Кости складываем в костницы. Пойдемте, посмотрим. 
Мы перешли в помещение храма. Вдоль стен стояли полки, на которых рядами лежали черепа монахов, почивших в Лавре. На специальном столе под иконами под стеклом лежали черепа монахов, получивших святость при жизни. 
- Насколько монах угодил Богу, мы определяем по сросткам частей черепа. У святых они имеют вид креста. Такие линии могут быть только врожденными, и они очень редки. Бог уже от рождения избрал этих людей для мученического подвига. 
Действительно на черепах явно просматривались крестообразные затылочные сростки. Помолившись этим святым останкам, прошли в другие помещения. 
В это время откуда-то из недр монастыря раздались звуки деревянного била по деревянной доске и появился монах, несущий эту доску и ударяющий по ней билом. На мой вопрос: 
- Что это? 
Лазарь коротко ответил: 
- Зовет трапезничать. 
Прошли на уступ скалы в виде обзорной площадки, откуда виден Кедронский поток. Здесь уже нет тишины, потому что снизу, из пропасти-ущелья слышен шум воды потока. 
- На другой стороне потока – пещеры, где подвизались монахи, и пещера самого преп. Саввы Освященного. Чтобы войти в свою пещеру, преп. Савва спускался на веревке со скалы. Сейчас на входе в эту пещеру решетка с буквами «АС», - рассказывал нам Лазарь, - Остальные пещеры мы тоже заложили, чтобы посторонние люди не нарушали намоленные стены. Ведь сначала монастырь был там. Когда Савве во сне пришла Богоматерь и велела перенести монастырь на эту сторону ручья, кельи рубить в скале стали с этой стороны… 
Опять появился монах, равномерно стучащий по деревянной доске. Я даже подумал, что он путешествует по монастырю вместе с нами.

 

 

Поговорив с монахом, выпив предложенного сока и взяв в рот по кусочку рахат-лукума, мы выходим из Лавры. Так не хочется уходить из этого святого места, но наверху нас ждут женщины. Они через дверь Лавры общаются с монахом. Пропели ему «Многая лета», он подарил всем по небольшому деревянному крестику. Поднялись на небольшую гору, которая рядом с Лаврой. Отсюда можно сфотографировать Лавру сверху 

Сели в микроавтобус и поехали обратно. Пошел дождь. Нам дождь не представлялся чем-то необыкновенным, а для жителей Палестины дождь это праздник, это благо, которое дает жизнь всему сущему. Мальчишки сёл, которые мы проезжали, бегали с криками по улицам. ловили капли дождя, радовались и плясали. Уже в темноте приехали в Вифлеем, поужинали и разошлись по номерам до утра.

 

 В 6.30 следующего дня все были в Базилике Рождества Христова на Литургии. Литургия проходила в пещере Рождества Христова, в которое вошло очень много народа. Если бы не кондиционер, непрерывно работающий под потолком, дышать было бы нечем. Я стоял так далеко от греческих священников, проводивших службу, что не видел  и даже не слышал их. Рассматривая стены, обратил внимание, что стены покрыты покрывалом из азбеста наподобие кожи с вытесненным на нем цветочным орнаментом. Поверх стен висели иконы, закрывающие покрывало и скрывающие тонкий рисунок на нем.

 

 

После Литургии все вышли наверх, причастились святых Христовых Тайн и, просветленные, вернулись в гостиницу.

После завтрака сели в автобус и поехали в Иерусалим. Вышли в Старом городе и направились по узким улочкам старого города  до бронзового памятника царю Давиду, полученного израильскими властями в дар от российского благотворительного фонда Святителя Николая чудотворца. Статуя установлена неподалеку от предполагаемой гробницы царя ("Кевер Давид"), под стенами церкви Успения Богородицы. 

 

 

При установке памятника возникли организационные вопросы, которые пытались разрешить раввины Иерусалима. «Вопрос о том, запрещен или разрешен данный памятник, согласно канонам иудаизма, был задан раввину горы Сион Мордехаю Гольдштейну. "Проблема заключается в форме уха этого памятника, – заявил раввин. – Если уха нет, или наличествует дефект, при котором ухо наполовину усечено – эта конструкция имеет право на существование. Так постановил (при обсуждении статуи Царя Давида – Прим. ред.) крупнейший духовный авторитет раввин Йосеф Шалом Эльяшив. Потому что не существует скульптуры человека без ушей. Но если, глядя на статую Давида, у нас создается впечатление, что ухо цело и невредимо, и лишь скрыто за волосами – тогда это непозволительно. Вопрос в том: есть ухо или нет его?" 
По словам раввина Гольдштейна, предполагалось, что лицо царя будет выполнено в более абстрактной манере, но в первоначальный проект были внесены изменения. Тем не менее, раввина беспокоит не столько внешний вид памятника, сколько внутренний облик евреев, которые отказываются, в отличие от российских филантропов, от участия в строительных и реставрационных проектах на территории Иерусалима. "Ни одно сооружение в Иерусалиме, какое бы оно ни было, не может быть возведено за счет денег "гоев" (неевреев). Даже, если не еврей желает совершить акт благотворительности – мы, по религиозным канонам, не можем принять подобный дар, об этом еще Рамбам писал. Евреи должны отстраивать Иерусалим за собственный счет. Но именно ортодоксальные евреи не желают давать деньги – вот что мне больнее всего во всей этой истории. Я сам обращался к некоторым из них – речь идет не о миллионерах, а о миллиардерах – и они отвечали отказом. Это позор". 
На следующий же день после установки памятник был осквернен фанатиками, так как все уши у него были на месте. И мы увидели его с исцарапанным лицом и без носа. 

 


Недалеко от памятника царю Давиду мы вошли в церковь Успения Пресвятой Богородицы. Совершили в ней краткий молебен, полюбовались искусно выполненным ложем Богородицы, из красного дерева и белого мрамора, а так же золоченым покрытием алтаря и пределов. 

Затем мы посетили Коэнакулум на Сионской горе. «Помещение, называемое Коэнакулум или Сенаклъ, это небольшая двухэтажная часовня, сооруженная внутри более крупного комплекса строений на горе Сион, где, по преданию, состоялась Тайная вечеря. 

 

 

Здесь же Дух Святой почил на учениках Христа, как об этом сообщается в Деяниях (2:2-3). Верхний этаж часовни был выстроен францисканцами в 14-м веке. По христианской традиции, черта города времен Иисуса включала в себя Сионскую гору.

 


Помещение нижнего этажа заключает в себе кенотаф, который с 12-го века начали считать гробницей царя Давида, хотя Библия указывает, что царь Давид был погребен в граде Давида (Царства III 2:10). Под нынешним полом найдены фундаменты периода крестоносцев, византийской эпохи и даже римской. Полукупол за кенотафом направлен  не в сторону ветхозаветного Храма, а на север, в сторону Гроба Господня, что дает основания предполагать, что эта часть строения являлась иудео-христианской синагогой, возможно той самой, которую упоминал в 333 году Пилигрим из Бордо. 
На этом месте стояла церковь Святого Сиона, указанная на мозаичной карте Мадабы 6-го века и разрушенная персами в 614 году. На ее фундаменте крестоносцы выстроили в 12-м веке монастырь с церковью Св. Марии, но и они оказались разрушенными в 1219 году (вероятно, по приказу султана ал-Муазама, решившего снести часть прежних городских стен и воздвигнуть новые укрепления). 
Современная часовня Коэнакулум выстроена францисканцами после их возвращения в город в 1335 году. Ребристые своды потолка типичны для конструкций лузианской или киприотской готики. Михраб (лепная молитвенная пиша) был достроен мусульманами в 1523 году, после того, как францисканцев по приказу турецкого султана изгнали из города и Верхняя палата превратилась в мечеть.» 

Затем мы посетили  католический храм Успения Божией Матери, а потом  пошли в греческую Патриархию, где   встретились  с Иерусалимским Патриархом Феофилом III. В Патриархии расселись на предостваленные нам места, ожидая, когда остальные группы паломников тоже займут свои места. Священники сели отдельно, поближе к месту, где будет сидеть Патриах. 

 

 

 

Патриарх вошел быстрыми шагами, я даже не успел его сфотографировать, поприветствовал нашу и остальные группы, пожелал успешно попутешествовать по Святой земле, принял подарки от наших групп, подарил нам подарки от себя, сфотографировался с паломниками на память и удалился во внутренние покои. 

 

  

Теперь нам предстояло пройти Крестным путем до Храма Гроба Господня. Предварительно матушка Мариам привела нас в Вифезду, где Христос исцелил расслабленного, который не успевал первым войти в воду, когда ангел её возмущал. (Согласно Евангелия от Иоанна (Ин.5:116), вода из купальни считалась чудодейственной когда "ангел Господень" по временам сходил в купальню и возмущал воду, и кто первый входил в нее по возмущении воды, тот выздоравливал, какою бы ни был одержим болезнью». При купальне лежал расслабленный, страдающий своей болезнью 38 лет и почти потерявший надежду на исцеление, так как некому было опустить его в купальню при возмущении воды. Иисус сказал ему: «возьми постель твою и ходи». И он тотчас выздоровел, и взял постель свою и пошел). 

 

 

Тектонические многоярусные сооружения для хранения дождевой воды находятся под многими домам Иерусалима, так как это было жизненно необходимо. Вифезда и была сооружена  для хранения воды ручья, который протекал здесь в римские времена. Сейчас ручей иссяк и это место представляет из себя настоящие катакомбы, частично вскрытые археологами..

 

 

Узкие улочки Крестного пути заполнены маленькими лавочками, в которых продают религиозные сувениры. Но кроме лавок есть еще и дома, в которых живут люди, а улицы такие, что обычной машине не проехать. Поэтому сконструирован трактор, имеющий очень узкое осевое расстояние, который таскает за собой тележку с мусором. Кроме того, улица представляет множество ступеней, идущих то вверх, то вниз. И хотя ступени имеют узкие полоски для съезда трактора и тележки, не всегда водитель на них попадает, трактор прыгает, спускаясь или взбираясь по ступенькам. Стоять рядом очень опасно, так как невозможно предугадать, что будет на следующей ступеньке. 

Людская толчея, крики торговцев, пытающихся сбыть свой товар, гудки и маневры трактора с расхлябанной тележкой, ступеньки под ногами - создают неповторимо напряженную картину жизни и функционирования этого отрезка пути, где Христос нес свой крест. В одном месте матушка нас остановила и показала камень с отпечатком ладони Христа, на который он оперся, когда падал под тяжестью креста.

 

 

Наконец мы добрались до Александровского подворья, где расположена одна из величайших святынь христианского мира – порог Судных врат. До Голгофы и Храма Гроба Господня – 70 метров. Ближе к христианским святыням у русских места на Святой земле нет. Этот участок земли в Старом городе русские выкупили у эфиопского духовенства более 150 лет назад. Когда на средства великого князя Сергея Александровича начали раскопки, под многометровым слоем слежавшегося за века мусора и земли нашли христианскую реликвию – порог Судных врат, тот самый порог, через который переступил Иисус Христос последний раз на пути на Голгофу. Здесь, по преданию, был зачитан приговор и после этого решилась его судьба окончательно. 

Рядом с воротами в городской стене было обнаружено отверстие в виде замочной скважины (прозванное в народе «Игольное ушко») но, больших размеров. Нам объяснили, что это для опоздавших к закрытию ворот людей вместе с осликами. Они могли пройти сквозь это «Игольное ушко», а вот погонщик с верблюдом уже пройти не мог. По новому открылись нам слова Христа о том, что легче верблюду пройти сквозь «Игольное ушко», чем богатому попасть в рай. «Игольное ушко», о котором говорил Христос, было перед нами и мы могли пройти сквозь него. В это трудно было поверить… 

 

 

Помолившись у Судных Врат, свернули направо. Впереди открылась площадь перед Храмом Гроба Господня.


В поисках Гроба Господня епископом Иерусалимским Макарием в 314 году был снесен языческий храм и рабочие обнаружили под его фундаментом еврейское кладбище - ряд вырубленных в камне склепов с закрывавшимся каменными плитами входом. Оставалось только установить, которая из них была местом погребения Иисуса. Неизвестно, какими критериями они пользовались, но их выбор остановился на одном склепе с круглой откатывающейся плитой. Такого рода двери были распространены в позднеримскую и византийскую эпохи, но в период ранней Империи, в I в. от Р. Х., они были редким новшеством, их могли позволить себе только очень богатые семьи. Примерно из 900 гробниц I в., найденных в окрестностях Иерусалима, только четыре имеют откатывающиеся круглые крышки, остальные закрывались обыкновенными квадратными плитами (ср. Матф. 27:60 - "И положил его в новом своем гробе, который высек он в скале; и, привалив большой камень к двери гроба, удалился". Соответствующий греческий глагол имеет значение "прикатывать, приваливать", хотя и не указывает непременно на то, что прикатываемый или приваливаемый предмет имеет форму колеса или шара. Вероятно, что именно употребление этого глагола в Евангелии определило выбор археологов IV в.). Об этом круглом камне упоминают в одной из своих проповедей и Кирил Иерусалимский (около 348 г.), и многочисленные паломники, посещавшие гробницу в более позднее время. 

Константин велел построить церковь над найденной гробницей.. Непосредственным результатом открытия гробницы был возросший престиж Макария и епископства Иерусалимского. Настаивая на разрушении языческих святилищ, Макарий рисковал не только своей карьерой и репутацией. Отрицательный результат его раскопок мог бы привести к политическому скандалу, вызвать еще большее озлобление язычников и подорвать престиж христианства и поддерживавшего христиан императора. 

Церковь, построенная Константином в 335, была разрушена персами в 614 году. Реконструкция началась пятнадцатью годами позже. В 746 землетрясением разрушен купол, в 967 церковь вновь разграблена и подожжена, восстановлена в 976. Завоевавшие Левант мусульмане ввели ограничения на строительство новых церквей, а в правление халифа аль-Хакима (996-1021) почти все храмы на территориях, находившихся в сфере влияния Фатимидов, были уничтожены включая и храм Гроба Господня в 1009 г. 
В 1036 году мусульмане разрешили византийскому императору Михаилу IV восстановить храм. В 1042-1048 годах Константин Мономах переделал ротонду над Гробницей Христа в церковь, прибавив галерею и восточную апсиду. 

Крестоносцы, захватив в 1099 году Иерусалим, увидели церковь в том виде, в котором она была воссоздана при Константине Мономахе. Они сочли ее недостаточно красивой для места, где был погребен Спаситель, и начали работы по капитальной переделке и украшению церкви. 
Кроме своей сакральной роли, храм Гроба Господня играл в Латинском королевстве и важную политическую роль: в 1100-1187 годах он был королевской усыпальницей, (В 1100 году умер Готфрид Бульонский, и его гробницу поместили при входе в часовню Адама у подножия Голгофы, что создало прецедент для захоронения всех последующих королей вплоть до 1187 года.), а с 1131 года здесь происходили коронации. Именно в это время возник план переделки существовавшей около Гроба Господня византийской церкви. 

 

 

План Храма Гроба Господня 

 

 

 

Реконструкция Святых мест в Храме Гроба Господня 


1. Вход в Храм Воскресения. 
2. Камень Помазания. 
3..Греческий храм 
4. Гробница Иерусалимских королей Готфрида и Балдуина 1 (не сохранились). 
5. Придел праотца Адама под Голгофою. 
6. Место стояния Cв. Жен. 
7. Кувуклия. Гроб Господень. 
8. Гробница Иосифа Аримафейского и Никодима. 
9. Кафоликон и каменная ваза - "пуп земли". 
10. Придел Темницы Господней. 
11. Придел Св. Царицы Елены. 
12. Место Обретения Креста Господня. 
13. Голгофa. 

Основные работы проводились в 1140-х годах. Программа была очень впечатляющей: Святые Места оформлялись в контексте единого архитектурного комплекса, сосредоточенного вокруг эдикулы Гроба Господня, Голгофы и Темницы Христовой (где, по преданию, находился Христос вместе с двумя разбойниками во время приготовления орудий казни). Был разработан план паломнической церкви ("паломническими церквями" называли романские храмы, в которых хранились ценные реликвии, привлекавшие большое число паломников) в форме неравноконечного креста (по западному образцу) - с средокрестием, трансептом, хором, крытой внутренней галереей и системой радиусных часовен, - который позволял включить уже существующую ротонду в строение с двумя куполами, колокольней и великолепным новым южным главным входом. Храм был освящен 15 июля 1149 года, спустя 50 лет после захвата Иерусалима и стал образцом для последующих подобных проектов, например в Вифлееме и Назарете. 
После захвата Иерусалима хорезмийцами в 1244 году храм вновь подвергся значительному разрушению, и частично восстановлен в 1555, окончательно отремонтирован в 1719 году и тогда же, из-за значительных разрушений, был частично перестроен. 
В 1808 году был почти полостью уничтожен пожаром, восстановлен в 1810. 
Пожары происходили и в 1868 и в 1947/49.

Такова вкратце история возникновения и существования этого священного места, куда мы прибыли. 
Для нас в тот момент не важна была описанная выше хронология событий. Мы были потрясены простотой и в то же время торжественностью этого храма. В наши души входило понимание важности и ответственности того, что мы увидим и как к этому отнесемся. Ведь не секрет, что многие христиане стремились и стремятся припасть к Гробу Господнему и готовы были даже умереть (и умирали) за возможность совершить паломничество в эти места.

 

 

Сначала мы поднялись на Голгофу, где отверстие в полу показывает то место, где стоял крест, на котором распяли Христа. (И, неся крест Свой, Он вышел на место, называемое Лобное, по-еврейски Голгофа; там распяли Его и с Ним двух других, по ту и по другую сторону, а посреди Иисуса (Иоан.19:17-18). Существует предание, что на месте Голгофы был похоронен Адам). 

 

 


Спустившись с Голгофы, мы подошли к Камню Помазания (Благодати), где тело Иисуса Христа было подготовлено к погребению. Здесь также стояла небольшая очередь желающих поцеловать гладкую отполированную прикосновением губ и рук мраморную поверхность (сам камень накрыт мраморной плитой), а иногда и приложить принесенные с собой предметы быта, книги, сувениры. Приложились и мы, почувствовав холодную влажность плиты. 

 

Теперь мы выходили к главной святыне Храма Гроба Господня – Кувуклии «Святая Кувуклия (от греч. «кувуклион» — ложница, царская опочивальня) — небольшая (6х8м) мраморная часовня в центре Храма Гроба Господня в Иерусалиме, скрывающая непосредственно пещеру Гроба Иисуса Христа. Она состоит из двух частей: западной, шестиугольной, именно в этой части находится каменное погребальное ложе — аркосалий, и восточной, почти прямоугольной (размером 3,4х3,9м2), называемой «приделом Ангела» и представляющей собой входное помещение. В середине этого придела стоит мраморная ваза, в которую вложена часть того камня, который Ангел отвалил от дверей Гроба. В приделе Ангела, в северной и южной стене — два овальных отверстия величиною с большое столовое блюдо. 
Через маленькую (всего 112 х 72 см) дверь в Кувуклию входит Патриарх. Над входом висит икона Воскресения, дарованная Николаем II. Около Гроба Господня обычно горят сорок три совершенно одинаковые лампады из чистого серебра, тринадцать принадлежащих православной Патриархии, ещё тринадцать — католических, тринадцать — армянских и четыре — коптских».  
На меня она не произвела должного впечатления, так как огромный неф ротонды, возведенной над Кувуклией, давил сверху и делал её еще меньше, чем она есть. Леса из металлических двутавровых балок, окружающие часовню, скрывали её подлинные очертания и архитектурные особенности (поставлены после землетрясения 1927 года для укрепления стен). Приделанный с западной стороны балдахин непонятного назначения из черной полиэтиленовой пленки тоже не украшал святыню. 
Мы уже привычно встали в очередь желающих попасть внутрь Кувуклии. Разноязычная толпа толпилась перед входом в часовню, воспринимая её как один из положенных для осмотра многочисленных экскурсионных объектов, отвлекая от сосредоточения на важности для души предстоящего момента. Поэтому я вышел из очереди в надежде пройти спокойно по храму. 
Меня заинтересовал полиэтиленовый навес с западной стороны Кувуклии и я направился туда. Внутри горели свечи, и люди также по очереди прикладывались к чему-то у стены часовни. Подошедшая матушка Мариам на мой немой вопрос ответила: 
- Это часовня Главы, принадлежащая Коптской Церкви. По преданию, «у главы», сидел второй Ангел (Ин20.12). По армянским источникам, часовня сооружена царем Киликийской Армении Этумом II в 1300г. Впоследствии армяне отдали этот придел коптам, получив взамен один из монастырей в Египте. Копты приводят легенду о том, что при перестройке Кувуклии в 1810 г. ниша Святого ложа была усечена в западной части, так что место, где покоилась глава Спасителя, оказалось в часовне коптов. С византийских времен на этом месте стоял небольшой престол. В 1810г. греки реконструировали Кувуклию без коптской часовни, восстановленной 30 годами позже по указанию правившего тогда Палестиной Ибрагима-паши, сына египетского хедива Мухаммада Али. 
Теперь стало ясно, почему часовенка в таком непрезентабельном виде: она как падчерица притулилась к святыне и претендует на главенствующую роль, так как глава Спасителя, важнее всех остальных частей тела. Я тихо зашел туда и молча преклонил колени перед небольшой нишей с углублением. Здесь было спокойно, горели свечи, никто не толкал и не отвлекал.

 

 

Пройдя мимо Камня помазания я вышел на площадь перед храмом и обратил внимание на одну из мраморных колонн, оформляющих портал справа (при входе в храм она слева), расколотую почти наполовину. Это Колонна Святого Огня. Согласно греческому преданию в Великую субботу 1634 г. в связи с возникшими спорами о пасхалии (греки праздновали в тот год Пасху на неделю раньше, чем армяне) турецкие власти, по настоянию армянского наместника, заперли храм, не допустив православных на службу Святого Огня. По молитве православных, собравшихся у закрытых дверей, во главе с митрополитом Вифлеемским Парфением и архиепископом Газским Афанасием из налетевшей грозовой тучи ударила молния, а из трещины расколовшейся колонны явился Святой Огонь. 

 

Территория площади перед входом в храм почти полностью принадлежит Греческой Иерусалимской Патриархии. В левом углу двора возвышается колокольня, построенная французами в 1160–1180 гг. Под колокольней расположена церковь Святых сорока мучеников, являющаяся усыпальницей Иерусалимских Патриархов. 
Слева от церкви Сорока мучеников под открытым небом находится церковь Святых жен-мироносиц, без крыши, только иконостас имеет небольшой козырек, предохраняющий иконы и внутреннее убранство алтаря. Посередине храма небольшой беломраморный киворий указывает место явления Воскресшего Господа святой Марии Магдалине (Ин.20.11-18). (3) 
Я не стал долго задерживаться  на площади  и  снова вошел в храм. Наконец очередь наша подошла, и мы смогли войти в Кувуклию. 

 

 

Мало у кого хватит духу в первый момент прикосновения к святыне отвлечься и оглядеть убранство полутемной часовни. Лучше сделать это при втором, третьем посещении Кувуклии. Тогда вы заметите, что на мраморной полочке, идущей по сторонам Тридневного ложа, помещены три иконы Воскресения - по одной от каждого из христианских исповеданий, которые совместно владеют святыней. Вы увидите греческую надпись на красном бархатном воздухе под средней из икон: «Христос Анести!» - «Христос Воскресе!». 
И еще раз подумаете о том, что находитесь в единственном на земле месте, где всегда Пасха, где во все дни года звучит, не смолкая, на всех языках гимн Воскресению: 

ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ ИЗ МЕРТВЫХ, 
СМЕРТИЮ СМЕРТЬ ПОПРАВ, 
И СУЩИМ ВО ГРОБЕХ ЖИВОТ ДАРОВАВ ! 

После посещения Кувуклии матушка Мариам провела нас по галерее. «Перед лестницей на галерею помещен мраморный киворий над круглой мраморной плитой, отмечающей место, где стояла, по преданию Армянской Церкви, Пресвятая Дева в момент Распятия. Предполагают, что в византийский период часовня Пресвятой Девы (или Трех Марий), уничтоженная при перестройке храма крестоносцами, находилась на месте современного Камня помазания. 

На малой галерее, расположенной над 3-м, верхним, ярусом ротонды, находится Армянская церковь, именуемая Второй Голгофой. Она построена в 1439г., после того как армяне лишились права на владение Голгофой. Главной святыней храма является фрагмент колонны, которую армянское предание связывает с Колонной бичевания (Ин.19.1-3). 

В западной части, напротив часовни коптов, расположен армянский придел святого Никодима, принадлежавший ранее Сиро-Яковитской Церкви. Небольшой проход в юго-западной стене ведет к гробницам праведных Иосифа Аримафейского и Никодима. Сиро-яковиты ныне имеют лишь право служить в нем по воскресным и праздничным дням. 

Кафоликоном (храмом Воскресения Господня) в настоящее время называют «срединный» объем комплекса. Купол кафоликона, меньший из 2 куполов храма, расположен над западной его частью. Точно под куполом на специальной вазе-подставке помещена полусфера, обозначающая место, именуемое «пуп Земли».  Кафоликон является кафедральным собором Иерусалимского Патриархата. 

В восточной части галереи кафоликона расположена православная часовня Уз, или темница Христова. Это не археологическая реконструкция, но архитектурно оформленная «литургическая модель» подлинной Христовой Темницы. Перед входом в нее под престолом находится каменная плита с двумя отверстиями для ног, куда сажали приговоренных, сделанная по аналогии с кандальной скамьей в Претории. Греки обычно называют это помещение часовней святых Жен-мироносиц, а русские богомольцы с недавнего времени – часовней Богородицы Плачущей по находящейся в ней чудотворной иконе Богоматери «Умиление». 

В галерее находятся еще 3 придела. Первый, православный, посвящен святому Лонгину Сотнику. На его мраморной балюстраде начертан стих: «Сотник же и те, которые с ним стерегли Иисуса, видя землетрясение и все бывшее, устрашились весьма и говорили: воистину Он был Сын Божий» (Мф27.54). Следующий придел принадлежит Армянской Церкви и посвящен Разделению риз (Ин19.23-24); согласно преданию именно на этом месте легионеры разделили Его одежды (на Голгофе существует католический придел того же посвящения). 

Близ лестницы, уходящей вниз к церкви Святой Елены, помещается придел Тернового венца. В центре придела, под престолом, под стеклом помещен фрагмент толстой, круглой колонны серого мрамора, именуемой Колонной поругания. По свидетельству русских паломников XIX в., тут же, в стене, «за стеклом и за решеткой», сохранялась часть тернового венца. 

Подземная церковь Святой Елены в настоящее время принадлежит армянам, которые приобрели ее, по одной версии, у грузинской православной общины, по другой – у эфиопов. Храм имеет 2 престола: северный алтарь посвящен благоразумному разбойнику; главный, центральный, – святой царице Елене и ее современнику, святому Григорию Просветителю. Согласно армянскому преданию, когда святитель Григорий пришел поклониться Гробу Господню, то был удостоен схождения Святого Огня. Особой нишей и каменным седалищем отмечено то место в храме за престолом, где царица сидела во время раскопок. В правом углу придела, под низко нависающей скалой, лежит небольшая мраморная плита с белым 8-конечным православным крестом на черном фоне, обозначающая место, где было обнаружено Честное Древо. Пещера Обретения разделена на две части, одна принадлежит католической церкви,  другая Иерусалимской Патриархии.

Во всех православных пределах отец Максим совершал краткие молебны. Мы ему подпевали, кто как мог. 
Выходили их храма все умиротворенные, задумчивые, переживая как ветхозаветные, так и современные события вокруг святынь, которые мы наконец-то увидели воочию. 

Пройдя опять по Крестному пути в обратном направлении, вышли к старым стенам города, перекусили в одном из многочисленных кафе и решили посетить могилу Божией матери и Храм Марии Магдалины.

Православное палестинское общество, состоящее под председательством Е. И. В. Великого Князя Сергея Александровича, воздвигло на крутом склоне горы Елеонской русский православный храм в честь св. равноап. Марии Магдалины и в поминовение покойной государыни императрицы Марии Александровны. Храм этот очень красивой наружности и архитектуры».

Поднявшись по довольно широкой каменной лестнице, подошли к воротам, перекрывающим путь к этому храму. Двери перед нами открылись и мы прошли в Русский Гефсиманский монастырь св. Марии Магдалины (РПЦЗ, настоятельница обители игуменья Елисавета). В храме св. Марии Магдалины, построенном в 80-е гг. XIX в. царской семьей в честь императрицы Марии Александровны, покоятся мощи Великой княгини Елизаветы Федоровны и ее келейницы инокини Варвары. Матушка Алевтина рассказала нам, с какими трудностями эти мощи доставлялись в 1918 году. После освобождения Алапаевска белыми войсками, они были извлечены из шахты и через всю Сибирь перевезены отступающими колчаковцами последовательно в Хабаровск, Пекин, Шанхай, а оттуда - морем, через Суэцкий канал - в Иерусалим и нашли упокоение под сводами храма св. Марии Магдалины. Игумен Серафим, который привез в 1920 году мощи княгини-мученицы, похоронен невдалеке, в Малой Галилее, на вершине Масличной горы в феврале 1959 года. В соборе шла служба и мы постояли, помолившись вместе с сестрами монастыря

Пройдя вдоль ограды Гефсиманского сада по ступенькам спустились на небольшую площадку перед входом в Гробницу Божией Матери. 

При входе в храм по бокам железных дверей стоят четыре мраморных колонны. Чтобы войти в храм, надо спуститься по лестнице из 48 ступеней. На 23-й ступени на правой стороне находится придел в честь святых Богоотцев Иоакима и Анны с их гробницей, а напротив, на левой стороне - часовня праведного Иосифа Обручника с его гробницей. Правый придел принадлежит Православной Церкви, а левый - Армяно-Григорианской (с 1814 года). 
Храм Успения Матери Божией имеет следующие размеры: в длину 43 метра, в ширину 5.6 м. Ранее в храме кроме дверей были и окна. Весь храм украшен множеством лампад и приношений. В усыпальницу Матери Божией ведут два маленьких входа: входят западными дверьми, а выходят северными. Усыпальница Пречистой покрыта драгоценными занавесами. Погребальное ложе Матери Божией высечено из камня по образу древнееврейских гробниц и очень сходно с Гробом Господним. За усыпальницей находится алтарь храма, в котором ежедневно совершается Божественная литургия на греческом языке.

Матушка Мариам поведала нам, что из-за того, что Храм находится глубоко под землей, не единожды происходило его затопление канализационными водами расположенных поблизости городских зданий. Не раз насельницам монастыря св. Марины Магдалины, монахиням Горненского монастыря, приходилось ведрами выносить нечистоты жизнедеятельности жителей Иерусалима. По словам матушки никогда здесь не присутствует запах, характерный для очистных городских сооружений. Да и мы ничего не ощущали.

- Однажды, - сказала матушка Мариам, -  паломники обратили внимание на густую прозрачную, жидкость, которая стекала со скалы. Оказалось это благоухающее мирро. Сам камень замироточил. Благовоние убило плохой запах после наводнения....

Выйдя из Храма Успения  Божией Матери, матушка Мариам повела нас в Троицкий собор РДМ на вечернюю службу. Отец  Максим и Александр сразу вошли в алтарь и переоделись для службы. Мы же ждали, когда выйдет  Архимандрит Александр и клирики Миссии. Наконец они вышли и служба началась.  Отстояв службу и приняв святое причастие, сели в автобус и поехали в Вифлеем. Отужинали и отошли ко сну.

С утра шел дождь. Позавтракав и получив пайки, выехали в Иерусалим. Наш путь лежал на Элеонскую гору, чтобы осмотреть Иерусалим с самой верхней точки. Но, так как накрапывал дождь и горизонт закрывал хамсин (ветер с африканской пустыни, несущий мельчайшие частички песка закрывающие горизонт), видимость была плохой и фотографироваться никто не хотел. Тогда решили идти  к месту вознесения  Иисуса Христа. Сегодня на этом месте сооружена капелла Вознесения.

Капелла Вознесения расположена на вершине Елеонской горы, там, где, по христианской традиции, Иисус Христос вознесся на небо. Первая часовня на этом месте была построена  в 380 г. на деньги римской аристократки-христианки Пимении. Часовня была частью Храма Вознесения на Елеонской горе или Имвомон — обширного комплекса церкви и монастыря, построенного по указанию св. царицы Елены, и ознаменовала традиционное место Вознесения Господня. Иисус после своего Воскресения являлся своим ученикам и говорил им о Царствии Божьем. На сороковой же день вознесся на небо: «И когда благословлял их, стал отдаляться от них и возноситься на небо». «От Луки» 24:51.

«Он поднялся в глазах их, и облако взяло Его из вида их. И когда они смотрели на небо, во время восхождения Его, вдруг предстали им два мужа в белой одежде и сказали: мужи Галилейские! что вы стоите и смотрите на небо? Сей Иисус, вознесшийся от вас на небо, придет таким же образом, как вы видели Его восходящим на небо».(Деян. 1:9-11).

 

 

Часовня

Капелла Вознесения находится во дворе, окруженном стенами.  Это небольшое здание, перекрытое полусферическим куполом, восьмиугольное снаружи, и скругляемое до ротонды внутри. Нижний восьмерик украшен арочными нишами с небольшими коринфскими колоннами на углах, с византийскими резными кентаврами в капителях.

Двор часовни составляет примерно половину площади, которую занимал Имвомон; базы его колонн сохранились близ внутренней стороны ограды часовни. Отмечается, что позднейшая мусульманская постройка — Купол Вознесения на Храмовой горе, возведённый из материалов разобранных христианских сооружений на месте вознесения пророка Мухаммеда на небеса верхом на бураке, архитектурно заимствует формы христианской часовни Вознесения.

История

С момента своего строительства Капелла Вознесения претерпела многие изменения.

В 614 г. она была разрушена персами, затем заново отстроена в VIII в., снова разрушена и уже восстановлена крестоносцами в виде восьмиугольника так, как мы видим ее сегодня.

Капители были украшены изображениями животных и листьев в 1140 г. В 1187 г. Саладин захватил Иерусалим и превратил базилику в мечеть, но не тронул Капеллу Вознесения. Более того, по его поручению в 1198 г. была приобретена земля, на которой стоит Капелла, а в 1200 г. над ней был установлен купол, были сделаны арки, построена окружающая стена. Видя большое количество христианских паломников, приходящих в Капеллу Вознесения, Саладин приказал выстроить рядом мечеть для мусульман, почитающих Иисуса (Иса) как пророка. Мусульмане также поклоняются здесь св. Руба аль-Адавия. После землетрясения 1834 г. часовню совместно отремонтировали православная греческая, католическая и армянская общины Святых мест. С согласия правительства Египта армянская община одновременно начала рядом строительство монастыря для Армянской апостольской церкви. Это было использовано для разжигания конфликта между Россией и армянами. 13 сентября 1836 г. русский посланник в Константинополе А. П. Бутенёв получил жалобу Иерусалимского Синода «Оттоманская Порта из мести к России, как православной… отнимает у нас священную Елеонскую гору и отдает её армянам». По получении жалобы Николай I распорядился принять необходимые меры. 8 сентября 1838 г. в Иерусалим прибыл судебный представитель Высокой Порты и «начал вопрошать и судить». На другой день все заинтересованные стороны отправились на Елеонскую гору, где после «рассмотрения с точностию всех зданий и описания оных с наивеличайшею подробностию» было принято решение, «что все нововведения достойны истребления и разрушения, так что места сии по-прежнему остаются приступными для поклонения для всех народов».Султан вынужден был издать повеление, отменяющее прежнее разрешение, и в 1839 г. «греки и католики разрушили до основания» армянские постройки. 

Место Вознесения. Камень с отпечатком ступни Иисуса Христа.

 

 

Стопа Спасителя

Внутри Капеллы Вознесения находится главная святыня — камень, на котором сохранился отпечаток ноги Иисуса Христа. Напротив западного входа, в полу находится камень, обрамлённый прямоугольной мраморной рамкой, врезанной в естественную скалу. Камень имеет выемку в форме отпечатка левой человеческой стопы.

Леонид (Кавелин) напоминает, что «Даниил видел здесь ещё две стопы (в XII в.), но позже мусульмане высекли из скалы одну стопу и перенесли ее в мечеть Ель-Акса, где этот след и сохраняется поныне». Стопа Спасителя или «стопочка» — как называли этот камень русские паломники — вызывала у них трепет. «Случайность сходства тут, по крайней мере для меня, немыслима», — убеждает архимандрит Антонин (Капустин) в своих записках. Поскольку Стопа Спасителя обращена на север, русские паломники делали из этого вывод, что «Он возносился на небо с лицом, обращенным к северу, к России, и, возносясь, благословлял её». Пользуясь этим интересом, в XIX в. арабы торговали в Иерусалиме кусочками полотна в размер стопы. Дмитриевский пишет, что «в 1890 г. одессит Е. И. Фесенко сделал и растиражировал хромолитографию «стопочки», как любовно называли её русские богомольцы, заменив полотно бумагой», и потом этими изображениями благословляли русских паломников монахини Елеонского Вознесенского русского монастыря, расположенного неподалёку от места Вознесения.

К этому Елеонскому Вознесенскому русскому монастырю мы и пошли, ведомые матушкой Мариам.

 

 

Елеонский Спасо-Вознесенский монастырь — православный русский женский монастырь на вершине Елеонской горы   в  Иерусалиме   (Восточном Иерусалиме). Находится в ведении Русской Духовной Миссии РПЦЗ, которая здесь и расположена. В монастыре 46 насельниц, среди них русские, арабки, румынки, эстонки, немки и австралийки. Основан в непосредственной близости от часовни Вознесения (от неё до Вознесенского собора 200 м). На территории монастыря находится место где, согласно преданию, стояла Богородица во время Вознесения, а также место Первого и Второго обретения главы Иоанна Крестителя. Монастырь занимает 5,4 га, протяженность ограды 1,5 км со всех сторон окружён плотной арабской застройкой. Имеются два кладбища, масличная и сосновая рощи. Обширный участок недалеко от часовни Вознесения Господня, на южной вершине Елеонской горы, был приобретён в 1870 году архимандритом Антонином (Капустиным), который предполагал основать здесь мужской монастырь. При посадке деревьев были обнаружены первые мозаики и гробницы, после чего в конце мая 1871 года начались археологические работы. В результате раскопок на участке были обнаружены погребальные пещеры, бюст Ирода Великого, различная утварь, а также мозаичные полы церквей византийского времени, датированные в VI-VII веками. Мозаичные полы сейчас можно видеть в часовне Иоанна Предтечи и в Архимандричьем доме. Также обнаружен камень на котором, согласно преданию, стояла Богородица во время Вознесения Иисуса Христа. В 1873 году все раскопки были приостановлены. В 1905 году при архимандрите Леониде (Сенцове) была основана женская «община со старшей сестрой во главе», состоявшая из 15 сестер. Святейший Синод утвердил её указом от 15 декабря 1906 года. Община жила по правилам, принятым в Горненской общине. В 1907 году здесь жило уже 70, а в 1914 году — более 100 сестер. С возведением новых корпусов были открыты гостиница, богадельня, золотошвейная и иконописные мастерские. После начала Первой мировой войны здания были заняты турецкими солдатами а Вознесенский храм опечатан. При этом часть насельниц выехала в Александрию, а часть разместилась в греческих монастырях. Иерусалимский патриархат предоставлял сёстрам муку и хлеб и им было разрешено молиться в храме в Малой Галилее. В 1917 году часть зданий была занята английскими войсками, в другой части проживали сёстры. Военные снабжали их хлебом, чаем и сахаром. Остальные сестры вернулась из Александрии в начале 1919 года, в июне были возобновлены богослужения в соборе. В этот период община переходит в ведение Высшего Русского Церковного Управления за границей. В 1924 году указом Митрополита Антония (Храповицкого) Елеонская община стала именоваться монастырём. В 1937 году состоялось освящение трапезного храма во имя святого Филарета Милостивого. Основной проблемой Елеонской обители было привлечение достаточного количества сестёр. Хотя отдельные эмигранты, а также сестры из Бессарабии влились в общину, их числа не хватало для сохранения русского облика монастыря. В 1930 году было около 300 сестер, затем их количество постепенно сокращалось, и в середине 1990-х годов в монастыре подвизалось около 50 монахинь и послушниц, а сам монастырь на тот момент был самым крупным в РПЦЗ. 29 августа 2006 года Первоиерарх РПЦЗ митрополит Лавр (Шкурла) возглавил торжества, посвященные 100-летию Спасо-Вознесенской женской обители на святой горе Елеонской. К концу Божественной литургии прибыл Патриарх Иерусалимский Феофил III с членами Священного Синода Иерусалимского Патриархата и Свято-Гробского братства 

Вознесенский собор

 

 

Вознесенский собор сразу после постройки. Фото 1880-х годов.

 

Построен в неовизантийском стиле по архитектурному замыслу архимандрита Антонина (Капустина), который называл его «маленькой Святой Софией» и похоронен в северном крыле храма. Непосредственный исполнитель итальянский архитектор Иоанн-Батист Бизелли. В плане крестово-купольный, из основного массивного четверика на все четыре стороны света выступают полу восьмерики абсид. Купол устроен на восьмерике с 24 окнами. Фундамент храма установлен на плоской природной скале. Беломраморный иконостас спроектирован о.Антонином в 1881 году. Строительство велось с декабря 1873 года по 1881 год, с приостановкой на время Русско-турецкой войны 1877—1878 годов. Освящён только 7 июня 1886 года, после получения разрешения султана. В южной части храма в отдельных мраморных киотах находятся привезенные из России чудотворные иконы Божией Матери: «Елеонская Скоропослушница» (Черниговская-Гефсиманская) и «Взыскание погибших». Здесь же устроены мощевики с частичками мощей разных святых. В каменный пол перед солеёй вставлены обнаруженные при раскопках части мраморных плит пола женского монастыря V века.

Часовня обретения честной главы Иоанна Предтечи

 

 

Икона Первое обретение главы Иоанна Крестителя

 

Важнейшая монастырская святыня это место Первого и Второго обретения главы Иоанна Крестителя. Часовня стояла здесь уже в IV веке, её мозаичный пол обнаружен во время раскопок архимандритом Антонином (Капустиным). Выложенное мозаикой углубление в полу указывает место где глава была найдена. Нынешняя часовня построена на месте древней на средства И.Г. Силаевой.

Колокольня

 

 

Колокольня «Русская свеча» — самое высокое церковное здание Иерусалима (64 м).

 

Колокольня высотой 64 м построена в стиле средневековых итальянских кампанил итальянским архитектором Антонио Лангодорки. Самый большой из размещенных на ней колоколов имеет вес 308 пудов (5 тонн), около 3 м в высоту и 213 см в диаметре. Он был отлит в России на средства соликамского купца Александра Рязанцева и доставлен в монастырь 19 февраля 1885 года. На нём есть памятная надпись. На данный момент на колокольне размещено 14 колоколов. С момента строительства колокольня ни разу не реставрировалась и значительно обветшала. В 2014 году начата полномасштабная реставрация колокольни.

 

 

Архимандрит Антонин (Капустин), начальник РДМ (1865—1894), похоронен в северной части Вознесенского собора.

 

Заглянули мы и в греческий монастырь вознесения  на Елеоне.  Монастырь интересен тем, что   Иерусалимская Патриархия выкупила на этом месте 10 гектаров земли и продолжительное время использовала её для создания Паломнического центра, но без особых результатов.  В 1987 г. Блаженнейший Патриарх Иерусалимский Диодор передал эту землю для пользования архимандриту Иоакиму, приехавшему с греческого острова Хиос в Иерусалим. Городские власти Иерусалима оттягивали решение о строительстве здесь христианского храма. Однако  отец Иоаким, не ожидая окончательного решения, начал строить церковь в честь Вознесения. В 1992 году, когда архимандрита Иоакима в Иерусалиме не было, а храм был окончательно построен, церковь была разрушена израильской техникой. Когда верхний храм уже лежал в руинах, пришла очередь нижнего. И тут произошло нечто необъяснимое...  Когда  бульдозер пробил потолок нижнего храма, икона Спасителя упала со стены и через внезапно распахнувшуюся дверь покатилась по руинам, где стояли израильские солдаты. Затем икона начала вращаться вокруг своей оси. В этот момент вся техника, участвовавшая в разрушении, заглохла. Попытки снова завести бульдозеры не увенчались успехом. На всех участников акции напал ужас, и дальнейшее уничтожение было остановлено. Так и стоит этот храм недостроенным, службы в котором проходят в нижнем пределе. Много чудес произошло здесь, рассказали нам монахини монастыря, когда мы, скрываясь от дождя пили чай в их укрытой от ветра и дождя веранде.

 

 

Поблагодарив приветливых греческих насельниц, мы прошли к шоссе, подождали автобус и вернулись в Вифлеем. В 8 часов поужинали и в 11.30 выехали на ночную Литургию в храм Гроба Господня.

 

 

В этот же день, в 23.30, подъехал автобус и нас повезли в храм. Перед стенами старого города автобус остановился, и мы опять прошли по темным узким улочкам старого города. Сейчас здесь тихо и темно. Лавочки закрыты, все смотрится по-новому, как-то отрешенно и пустынно. Наконец подходим к переулку, ведущему на площадь перед храмом.  Прошли Камень помазания и устремились к Кувуклии, надеясь до начала службы приложиться к ложу Гроба Господня. Но у Кувуклии уже скопилось порядочно людей и мы поняли что не успеем приложиться до начала Литургии. В ожидании начала службы я опять прошелся по святым местам, вспоминая страдания Христа и его Воскресение. 

 

 

Народ прибывал, и уже не осталось мест на скамеечках вдоль стен и поблизости Кувуклии. В конце концов, мы пристроились почти у самой Кувуклии со стороны главного входа от Камня Помазания. Из алтаря раздавалось пение монахов. Наконец Царские врата раскрылись, и длинная вереница священнослужителей последовала к Кувуклии, где проходила  Литургии. Отец Максим  был среди них.

 

 

Народ двинулся следом за процессией, закрыв всю перспективу и нам уже ничего видно не было. Но для того чтобы внутренне молиться не надо было ничего наблюдать, и мы с закрытыми глазами ловили обрывки молитв на разных языках, произносимых священниками у Кувуклии. Народ рассеялся по всем храмовым помещениям. Я перелез через перила одного из двух балконов перед кувуклией и с него очень комфортно вел как видео, так и фото съемку.

 

 

К концу службы народ стал прибывать для причастия и территория греческого предела храма Гроба Господня  заполнилась паломниками. Как было слышно из негромких разговоров, паломники, в основном, были русскоязычными.  Появился греческий монах и стал распихивать молящихся от центра зала. Наконец от Кувуклии пошла процессия священнослужителей, начинался Великий Вход, священники в облачениях проходили по бокам центральной дорожки, оставляя проход метра три шириной. По нему прошли священники с чашами для причастия и скрылись в алтаре. Через некоторое время священники стали выходить и народ ринулся за ними, чуть ли не сбивая с ног друг друга. Не принимая участия в этой давке, я слез с балкона, постоял с полчаса в сторонке, а затем спокойно, без толкотни, подошел к молодому священнику и принял от него причастие. Причастившись, счастливые собрались на площади перед Храмом, сделали фото на память, прошли к автобусу и уехали в Вифлием.

 

 

С утра поспали подольше, позавтракали в 9.30, а в 10 утра выехали на 40 дневную гору, Не успели попасть  в Монастырь св. пророка Елисея и к дереву Затхея. Подъехали к основанию Сорокадневной горы или горы Искушения. Так называется пустынная гора, где Господь Иисус Христос провел сорокадневный пост после своего Крещения в  Иордане. Эта скалистая вершина, высотою 380 м над Иерихонскою равниной, высится в цепи гор к западу от Иерихона. 

 

 

Приблизительно на половине горы к скалам прилепился греческий монастырь, к которому по горе вьется спиралью дорога. Его возникновение относят к 4-му веку, он неоднократно отстраивался. Церковь здесь в память Искушения Господня устроена в пещере горы, где, по преданию, укрывался Господь в дни поста Своего. 
На самой вершине горы, где сатана показал Спасителю "все царства вселенной во мгновение времени", сохранились остатки византийского и строенного на русские деньги храмов. Революционные события в России прекратили строительство и сейчас там можно наблюдать только развалины посреди каменной ограды. 
К монастырю можно подняться пешком или по канатной дороге. Мы решили идти пешком, а супружеская пара  Каролина и Эдвин Лукк решили ехать на фуникулере, матушка Мариам пошла их сопровождать.  Где-то минут через 20 мы были у входа в монастырь. Греки открыли ворота и мы  прошли внутрь монастыря. Узкая дорожка вела вглубь монастыря, ограниченная с одной стороны поднимающейся вертикально вверх скалой, а с другой стенами келий монахов. И только метров через 25 появилась в скале ниша, куда можно было зайти не сгибаясь. Через несколько метров появился иконостас, богато украшенной пещерной церкви, где  отец Максим сослужил молебен. 

 

 

Далее нам показали место, где Иисус Христос провел 40 дней поста. По очереди мы приложились к престолу над этим местом и пошли обратно, на выход из монастыря. На соседней горе израильские вооруженные силы устроили электронный пост наблюдения и его антенны высоко торчали из каменных уступов над пещерами отшельников, которые в большом количестве обитали здесь ранее. 
Спустились с горы, попили гранатовый сок, который тут же при тебе готовили из вынутых прямо из холодильника гранатов (1 доллар стакан). Сели в автобус и поехали в Подворье РДМ «Иоанна Предтечи» в Иерихоне. 

 

 

Монах Владимир, встретил нас дружественно, с улыбкой и предложил пройти в часовню, построенную на месте византийской церкви. Ухоженные деревья, чистые дорожки, благодать Божья прямо изливались на нас в этой тихой обители. Сначала нас проводили в часовню, где полы покрыты древней мозаикой, а стены разрисованы на сюжеты Евангелия, в том числе и на полстены икона с сикомором, на котором когда-то сидел Закхей, а Христос, проходивший мимо, призвал  его сойти с дерева. 
Зайдя в дом паломника, мы увидели стол, накрытый скатертью со стоящими на ней стаканам, печеньем и конфетами. Монах Владимир пригласил нас за стол, отведать, чем Бог послал. Тут же были две монахини из Горненского монастыря, которые проходят послушание. Попив чая и поблагодарив хлебосольных хозяев, отправились дальше. Нас провожал гортанный крик муэдзина с соседнего минарета: 
-Алла-алла-алла, - раздавалось над русским подворьем «Иоанна Предтечи», и таяло в прозрачном голубом небе. 

Далее наш путь лежал на реку Иордан. Часам к двум дня мы подъехали на площадку, обустроенную для погружений. Переоделись в раздевалках в купленные заранее крестильные рубашки и вышли на берег.

 

 

   Отец Максим с матушкой пропели соответствующие стихиры и каноны  и мы  вошли в воду. Отец Максим осенял каждого крестным знаменем и трижды окунал с головой в воду. Вода оказалась не холодной, вполне приемлемой. Некоторые даже проплыли немного . Но очень не разгонялись, так как в том месте, где мы погружались, Иордан был не очень широк, а напротив, с Иорданской стороны, оборудована деревянная купальня, на которой никого из паломников не было, но были два вооруженных автоматами иорданских  пограничника, внимательно за нами наблюдавших.

Переодевшись, покинули место крещения просвещенные и наполненные благодатью. Солнце садилось, бросая последние лучи на выжженную солнцем и заминированную людьми поверхность суши, прилегающую  к реке Иордан (по реке Иордан проходит граница между Израилем и Иорданией).

 

 

Еще с времен войны за западный берег, Израиль, во избежание проникновения  смертников из Иордании, заминировал прилегающие к реке безлюдные места, так и не разминировал их до сих пор. Только дорога к реке свободна, а шаг влево или вправо от дороги чреват непредсказуемыми последствиями. Но мы никуда от дороги не отклонялись, поэтому свободно доехали до монастыря Герасима Иорданского. 

 

Картинки по запросу монастыря Герасима Иорданского

 

Мужской монастырь Иерусалимской православной церкви, находящийся в Иудейской пустыне на юго-востоке Иерихона, и одном километре юго-западнее посёлка Дейр-Хаджла, в пяти километрах от Мертвого моря, названный в честь основателя монастыря-монаха Герасима Иорданского. Отдаленный от реки Иордан расстоянием приблизительно в одну милю, монастырь представляет собой каменную крепостную лавру, рассчитанную не менее чем на 70 монахов. Недалеко от лавры святого Герасима был также монастырь Каламон, который, по преданию, находился на том самом месте, где ныне расположен монастырь Герасима Иорданского.

 

 

На всех фресках и иконах монастыря изображаются лев и осел. Эти животные связаны с историей жизни Герасима Иорданского. Последнее сообщение о существовании подвида азиатского льва на территории современного Израиля упоминается в XV веке. Из жития преподобного известно, что Святой Герасим шел по Иорданской пустыне и встретил льва, который протянул ему лапу. Лапа была настолько сильно воспалена, что лев умоляюще смотрел на монаха. Герасим понял, что в лапу льва попала колючка, ставшая причиной его страданий. Святой удалил занозу, очистил рану от гноя и обернул ее тканью. С тех пор лев всюду следовал за Герасимом как „ученик“. Святой Герасим был удивлен львиному уму, кротости и готовностью есть хлеб. Льву предоставили жилье в монастыре. И с тех пор лев стал символом монастыря. 

У монахов был осёл, который носил воду из реки Иордан. Льву поручили сопровождать осла к реке, охраняя его. Однажды лев уснул на солнце, оставив осла пастись. Случилось так, что проходил мимо арабский купец со своим караваном верблюдов и увидел осла. Думая, что это бродячее животное, он привязал его к каравану верблюдов и забрал с собой. Когда лев проснулся, он стал искать осла, но нигде не нашел. Когда зверь вернулся в монастырь, то сразу же направился к Святому Герасиму, который, заметя его удрученное выражение лица, решил, что лев съел осла, и спросил: „Где осел?“ Лев стоял молча, опустив голову от стыда. Старец похвалил льва, но назначил ему целительную «епитимию», поручив выполнять работу осла. Монахи загружали кожаные мешки на спину льва, как это они делали раньше с ослом, и посылали его к реке за водой.

Однажды в монастырь пришел воин, чтобы помолиться, и, увидев льва, несущего воду, пожалел его и дал монахам три золотых монеты, чтобы те купили другого осла. Ко льву вернулась его старая обязанность охранять осла. Через некоторое время, арабский купец вновь шел по Иорданской пустыне, чтобы продать пшеницу в Иерусалиме. И с ним был тот же осел. В тот день, лев случайно оказался рядом с рекой и, когда караван приблизился, он узнал осла. С громким рыком лев бросился к купцу. В ужасе купец бросил караван и убежал. Лев схватил бразды осла в зубы, как он это делал ранее, и привел его вместе с караваном верблюдов к Святому Герасиму Иорданскому. Старец улыбнулся и сказал монахам, что льва напрасно и несправедливо обвинили. После этого льву дали прозвище „Иордан“.

  

Погуляв по монастырю, помолившись перед святыми иконами, послушав рассказы матушки Мариам, мы расположились возле импровизированного фруктового буфета, где из спелых гранатовых фруктов делали свежий гранатовый сок. Уже стемнело, и теплый вечер располагал к неторопливым беседам о смысле жизни, предназначении человека, о необъятности и неопознанности божественных творений и проявлений. Наконец, все попили сока, расположились на своих местах в автобусе и поехали обратно в Вифлеем.

 

 

На следующий день нам опять пришлось собирать вещи, так как в Вифлеем возвращаться не будем. Ночевать последний день будем в отеле "Prima Galil" в Тверии.

Величественная, высотой 588 метров, одиноко стоящая посреди Издрелонской долины гора Фавор, находящаяся на пересечении торговых путей и занимающая важное стратегическое место, всегда привлекала внимание жителей Святой Земли и приходящих сюда различных завоевателей. Но нас интересует другое – мы хотим преклонить колени перед местом, где Иисус Христос взошел вместе со своими учениками Петром, Иаковом и Иоанном на "гору высокую", чтобы помолиться. И здесь "просияло лице Его как солнце, одежды же Его сделались белыми как свет". Рядом с Христом явились два ветхозаветных пророка Моисей и Илия. Взволнованный Петр предложил сделать для них три кущи. А из светлого облака, осенившего их, раздался голос Бога-Отца: "Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение; Его слушайте". После этого облако рассеялось, и ученики увидели Христа одного и в прежнем виде. 

 

  

Традиция почитания горы Фавор местом Преображения Спасителя утвердилась при святой равноапостольной царице Елене. Праздник Преображения на горе Фавор имеет давнюю историю и глубокий смысл. В праздник Преображения раскрывается мистическое богословие Христианской Церкви. Преображение — это визуальное явление царства Божьего на земле. Суть Преображения раскрывается в Его символах. Гора — это безмолвие, уединенное место, где легче творить молитву, которая помогает соединению нашего беспокойного ума с Богом. Фавор в переводе означает чистоту, свет. Тот, кто приходит к осознанию своих поступков и кается в содеянном, освобождается от душевной грязи и может принять Божественный Свет. В стремлении поклонится месту явления этого Света, мы подъехали к горе Фавор. Дальше вынуждены были ехать на микроавтобусах, которые возят паломников на вершину горы. Матушка Мариам заплатила по шесть с половиной долларов за каждого паломника и мы поднялись на микроавтобусах на Фавор к православному монастырю. Нас провели в православный храм Преображения Господня. Этот храм был построен 1862 году. Следы древних сооружений сохранились в алтарных абсидах храма. Храм трехпрестольный: центральный - посвящен Преображению Господню, правый - пророкам Моисею и Илии, левый - Георгию Победоносцу и Дмитрию Солунскому. На ближайшем к главному алтарю левом пилястре - образ Преображения - дар великого Князя Сергия Александровича - председателя Императорского Православного Палестинского Общества. Первоначальное место погребения старца Иринарха (архимандрит Иринарх выходец из Молдавии, уроженец деревни Роман недалеко от Ясс, питомец учеников знаменитого старца Паисия Величковского. С 1839 года он жил в Лавре Саввы Освященного, а затем странствуя по Галилее решил поселиться вместе с сиротой - выходцем из своей родной деревни иеродиаконом Нестором на горе Фавор. Эти подвижники обустроили себе келью в виде пещерки в развалинах храма. Питались злаками и скромными подаяниями, приносимыми паломниками. Волею случая архимандрит Иринарх вместе с иеродиаконом Нестором находят среди груды камней остатки древнего византийского храма с полукруглыми нишами. Устроив там алтарь, старец стал служить для приходящих сюда паломников молебны. Паломники, число которых стало с каждым днем увеличиваться, жертвовали старцу на строительство храма (отмечено мемориальной мраморной доской справа от алтаря придела пророков Моисея и Илии). Монастырская колокольня возвышается над воротами ограды. Воздвигнута она на пожертвования русской благодетельницы Ольги Кокиной. Двор и прилегающие к нему ограждения засажены кипарисами, смоковницами и маслинами, дающими приятную тень. Греческий монастырь давал убежище до 400-м русским паломникам, для чего позади храма построены сводчатые залы. Из храмовых святынь на сегодняшний день особо почитается акафистная икона Божией Матери, находящаяся слева по входу в храм. Рядом с храмом находится пещера Мелхиседека, в окрестностях которой согласной преданию Мелхиседек встретил праотца Авраама с хлебом и вином 
Отслужив молебен и осмотрев территорию храма с Тремя Кущами, покинули храм и спустились с горы Фавор к автобусу. 

Далее на нашем пути лежал город Назарет, по преимуществу христианский город. Вообще на Святой земле города делятся на мусульманские, христианские и еврейские поселения. Очень часто бывает, что в мусульманской деревне есть арабская христианская община. Так в Назарете есть арабская христианская община, которой принадлежит дивный храм во имя архангела Гавриила. Эта живописная церковь, интерьер которой покрыт фресками, была построена в 17-ом веке на месте Фонтана Девы Марии. В древнем Назарете был только один источник питьевой воды, и понятно, что Дева Мария брала воду именно отсюда. Поэтому православные христиане считают, что именно здесь и произошло начало  Благовещения. 
Само Благовещение произошло на том месте, где был дом Иосифа. На этом месте стоит огромная католическая церковь, где есть все мыслимые католические изображения Божией Матери всех народов мира, местами просто чудовищные. Этот крупнейший на Ближнем Востоке собор, величественно возвышающийся и заметный издали при подъезде к городу, принадлежит ордену Францисканцев. Современное здание, освященное в 1969 году, состоит из двух уровней. В нижней церкви находится грот, где, по преданию, жила Дева Мария и где Ангел сообщил Деве Марии Благую Весть, а также руины древних церквей времен Византийской империи и крестоносцев. Этот важный памятник археологии, включающий, помимо церкви, остатки соседних строений, подтверждает, что на этом месте действительно находилась библейская деревушка Помрет. В музее Францисканцев, находящемся на территории собора, хранятся находки археологических раскопок. 

 

  

Верхняя часть собора служит приходом Римско-Католической церкви. Ее прозрачный купол, через который свет свободно проходит и освещает интерьер, ошеломляет своим величием. Огромное внутреннее пространство собора заполнено мозаиками, произведениями искусства и керамическими барельефами, пожертвованными Католическими общинами со всего мира. Алтарь отделан изумительной итальянской мозаикой. Внутренний дворик соединяет Храм Благовещения с соседней церковью Св. Иосифа Плотника. 

В то же время матушка Мариам не лучшим образом отозвалась о мозаиках, украшаюших стены католического храма. Написаны они в стиле модерн, нарушающим все принципы православной иконописи. Например, Божья Матерь изображена  на иконе в позе, неприемлемой в иконописи.

 

 

А фигуры Марии и Ангела в скульптурной группе "Благовещение" в прихрамовом сквере, по мнению матушки Мариам, вообще не отражают величия события, ведь Благовещение это начало нашего спасения.

 

 

Погуляв на площади перед Римско-католическим храмом, посмотрев сувенирные лавочки и купив кое-что религиозного содержания, мы прошли к автобусу и поехали из Назарета в Каппернаум на Подворье РДМ "Св. Марины Магдалины" в Магдале.

 

 

Подворье Марии Магдалины в Магдале — подворье Горненского монастыря Русской духовной миссии в Иерусалиме Русской православной церкви на месте, где согласно преданию, Христос изгнал семь бесов из Марии Магдалины (Мк. 16:9). Расположено в Галилее, в 3 км севернее города Тверия по шоссе, на западном берегу Тивериадского озера, называемом Магдала. Подворье расположено в районе горы Арбель — месте Нагорной проповеди Христа. На подворье располагается большой сад с грейпфрутовыми деревьями, а также природные источники с целебной водой: теплый родоновый, «Глазной», в котором набирают воду для омовений, и тот источник, около которого, согласно преданию, Иисус Христос исцелил Марию Магдалину. Магдала считается местом происхождения святой Марии, последовательницы Христа и мироносицы. По преданию, именно на месте нынешнего расположения храма в её честь произошло чудо изгнания семь бесов из Марии Магдалины.

После сего Он проходил по городам и селениям, проповедуя и благовествуя Царствие Божие, и с Ним двенадцать, и некоторые женщины, которых Он исцелил от злых духов и болезней: Мария, называемая Магдалиною, из которой вышли семь бесов, и Иоанна, жена Хузы, домоправителя Иродова, и Сусанна, и многие другие, которые служили Ему имением своим.— Лк. 8.2

Место рождения Марии Магдалины стало объектом паломничества ещё в средние века, со времени Византийской империи. Здесь была построена церковь, которая позднее, предположительно, от рук сарацин была разрушена. При крестоносцах церковь была восстановлена. О ней упоминает русский игумен Даниил. В 1908 году архимандритом Леонидом (Сенцовым) был приобретён большой участок земли на побережье Галилейского моря с источником святой Марии Магдалины.

 

 

Как отмечал архимандрит Леонид, «близ Тиверии вновь приобретён большой участок на берегу Тивериадского озера с минеральными источниками, где рассаживается апельсиновый сад и предполагается выстроить храм и барак для поклонников. Это место представляет собой чудный оазис на пустынных берегах озера». Первая мировая война помешала строительству храма во имя святой Марии Магдалины. На участке в Магдале в одном из домов была устроена временная часовня. В непростые для Русской Духовной Миссии послереволюционные годы часть земли и дом сдавались в аренду. После образования Государства Израиль объект перешёл в ведения Русской духовной миссии Московского патриархата. Магдальский сад был обновлен. В 1962 году при начальнике РДМ архимандрите Никодиме (Ротове) на участке была построена небольшая церковь во имя святой Марии Магдалины. В 1996 году в храме была проведена наружная и внутренняя реставрация. К Пасхе 1997 года стены внутри храма были расписаны фресками в византийском стиле на евангельские темы московским художником Ярославом Добрыниным, связанные с Галилейским морем. В храме устроен новый деревянный иконостас. В июне 1997 года Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II заложил здесь первый камень «Дома для паломников», построенного впоследствии к 2000-летию христианства. Небольшая гостиница для паломников действует по сегодняшний день. В 1998 году стараниями архимандрита Феодосия (Васнева) на участке в Магдале был построен новый дом для приема паломников. 

На территории подворья четверо мужчин вели какие-то хозяйственные работы. Они что-то пилили, стучали молотками, не обращая на нас внимания, гуськом следующих за матушкой Мариам, рассказывающей о местных достопримечательностях.  Затем насельницы Горненского монастыря, обслуживающие подворье, угостили нас соком, приготовленным из свежих фруктов, произрастающих тут же рядом.

Потом мы вышли на берег Гефсиманского озера, умылись водой. по которой ходил Иисус Христос, плавали на лодках  и ловили рыбу апостолы. Солнце село за Гефсиманским озером в Голландские высоты, стемнело. Взошла луна, осветив мерцающим светом волны озера, лениво плещущие на берег. Тишина и покой окутали подворье и только павлины кричали пронзительными голосами, устраиваясь на ночлег в кронах вековых деревьев.

 

 

Тихонько, чтобы не нарушить наступившую тишину, сели в подъехавший автобус и умиротворенные поехали в новую гостиницу. Гостиница оказалась неплохой. Шведский стол за ужином представлял переполненную чашу. Глаза разбегались от обилия блюд, аппетит начисто пропал. После ужина собрались в номере отца Максима. Рассказывали о различных случаях необъяснимых с логической точки зрения. Особенно много случаев чудес рассказывала матушка Мариам. Пришли к общему выводу, что чудеса случаются постоянно, но мы, проходим мимо них не замечая, заваленные повседневными заботами и совершенно земными делами.

 

 

В конце беседы попросили Юрия Швеца почитать свои стихи. Он согласился и вот его стихотворение на сон грядущий:

 

Молитесь Богу днём и ночью,
Просите сердцем и душой,
Живите с миром и любовью,
И будьте каждый день собой.

 

Судьбу винить вы не пытайтесь,
И не жалейте ни о чём,
С надеждой, верой и любовью, 
Старайтесь жить к плечу плечом.

 

Понять пытайтесь не себя лишь,
А всех вокруг живущих вас,
И помянуть не забывайте,
Ушедших в мир иной от нас.

 

Не осуждайте и не злитесь,
Во всем по правде разберитесь,
И если чья-то в том вина,
Судить не надо - Бог судья.

 

Минутами улыбок, радости и счастья,
Всегда необходимо дорожить,
С любовью в сердце и душою с Богом,
Старайтесь жизнь свою прекрасную прожить.

 

 

Утром очередного  дня позавтракали, собрали вещи и погрузились в автобус. Матушка Мариам повезла нас в католическую Церковь Умножения хлебов и рыб. На площадке перед комплексом церковных зданий уже стояло несколько автобусов. Паломники  группами кучковались то тут то там. Матушка сразу же сказала, что половина церковных зданий закрыто из-за  сильного пожара произошедшего 18 июня. Огнем уничтожен архив и офисные помещения церкви, молельный зал сильно пострадал от задымления.

 

 

Также в результате вызванного пожаром задымления пострадали два человека, которые получили отравление угарным газом. Им оказана медицинская помощь, угрозы жизни нет. На здании церкви найдена надпись на иврите, направленная против христиан. Как сообщает радиостанция "Решет Бет", в последнее время неизвестные регулярно замазывали надпись на дорожном указателе, показывающем месторасположение церкви. В связи с этим основной версией причины возгорания является поджог. Полиция и пожарная служба создали совместную следственную бригаду. Злоумышленники задержаны полицией.

Католическая церковь в Табхе,  воздвигнутая на месте, где согласно христианской традиции произошло чудесное умножение хлебов и рыб Иисусом Христом. Современный храм возведен в XX веке на месте руин византийской церкви, разрушенной в VII веке.

Церковь расположена на северо-западном берегу озера Кинерет, примерно в 200 метрах от берега. До 1948 года здесь существовала арабская деревня, однако после Войны за независимость это место было покинуто арабами. Рядом с церковью Умножения расположена католическая Церковь "Первенства Апостола Петра".

Современная церковь стоит там, где ранее стояли две исторические церкви. Первая церковь на месте, традиционно почитавшимся местом умножения хлебов, построена в IV веке. Паломница Эгерия, побывавшая здесь около 380 года, утверждает, что алтарем этой церкви служил тот камень, на котором Иисус умножал хлебы. Около 480 года церковь была перестроена, она была расширена, переориентирована алтарем на восток, а на полу были созданы мозаичные панно. Эта вторая церковь была разрушена персами в 614 году, после чего на протяжении почти тринадцати веков здесь располагались постепенно разрушающиеся руины. В 1888 году руины были выкуплены Немецким католическим обществом палестинских миссий, четырьмя годами позже начаты первые археологические раскопки. Масштабное исследование руин началось в 1932 году, тогда же были обнаружены мозаики церкви V века и выяснено, что церковь V века построена на фундаменте меньшей церкви IV века. Современное здание было возведено как копия церкви V века над обнаруженным в ходе раскопок историческим мозаичным полом. Строительство завершено в 1982 году, в том же году церковь освящена. В церкви служат монахи из ордена бенедиктинцев.

Мы осмотрели церковь, постояли в молельном зале, сели в наш автобус и поехали греческую церковь 12 апостолов. 

 

 

Греческая церковь Собора Двенадцати Апостолов. Построена в 1980-х годах на части территории евангельского Капернаума. Выполнена в традиции церквей островной греции. Состоящий из кубов и куполов в виде полусфер. Однако, в отличие от собственно Греции, где купола всегда красят в синий цвет, здесь они оказались красными. Это превратило небольшую церковь в яркую цветовую доминанту панорамы. Территория монастыря интересна не археологическими раскопками, а царящей здесь атмосферой патриархального поместья с полузапущенным, но по южному богатым, садом с курами, гусями, павлинам и невероятно добрыми собаками. Все это обширное хозяйство содержит единственный монах, брат Иринарх из греческой Македонии. Ворота гостеприимного монастыря открыты почти всегда. Открыты они были и перед нами. Нам повезло. Предыдущие группы паломников уехали и брат Иринарх, освободившись, уделил внимание и нашим паломникам. Он проводил нас в храм. Показал достопримечательности и святые места, а потом, пригласив за стол на берегу озера, угостил нас горячим «кофе по-гречески» и финиками

 

 

Поблагодарив монаха Иринарха за его гостеприимство, выехали в  аэропорт. Вскоре мы туда прибыли, сердечно распрощались с матушкой Мариам. На прощание матушка процитировала нам песню расставания с Иерусалимом, ставя точку в нашей паломнической поездке:

 

Путник: 
Сердцу милый, вожделенный. 
Иерусалим, святейший град, 
Ты прощай, мой незабвенный, 
Мой поклон тебе у врат. 


О тебе, моей святыне, 
Глас с мольбою возношу: 
И всевышней благостыни 
От небес тебе прошу. 


Я с отрадой и слезами 
Отплываю по морям: 
Ты же будешь за горами, 
Светлый трон Царя царям, 


Правдой землю ты наполнил, 
Возвестил Христов закон: 
Нам же живо ты напомнил, 
Что страдал в тебе Сам Он. 


Этим сердцу ты дороже, 
Выше всех мирских красот. 
Как я счастлив, дивный Боже, 
Видеть верх твоих щедрот. 


Так прощай, я отплываю, 
Град - сокровище веков; 
Вас с Сионом величаю, 
Чту превыше облаков. 


Выше славы до чертога, 
Град известен в небесах; 
Даже имя носишь Бога, 
Граде, весь ты в чудесах! 

Ответ Иерусалима: 
Прощай и ты, любимец мой, 
Благополучный тебе путь: 
Когда приедешь ты домой, 
Меня и там ты не забудь. 

Путник: 
Забуду ль я тебя, денница, 
Иерусалиме, славный град? 
Забвенна будь моя десница, 
Коли не вспомнишься стократ. 

 

 

================================================================================================= 

 

 

 

Лидия Григорьева

 

ОБ ИКОНЕ СВТ. НИКОЛАЯ В УСПЕНСКОМ СОБОРЕ ЛОНДОНА

Однажды, в конце девяностых годов прошлого века, митрополит Антоний Сурожский, пригласив архиепископа Анатолия (Кузнецова), показал ему хранившуюся на хорах лондонского собора Успения Божией Матери и Всех Святых икону святителя Николая Чудотворца. Образ был написан на толстом цинковом листе в академическом стиле конца XIX (девятнадцатого) века. Большая, выше человеческого роста, икона была покрыта выбоинами, похожими на следы от осколков разорвавшихся снарядов. Весь красочный слой был поврежден, местами первоначальное изображение лишь угадывалось.

 

 

Фото иконы до реставрации


Митрополит Антоний попросил архиепископа Анатолия, владеющего техникой реставрации, потрудиться над восстановлением иконы, и передал ему церковное предание об этой святыне.

По словам владыки Антония, образ святителя Николая находился на верхней палубе одного из кораблей Российского военно-морского флота, принимавшего участие в одном из тяжких морских сражений русско-японской войны 1904-05 гг. Возможно даже в бою при Цусиме. Перед затоплением корабля огромная икона возможно была снята с верхней палубы, а возможно и сбита при обстреле судна, и упала в море. Известно лишь, что спасшиеся русские моряки с затопленного корабля вместе с иконой были приняты на борт английского военного эсминца.

В описи имущества Русской Православной Церкви в Лондоне, хранящейся ныне в лондонском Успенском соборе, имеется запись о большой, 3 ½ на 7 футов (1м 5 см х 2 м 10 см), иконе святителя Николая, писаной на цинковом листе, которую в июне 1935 г. передал в храм англичанин, капитан торгового флота Уильям Годфри.

В 1956 г., когда приход Русской Патриаршей церкви переехал в церковь на Эннисмор-гарденс, сюда же была перенесена и икона, хранившаяся с тех пор на галерее храма, в надежде на ее будущее восстановление для церковного почитания.

Митрополит Антоний попросил владыку Анатолия постараться восстановить икону как святыню и реликвию героического подвига моряков Российского военно-морского флота, к юбилейной дате 100-летия русско-японской войны, отмечавшегося в 2004 году.

Около пяти лет лет архиепископ Анатолий трудился в свободные часы над восстановлением иконы. Возрожденная икона святителя Николая Чудотворца ныне находится к северу от иконостаса Лондонского Успенского Патриаршего Собора, что на улице Эннисмор-гарденс в районе Найтсбридж.

 

 

 

фото восстановленной иконы свт.Николая

 

 

О ТАЛАНТЕ ЖИВОПИСЦА

Все имеет свои истоки, ничто не возникает из ничего. Откуда же взялось такое очевидное мастерство, с которым отреставрирована, казалось бы, непоправимо изуродованная икона свт. Николая, уже много лет радующая своим заиконным сиянием души прихожан и даже туристов, которые посещают наш храм? Любому неравнодушному и даже просто любопытствующему глазу становится ясно, что отреставрирована она не просто с тщанием, но и очевидным умением. А для мастерства помимо таланта нужны еще и долгие годы приобретиния навыков к творческой иконописной работе, имеющей свои особенности и профессиональные секреты.

Было бы несправедливо, если бы мы не остановили свое внимание на умении владыки Анатолия не только реставрировать старые иконы, но и живописать.

Тягу к рисованию маленький Женя Кузнецов ощутил еще в раннем детстве, в Иркутске. У его отца, инженера-строителя, занимавшего высокий пост в железнодорожном тресте, была хорошая библиотека, и мальчик, еще не умея читать, подолгу рассматривал альбомы античного искусства и живописи европейского Возрождения.

Вот, что рассказал нам в одной из своих бесед об этих детских впечатлениях сам владыка Анатолий (Кузнецов):

«Я никогда не хотел рисовать так, как рисуют маленькие дети, где все изображено очень условно. Например, человечки, у которых вместо рук и ног палочки и тому подобное. Конечно, это детские рисунки, детское своеобразие. Этим тоже можно любоваться. Но я вспоминаю, что у меня очень рано зародилась мысль сразу рисовать правильно! Чтобы рука была – как рука. И лицо, чтобы было похоже. Чтобы черты лица были правильные, а не просто пятна или черточки. Хотелось рисовать так, как это было изображено в альбомах классической живописи. У моего отца были книги и альбомы по русскому и европейскому искусству: Египет, Рим, Греция, античность. Были книги русских классиков с иллюстрациями. Я увлекался и срисовывал оттуда статуи, античные картинки сначала карандашом, а потом уже красками.

Конечно и в школе у нас были уроки рисования. И я очень любил эти уроки. Большое стремление было рисовать, меня влекло к этому. Но учиться рисованию меня все же побудила не школа, а домашняя библиотека, художественные иллюстрации в книгах и альбомах.

Потом началась война и купить краски – уже была проблема. Это была моя мечта – купить краски! Это было невозможно ни во время войны, ни после, если только ты не был профессиональным художником. Тогда краски тебе могли «выдать» по специальному разрешению.

Но все же у нас в школе и дома была акварель. И я стал рисовать акварелью. Даже открытки поздравительные рисовал! Их в войну купить было невозможно. И я любил рисовать на этих открытках цветы – ландыши, лилии, розы. Выписывал нежные переливы на лепестках. И дарил эти открытки на праздники и на дни рождения.

Я и лепил тогда из глины, потому что пластилина во время войны не было у нас ни в доме, ни в магазине. И вот я стал лепить античную статую Геркулеса в малом масштабе, разумеется. Откуда-то я знал, вычитал в книгах, наверное, что сначала нужно было сделать каркас из проволоки - с ног до головы. Потом уже накладывал глину на каркас и получались точные формы. Видимо дан мне был от природы верный глазомер.

У меня друг жил через дорогу. И мы часто лепили с ним вместе. Даже соперничали, соревновались! Ведь греки пытались передать красоту человеческих тел – в античности нет ничего постыдного. И я мечтал быть скульптором или живописцем. Потом мне все эти умения пригодились, когда я стал писать для церкви на евангельские темы: Христос входит в Иерусалим и другие сюжеты.

В церкви же большое впечатление оказала на меня иконография. Я даже делал попытки написать святителя Иннокентия.

А по-настоящему учиться живописи я стал уже в армии. В 1951-ом году я попал в армию, во Владивосток. И там у меня была возможность посещать студию военных художников. Это были уже серьезные занятия. Мы копировали слепки - торсы или голову античного бога. Тут уже нас учили и как карандаш держать, и как штриховать свет и тень. Там мы узнали, что такое и глазомер, и соразмерность.

Были у нас два отдельных занятия: рисунок и история искусств. Историю искусств нам читал доцент или даже профессор. Это были обзоры от античности до современного искусства: античность, классицизм, передвижники. Нам рассказывали даже об импрессионизме и абстракционизме! Широкий набор знаний мы могли там приобрести.

А на уроках рисования нас учили улавливать светотени, писать с натуры. Натюрмоты рисовали, осваивали технику рисования и живописи. Были у нас и натурщики. То есть это было серьезное художественное образование. В армии вечерами, конечно же, были танцы и кино. Но я не ходил туда, а ходил в эту студию. Вечерами и по выходным я все больше читал и рисовал.

Был в армии один случай, когда мне пришлось помочь моему другу и нарисовать портрет его командира – морского офицера, чтобы он чаще отпускал его по воскресеньям в церковь! Мой друг не хотел бегать в церковь в самоволку, но чтобы начальство отпускало его. В самоволке нас могли схватить патрули. Я служил на берегу, а он - на корабле. Ему труднее было сбежать с корабля на церковную службу.

Я часто сбегал из казармы самовольно, чтобы помолиться. Успевал пробежать быстро вниз до церкви от ворот казармы. Вбегал в церковь и становился за дверь, чтобы меня с улицы не видно было. Чтобы не сразу увидели военные патрули, если заглянут в церковь. Иногда у меня была возможность помолиться перед иконами. И однажды я увидел незнакомого парня в военной форме. Вижу, после службы он прикладывается к иконам, к Евангелию. Понял я, что он тоже верующий. Оказалось, что он родом с Урала и зовут его Саша. Тогда-то он мне и сказал, что его редко отпускают с корабля в церковь.

Однажды в увольнении я посетил его на корабле. Он представил меня своему командиру, и сказал, что я хорошо рисую, что в студию художественную хожу. Так я и нарисовал один из первых своих портретов «Портрет морского офицера» – его командира. Этот командир потом чаще отпускал в храм моего друга, уже по благосклонности.

Когда в 1953-м году я вернулся со службы, то увлекся иконографией. И потом в семинарии и академии занимался в классе иконографии под руководством известного иконописца Марии Николаевны Соколовой (+ монахини Иулиании), духовной дочери известного московского старца о.Алексея Мечева и учился реставрации церковной живописи, помогая реставраторам в мастерской Археологического кабинета при академии и в храмах Лавры. Это были уже настоящие занятия церковной живописью.

В семинарии и академии мы все были очень загружены учебой и времени для рисования уже почти не оставалось. И все же я тогда уже серьезно занялся реставрацией. Это была церковная живопись и ее восстановление. Занимался я еще и в студии,которая была в Троице-Сергиевой Лавре. Реставрировал и стенную живопись, и иконы мне уже доверяли. У меня была уже аттестация. Я видел и наблюдал, как работают опытные реставраторы. Это была практическая школа. Именно это и помогло мне в работе над иконой свт. Николая.

Казалось, что реставрировать ее невозможно - настолько она была изуродована. Было ясно, что ее трудно будет восстановить. Это была большая корабельная икона, очевидно с верхней палубы. Она была очень изранена осколками и, видимо, пулями –были большие вмятины на , на самой основе. Практически не видно было изображений – краска почти вся сошла с нее. Была только половина лица святителя, на поверхности имелись выбоины и рытвины. Можно было видеть только глаз, часть лба, кусочек носа. И нужно было всю композицию создать по оставшимся фрагментам, то есть восстановить все заново.

Написана икона на металлическом оцинкованном листе. Цинковый лист, нержавеющий. Очевидно писал ее художник, имеющий классическое художественное образование. Она писалась в стиле русского классицизма, не в иконописном. Возможно, что написана она была в конце 19-ого века. Об этом говорит и надпись с обратной стороны: «Практическая эскадра». Принадлежала икона Петербургскому флоту - Балтийской эскадре царских времен - так мне объяснили современные морские русские офицеры.

Начал я работу в 1998-ом и закончил в 2002-ом году, еще при жизни митрополита Антония. Так много лет ушло на это не только потому, что я много служил в лондонском приходе и в Манчестере, исповедовал, крестил, ездил в Россию по церковным делам, строил новую церковь в Манчестере; но потому, что этого требовала сама технология реставрации.

Год ушел на расчистку, и на то, чтобы изъяны запломбировать, сравнять их с основой. Нужно было нанести грунт на все вмятины. Там своя особая техника: пришлось полностью всю поверхность промывать, расчищать от слоя накопившейся грязи пополам с морской солью.

Потом полумасляный грунт – он должен прочно засохнуть. Должен пройти год, чтобы все подровнялось и стянулось. Если вы поторопились и сам грунт сделали неправильно, то и живопись будет неправильная.

Потом я сделал подмалевок. Там в основе была хорошая живопись, писал настоящий художник. Нужно было восстановить все это, все, что исчезло и пропало. Нужно было по грунту, после просушки, сделать первую пропись, чтобы восстановить конструкцию всей иконы.

Второй год я готовил икону к прописи. Потом началась сама пропись. Слой за слоем. Каждому слою нужно дать просохнуть. Еще года два ушло на все это. Чисто технологически ушло около пяти лет. Кроме того, нужно было, чтобы попался солнечный день, потому что квартира моя в полуподвале и я не мог писать в пасмурные дни. Нужно было ловить луч солнца. Когда выходило солнце, я старался не упустить время. В этом подвале всего два окошечка, и чаще всего свет был отраженным от другого здания. Иногда по утрам в комнате, где стояла икона, было солнце. А потом - только отраженный свет. Если было пасмурно, то тогда писать было совсем невозможно. Но все же, с помощью Божьей, работа была завершена и митрополит Антоний увидел икону свт. Николая уже возрожденной».

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Помимо реставрации иконы свт. Николая владыка Анатолий потрудился в свое время над реставрацией многих церковных росписей и иконостасов. Говорит он об этом неохотно, считает эти работы простым монашеским послушанием. Вот то немногое, что нам удалось от него узнать.

Когда возглявлял епархию в Башкирии, был очень занят строительством и ремонтом храмов, поездками по епархии. Много времени занимали сложные взаимоотношения с уполномоченным по делам религий, но все же удалось найти время и владыка Анатолий отреставрировал распятие для храма в Стерлитамаке. Писал иконы. Обновлял живопись в Покровской церкви. Там пришлось заново прописывать стены. Масляная живопись была закопченая и трудноразличимая. Почти все там было смыто, стерто и уничтожено. Были только отдельные фрагменты. Пришлось заново прописать апостолов, Христа и Богоматерь. И это только малая часть тех деяний, куда владыка приложил дарованный ему Богом талант к живописанию.

В разные годы жизни владыкой Анатолием были созданы живописные портреты великих церковных подвижников. Портрет митрополита Николая (Ярушевича) был создан им еще в конце 50-х годов. Изображение так нравилось самому митрополиту, что он забрал его к себе в покои.

(портрет митрополита Николая (Ярушевича)

Портрет Патриарха Пимена висел в резиденции русской миссии при Патриархе Антиохийском в Дамаске, когда эту миссию возглавлял владыка Анатолий. Сейчас этот портрет находится в Московской Патриархии.

Портрет о.Иоанна Крестьянкина - с ним владыка Анатолий учился в духовной семинарии. И многие другие работы, о которых будут помнить истинные ценители духовности изображенных на портретах людей, современников и сподвижников архиепископа Керченского Анатолия, жизнь которого охватила собой и сложные для Русского Православия времена, и время его возрождения. В июле 2013 года владыка Анатолий сослужил Патриарху Кириллу в Храме Христа Спасителя во время праздничной службы в честь 1025-летия Крещения Руси.

Да продлит Гоподь его лета на радость его духовным чадам!

Свернуть